25 (13) января 1844 года родилась Бабушка русской революции

После свобод и реформ, объявленных Александром Вторым, Империя вдруг мрачно застыла и пошла давить крестьян, студентов, Чернышевского, поляков… Но чем сильнее давила Империя, тем хуже ей отзывалось. Революционный поток только ширился, захватывая своим течением все больше и больше юношей и девушек, «дворянских детей». Социализм становился их верой, народ – божеством. Нигилизм – образом жизни и мысли.

« — … Ты готова на жертву?
— Да.
<…>
— Готова ли ты на преступление?
Девушка потупила голову…
— И на преступление готова.
<…>
— Знаешь ли ты, что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою жизнь?
— Знаю и это. И все-таки я хочу войти.
— Войди!
Девушка перешагнула порог — и тяжелая завеса упала за нею.
— Дура! — проскрежетал кто-то сзади.
— Святая! — пронеслось откуда-то в ответ».
(И.С. Тургенев, «Порог», 1878. Напоминает «1984» Оруэлла).

Тема любви и дружбы

Катерину Брешковскую и Петра Кропоткина судьба свела в Петербурге в 1873 году в кружке народников. Участники кружка называли себя чайковцами — по имени руководителя Н.Чайковского. В биографиях их было много схожего. Или, может быть, сходство это возникало потом, когда они окидывали взором свою революционную молодость и писали биографии, вольно или невольно следуя канону. Здесь и непременное чтение Некрасова и Тургенева, и страдание за народ. И фанатическая преданность общему делу, обожествление революции. И ранняя жажда сделать что-нибудь хорошее и великое. На благо народа.

Считалось, что отношения в кружке чайковцев были исключительно духовными. «Тесная семья друзей», — пишет Кропоткин. Но нигилизм, под знаменем которого чистила себя неформальная молодежь 1870-х, объявлял войну всем условностям, в том числе и семейным. Именно поэтому песня «Нас венчали не в церкви…» считалась революционной, хотя вроде бы ничего революционного в ней нет.

Катерине было 29 лет, Петру — 31. Она высокая, статная, с густыми темными волосами, забранными в пучок (скоро она их обрежет по моде, принятой у нигилисток). Из хорошей дворянской семьи. Соболиные брови, прямой, чуть тяжелый, испытующий взгляд. Натура эмоциональная и впечатлительная. Но и волевая. Она успела поработать десять лет в крестьянской школе, которую сама создала.

Петр ниже ее ростом, но ладный, физически крепкий. Умен, притом мягкосердечен и отзывчив, такие особенно нравятся женщинам. Чувствуется порода — он потомок Рюриковичей, которые считают, что у них куда больше прав на престол, чем у «чистокровных немцев» Романовых.

Муж Катерины, мировой судья Брешко-Брешковский, остался где-то в южной губернии, далеко от Петербурга. А Кропоткин вообще был свободен. В общем, они заметили друг друга. Была ли то любовь или просто товарищеская влюбленность, легко и естественно возникающая у людей, занятых общим делом, можно лишь догадываться. Оба они были личностями незаурядными. Но, конечно, характер Катерины был прямее и сильнее. Она брала на себя роль матери, заботливой, воспитывающей, наставляющей. Он же, потеряв мать в раннем детстве, искал в женщине материнское начало.

У Катерины был своеобразный взгляд на отношения полов. Она ставила любовь куда ниже дружбы, полагая, что любовь доступна всякому, дружба же — лишь избранным. Петр рассуждал проще: «Вот человек, который пришелся по мне… Если еще при этом его слово способно разжигать мою остывающую энергию… Если к этому присоединить половое влечение, то любовь будет еще сильнее».

В феврале 1874-го Катерина родила сына Николая — его запишут на имя её мужа, мирового судьи. Ну а встреча с Петром была отложена судьбой в самый долгий ящик. Однако линии их жизни пойдут дальше с какой-то настойчивой параллельностью, будто та же судьба безуспешно пытается соединить их.

Тема побега

Пристроив месячного ребенка к родственникам, Катерина Брешковская отправляется агитировать среди крестьян — с паспортом на имя солдатки Феклы Косой. То было «безумное лето» 1874 года — пик романтического «хождения в народ». И арестовывали романтиков одного за другим. Кропоткина взяли в марте 1874, Брешковскую — в сентябре. Какое-то время они сидели недалеко друг от друга, в Трубецком бастионе Петропавловской крепости.

В июне 1876-го Кропоткина перевели в госпиталь, откуда он успешно бежал и скрылся за границей. Линия её жизни пошла совсем по-другому. На знаменитом «процессе 193-х» (1878) Брешковская гордо заявила о своей принадлежности «к социалистической и революционной партии» и отказалась признавать суд. Приговорили ее к пяти годам заводских работ, засчитав время, проведенное под следствием. После Карийской каторги, где она была первой женщиной-политкаторжанкой, ее отправили на поселение в Баргузин.

Когда-то есаул Кропоткин побывал в Баргузине и нашел, что поселению «больше подходит быть летним курортом, чем местом поселения политических ссыльных». Места, конечно, были красивые, но трое ссыльных во главе с неистовой Катериной ушли в бега. Они долго шли через тайгу и сопки, надеясь выйти к океанскому побережью. Но этот побег не удался.

Брешковскую приговорили еще к четырем годам каторги и к телесному наказанию в 40 плетей. Правда, бить не решились из-за боязни бунта политических. Отбыв срок, она была снова отправлена в ссылку. И снова бежала, и снова была поймана. Так каторга сменялась ссылкой. Ссылка — каторгой. В ссылках она занималась тем, что знала так же хорошо, как революционную работу, — учила детей

В сентябре 1896 года Брешковская была амнистирована по случаю коронации Николая Второго. И встретилась наконец с сыном, которому было уже 22 года. Он называл тетку, у которой воспитывался, «мамой». А родную мать — «тетей Катей». Им было о чем поговорить, но они сразу же разругались. Сын сказал, что считает убийство царя-освободителя «чудовищным и нелепым». «Вспыхнув, резко встав из-за стола, «тетя Катя» бросила: «За это тебе следовало бы дать пощечину!» И также резко ушла в свою комнату», — напишет он в «Воспоминаниях сына» (1934).

Брешковская (надо отметить) в своих воспоминаниях (1922) о сыне не сказала ни слова, хотя довольно подробно описала время, когда он появился на свет. Будто и не ходила беременной, не рожала…

Тема террора

В 1900-е на политическую арену России выходят твердой поступью революционеры нового поколения. Они воспитывались на идеях Кропоткина и учились революционной работе под руководством Брешковской. «Проповедник, апостол, убеждающий словом и, еще более, действенным примером. К ней всегда тянулись молодые души, потому что она в них верила», — говорил о ней соратник по партии В. Чернов. Да, что-что, а убеждать она умела: «Иди и дерзай, не жди никакой указки, пожертвуй собой и уничтожь врага!». Именно благодаря встрече с «бабушкой» к эсерам присоединился Борис Савинков. А человек мирной профессии, провизор Гершуни, быстро закрыл свой химико-бактериологический кабинет в Минске и, вместо просвещения масс, отдался «террорной работе».

В феврале 1901 года студент Карпович по собственной инициативе застрелил министра народного просвещения — чтобы не смел студентов в рекруты брать… Общественное мнение к убийству «нехорошего министра» отнеслось с сочувствием. А Брешковская и Гершуни приступили к созданию Боевой организации партии эсеров (БО). Цель: «… борьба с существующим строем посредством устранения тех представителей, которые будут признаны наиболее преступными и опасными врагами свободы…».

«Мы все живем обманом и кровью во имя любви», — восклицал Борис Савинков. Однако эта сумрачная романтика воплощалась в жизнь посредством четко продуманных действий: БО имела устав, кассу, квартиры. И — четкое распределение обязанностей. В обязанности «бабушки» входили пропаганда, агитация и вербовка кадров.

В качестве первой жертвы БО выбрала министра внутренних дел Сипягина. Исполнителя, 20-летнего Степана Балмашева, нашел в Киеве Гершуни. 2 апреля 1902 года Сипягин был убит. Услышав от Короленко рассказ об этом, Толстой сказал: «Как будто и есть за что осудить террористов… И все-таки не могу не сказать: это целесообразно». Так же считали многие: общественное мнение было не на стороне жертв. Вскоре Империя прочно заняла место первой террористической державы мира.

В июле 1904-го эсер Евгений Созонов бросил бомбу в карету министра внутренних дел Плеве. Организатором теракта был Азеф. «Бабушка» Азефа не любила и вроде бы даже называла (за глаза) «жидовской мордой». Но за убийство Плеве поклонилась ему в ноги. «Этот земной поклон Брешковской был показателен не только для ее личного отношения к Азефу. Можно смело сказать, что вместе с нею перед Азефом склонилось общественное мнение всей партии вообще», — пишет Б. Николаевский.

Есть в этом что-то дикое, несусветное: земной поклон организатору убийства бьёт пожилая женщина, считающая себя христианкой («Мое влечение ко всему страдающему человечеству росло вместе со мною, а учение Христа служило мне опорой и утешением»). Сдается, что в психологии народников и их последователей эсеров присутствовал сильный уголовный фермент, каким-то непостижимым образом сочетающийся с сочувствием угнетенным. Так, кружок «чайковцев» создавался для противодействия нечаевским способам борьбы и для просвещения народа. Однако именно эти тихие просветители совершили самые громкие теракты XIX века. Засулич без колебаний выстрелила в петербургского градоначальника Трепова (за наказание, несправедливо назначенное им заключенному). Степняк-Кравчинский вскочил в карету шефа жандармов Мезенцева и, как профессиональный киллер, воткнул ему кинжал в грудь. Желябов и Перовская организовали убийство Александра Второго. Катерина Брешковская встала у руля Боевой организации, совершившей далеко не одно политическое убийство.

Тема встречи

В 1903 году, оказавшись под угрозой очередного ареста, Брешковская впервые отправляется за границу. В Лондоне она навещает Кропоткина. Со дня их последней встречи прошло 30 лет. Почти столько же исполнилось ее сыну, Николаю Брешко-Брешковскому, модному журналисту и беллетристу. Сын считает мать полоумной и не общается с ней.

У Кропоткина же, напротив, хорошая, прочная семья. Жена — Софья Григорьевна Ананьева-Рабинович. Моложе его на 14 лет. Тот женский тип, который, кажется, привлекал его более всего. Высокая, статная, волевая. Как Катерина Брешковская, но более женственная. 16-летняя дочь, налаженный быт…

Со смешанными чувствами шла Катерина Константиновна в дом к Кропоткину. Невольно она сравнивала свою и его жизнь. У нее — «долгие сроки в Сибири», нелегальная работа, полная опасностей. У него — жизнь за границей и всего два года французской тюрьмы, совсем не похожей на русскую каторгу…

Кропоткин показался ей слишком уж тихим, домашним, оторванным от реальной жизни. С женской пристрастной наблюдательностью отмечает она признаки дряхления старого товарища: вот и зубы выпали… Выявились и принципиальные разногласия. Кропоткин считал, что партия эсеров не должна была «причислить себе в заслугу благороднейший поступок юноши Балмашева», то есть убийство министра Сипягина. Брешковская пыталась объяснить, «с какими трудностями сопряжен каждый террористический акт… и что без участия сил партии нет возможности достигнуть намеченной цели». Каждый остался при своём.

Впрочем, встречались и по-другому, задушевно. Как-то раз после угощения, не сговариваясь, вдруг пустились в пляс. «Надо было видеть, как бабушка Брешковская кокетливо помахивала платочком, павой, приплясывая вокруг своего кавалера, а Кропоткин увивался кругом нее гоголем», — вспоминал Павел Милюков. Так плясали «дедушка» и «бабушка» русской революции. В этом плясе, лихом и азартном, как побег с каторги, была вся их жизнь. Все их несбывшиеся мечты и сбывшиеся желания, их далекая прекрасная молодость, когда шли они рука об руку делать общее дело…

За границей Брешковская пробыла два года и много чего успела: участвовала в Амстердамском конгрессе Второго Интернационала, собирала в США деньги на нужды партии, вербовала сторонников. Вернувшись в Россию, жила на нелегальном положении. В 1907 году ее сдал Азеф, которому три года назад она истово кланялась в ноги. И Брешковская отправилась в свою очередную — последнюю! — ссылку.

Тема возвращения

В апреле 1917-го Катерина Брешковская возвращается в Петроград из своей последней ссылки. Ей предоставлен спецвагон по распоряжению министра юстиции Временного правительства Керенского, только что вступившего в партию эсеров. Он сам приезжает на вокзал встретить ее. Возвращение Брешковской — сплошной триумф! Ее приветствуют, к ней ходят на поклон… Уже в начале июня выходит фильм «Бабушка русской революции, или Мученица за свободу» (продюсер Александр Дранков, режиссер Борис Светлов).

В конце мая приехал и Кропоткин. Тоже в спецвагоне, только с запада. В революционном Петрограде они с Брешковской общаются часто. Правда, единственное, о чем не спорят, — это о том, что войну с Германией нужно вести до победного конца.

На приглашение Керенского занять любой министерский пост во Временном правительстве Кропоткин ответил отказом. Брешковская между тем впрягается в работу, как «упряжный вол». Принимает в Зимнем дворце посетителей. Зовет девушек в женский «батальон смерти»: «С вами правда, с вами честь, с вами благословение великой Родины вашей, прочь сомненья — смело вперед!» Ездит по стране и агитирует за Керенского — «достойнейшего из достойных граждан земли русской». Съезд эсеров (май/июнь 1917-го) отказывается избрать Керенского в свой ЦК, и Брешковская выходит из его состава. Кстати, именно с легкой руки Керенского её стали называть «бабушкой русской революции», а Кропоткина – «дедушкой».

Керенский – её бог. «… я знала о его деятельности как присяжного поверенного, всегда летевшего на защиту попранных прав рабочего народа, в каком бы конце бесконечного и бесправного государства нашего ни повторялись безобразия и жестокости, чинимые царской администрацией. Следила за его речами в Думе с большим интересом, а когда он приезжал на Лену, чтобы разобраться в причинах расстрела двухсот рабочих на золотых приисках, и затем возвращался в Россию – он проездом навестил меня в Киренске».

А вот Николай Брешко-Брешковский (в романе «Дикая дивизия») называет Керенского «самовлюбленным гороховым шутом», «бонапартиком в бабьей кофте» и т.п. Из всех соратников матери ему, кажется, импонировал только Борис Савинков, хотя и с оговорками.

Ну а потом произошел Октябрьский переворот, как сами большевики тогда выражались. По одной версии, во время взятия Зимнего дворца Брешковской не было в Петрограде. По другой, более романтичной,
она находилась в Зимнем с юнкерами и с девушками из «батальона смерти». Ушла вместе с последними отступавшими.

Князь Кропоткин остался с большевиками. Пытался урезонить Ленина, объявившего массовый террор после убийства Урицкого. Кого-то ему удалось спасти… Он умер в Дмитрове 10 февраля 1921 года…

«Бабушка русской революции» не могла проводить «дедушку» в его последний путь. В 1918-м она с белочехами отступила через Сибирь. Собирала в Североамериканских Штатах средства для борьбы с большевиками. Потом поселилась под Прагой. Устраивала бесплатные интернаты для русской молодежи. Сотрудничала в газете «Дни», которую издавал Керенский. И говорила, что учение Христа «несравненно выше социалистического». Хорошо говорила, правильно.

Катерину Брешковскую еще называли «революционной богородицей», но если жизнь ее была мученической, то святой она не была. Ее «белые одежды» забрызганы кровью убитых. В отрочестве она восхищалась подвигом святой Варвары Великомученицы, которая погибла за веру Христову. Но в каких житиях можно было вычитать, что убийство — нравственно? Она не убивала сама, но становилась (что много хуже) вдохновителем убийств. Присвоив себе право на убийство, она всегда была готова на преступление. И никогда об этом не жалела. И не каялась. А умерла она на 91-м году жизни.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>