12 марта 1863 года родился итальянский поэт, прозаик, драматург и политический деятель Габриэле Д’Аннунцио.

Издательство «Вита Нова» любезно предоставило «Переменам» для публикации фрагмент книги русского поэта и прозаика Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010). Перед нами первая русскоязычная биография Д’Аннунцио, результат многолетнего изучения иностранных (преимущественно итальянских) источников. И последняя работа Елены Шварц. Фрагмент представляет собой сокращенную версию авторского предисловия, а также отрывки из шестой части книги, «Город жизни», в которой речь идет об одном из самых ярких и славных эпизодов жизни Д’Аннунцио – захвате югославского города Фьюме.

Вступление

Личность Габриэле Д’Аннунцио одна из самых сложных в нашей истории и литературе, кажется, он прожил не одну, а десять пересекающихся жизней, создается впечатление, что у него не одна, а десять душ — несогласных друг с другом.
Г. Р. Дзитароза

Он никогда не забывал, что худшее из преступлений — быть посредственным.
Андре Суарес

Исключительная и феерическая личность Габриэле Д’Аннунцио — один из символов fin de siecle. Определение «феерический» можно применить к очень немногим людям — это и «сказочный», и «похожий на фейерверк, человек-праздник». Прославленный поэт, декадент, экстравагантный эстет, arbiter elegantium, журналист, прозаик, драматург и великий любовник (в высоком, да и в низком смысле этого слова). Один из очень немногих итальянцев последних веков, ставший фигурой европейского масштаба. Уже в десятых годах прошлого века, по свидетельству Андрея Белого, его книги стояли на полках уважающих себя русских интеллигентов. Казалось бы — может ли человеческая жизнь вместить больше?

И вдруг резкий поворот — и на шестом десятке наш герой становится, в подлинном смысле слова, героем, летчиком, совершает во время Первой мировой войны боевые вылеты, бомбит Вену (правда, листовками и по некоторым свидетельствам капустными кочанами, он и в этом своеобразен), теряет глаз при неудачном приземлении.

Но и это еще не все — по окончании войны, недовольный тем, что часть территории, принадлежавшая, как он считал, по праву Италии, передается новорожденному Королевству сербов, вступление хорватов и словенцев (с 1929 года Югославия), Д’Аннунцио во главе горстки энтузиастов захватывает город Фьюме (ныне Риека, Хорватия) и становится правителем этой маленькой и невероятной республики. Целый год существовало это праздничное, безумное государство, промышлявшее пиратством и посвященное поэзии и музыке. Но в конце концов итальянское правительство вынудило Д’Аннунцио с достоинством удалиться оттуда, сохранив лицо.

И тут началась его третья жизнь. Он становится политиком, соперником и другом Муссолини. Об этом темном и сложном периоде его жизни будет подробно рассказано в книге.

Мне кажется, что главная трудность написания биографии — в правильном понимании «темпоритма» (говоря театральным языком) жизни героя. В каждом существовании бывают периоды молчания, «прозябания», подготовки к чему-то значительному и коротких, но ярких вспышек. Жизнь Габриэле Д’Аннунцио — сплошная вспышка. Сплошная яркость и ярость
самовыражения. И все же и в ней существуют особые нервные узлы, моменты наибольшего проявления его человеческой сущности. <…>

Д’Аннунцио был одним из первых художников жизни. Наравне с литературой он занимался трудным и восхитительным искусством жизнетворчества.

Он сыграл в своей жизни несколько ролей: поэта, декадента, современного Петрония, героя — летчика и моряка, сладострастника. Хорошо сыграть каждую из них можно, только если ты — чудовище по своей природе, он и был таким монстром, переходящим через все внутренние и внешние границы. Окружающим он приносил только беды. Французский писатель Жак Бенуа-Мешен, восхищавшийся творчеством и жизнетворчеством Д’Аннунцио, посетил его в принадлежавшем писателю на старости лет имении и тонко заметил:

Я спрашиваю себя, может быть — согласно известной формуле — Д’Аннунцио есть не что иное, как безумец, мнящий себя Д’Аннунцио. Но нет, этот случай гораздо интереснее. Одержимый манией величия, он измыслил себя в бредовом сне, но природа одарила его так щедро, что он оказался в состоянии жить в соответствии с мечтой о себе.

В советскую эпоху можно было только упоминать о нем (и то почти исключительно в об-
личительном смысле), но книги не издавались, пьесы не ставились. Естественно, не существует и биографии на русском языке, предлагаемая книга — первая попытка создать ее.

Во всех энциклопедиях того времени Д’Аннунцио назван «одним из идеологов фашизма». Не собираясь оправдывать или обелять его (да он в этом вряд ли нуждается), хочется только
предварительно заметить, что итальянский фашизм разительно отличался от своего германского собрата и не носил такого каннибальского характера. Габриэле Д’Аннунцио находился в сложных и запутанных отношениях с Муссолини, никогда не состоял в партии, и если невольно помог движению, то скорее как эстет и историк, подарив ему приветственный взмах руки, позаимствованный из Древнего Рима, деление войск на легионы, манипулы и центурии, победный клич эйя-эйя-алала, и черные рубашки. Сам же дух торжествующего фашизма был ему противен.

Есть люди, порожденные эпохой, но есть и порождающие ее. Их жизнь — сплошной эксперимент, бесконечный порыв, где все — в первый раз, где все — над пропастью, над обрывом. Габриэле Д’Аннунцио был предметом насмешек, ругани, ненависти, отчаянной любви и поклонения. Многое вменялось ему в вину, однако этому поэту, герою, философу никак не откажешь только в двух вещах — в таланте и невероятной смелости.

<…> Д’Аннунцио не просто писатель, он сам не считал себя исключительно таковым. Он пытался сплавить воедино разные уровни существования — творчество и войну, любовь и расточительность, страсть к украшению жизни, к гармонизации ее.

«Город жизни»

Я всегда жил против всего и против всех — не только в итальянском Фьюме, — утверждая, подтверждая и прославляя сам себя. Я играл с судьбой, с событиями, со жребиями, со сфинксами и химерами.
«Секретная книга»

12 сентября 1919 года стал первым днем сумасшедшей, противостоящей всему миру флибустьерской свободной республики. Д’Аннунцио объявил об аннексии итальянским королевством города Фьюме. В декабре город переименуют в «Свободное государство Фьюме». Оно станет единственным в мире, пусть эфемерным, государством, где в конституцию входила обязательное обучение музыке. И сама власть должна быть «децентрализована, чтобы обеспечить гармоническое существование всех составляющих его элементов». То есть само государство мыслилось как совершенное музыкальное произведение.

Настал звездный час Д’Аннунцио. Вся жизнь его была восхождением на эту гору, на эту безумную высоту, к этому одиночеству короля и правителя, к существованию в роли кондотьера, а все последующее будет уже плавным скольжением вниз. Но пробил звездный час и для мало кому известного городка, чье имя и с итальянского и с сербского переводится как «река». Маленький рыбацкий поселок был некогда римской Тарсатикой, но Италии не принадлежал никогда. Почему выбран был именно Фьюме из всех других возможных целей на Адриатике? Скорей всего изза патриотической активности итальянской (преобладающей) части его жителей. А может быть, сластолюбивый Д’Аннунцио как очарованный влекся к этой заветной точке в глубине залива Карнаро, раскинувшего свои холмистые, голубые берега по обе стороны города, шел на зов географической женственности?

И кроме того, Д’Аннунцио всегда помнил слова Данте из 9 песни «Ада» о том, что «com’a Pola, presso del Carnaro ch’Italia chiude e suoi termini bagna» («Пола, что на берегу Карнарского залива, полагающего предел Италии и омывающего ее границы»), и как поэт мыслил себя исполнителем воли другого величайшего поэта. Ведь Фьюме находится на берегу Карнарского залива, севернее Полы и, следовательно, по начертанию Данте входит в итальянские владения. Мечту об итальянской Адриатике он выразил еще в трагедии «Корабль», с молодости она как идея фикс преследовала его — «горчайшая Адриатика» (такой она стала с момента поражения итальянского флота в 1866 году при Лиссе) перестанет быть горькой. Обретение Триеста и Истрии было недостаточным и даже оскорбительным итогом войны. Захват Фьюме — логическое следствие народного недовольства.

Разумеется, Фьюме — это только начало, думали те, кто захватывал его, — вся Адриатика станет итальянской. А другие надеялись, что с Фьюме начнется покраснение всей Италии, что его захват станет началом революции. Так думали анархисты и фашисты, так мечталось в Москве. Но там поначалу не знали, чего ожидать от всей авантюры — начало ли это революции или имперский захват. Маяковский увидел в этом смешную сторону и написал яркое, запоминающееся, забавное, но несправедливое двустишие: «Фазан красив, ума не унции. / Фьюме спьяну взял Д’Аннунцио». Внимательный читатель знает, что Д’Аннунцио почти не пил, он был пьян и без вина. (Правда, он все чаще после потери глаза прибегал к помощи кокаина). Его опьянение было другого, высшего порядка — опьянение безграничными возможностями жизни, открывшимися во время войны, всегда ломающей привычные рамки бытия.

Итак, вернемся в 12 сентября 1919 года, первый день долгого карнавала, безумного праздника. Около полудня колонна въезжает во Фьюме — город, в котором живет итальянский дух, несмотря на долгое австрийское господство. В узких улочках, мощеных мелким булыжником, застроенных низенькими домами, еще прохладно, утренний бриз веет над городом, еще не знающим о перемене своей судьбы. Д’Аннунцио встречают только вооруженные отряды (среди них и женские) под водительством Хост Вентури. Они постарались собрать в городе как можно больше солдат и моряков и помешали отплытию из фьюманского порта броненосца «Данте Алигьери». Так что имя Поэта носилось в воздухе и как бы благословляло Д’Аннунцио.

А он, утомленный двумя бессонными ночами и все еще страдавший от лихорадки, был препровожден соратниками в отель «Европа».

Но через два-три часа Гвидо Келлер разбудил Д’Аннунцио и подал ему послание от жителей города, адресованное «губернатору». — «Кто? Я? Губернатор?» — изумился тот. Но тут же вскочил и, выйдя на балкон, произнес речь.

Итальянцы Фьюме! В этом безумном и подлом мире наш город сегодня — символ свободы. Этот чудесный остров плывет в океане и сияет немеркнущим светом, в то время как все континенты Земли погружены во тьму торгашества и конкуренции. Мы — это горстка просвещенных людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастет всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений…

Закончив говорить, он развернул и поцеловал привезенное с собою итальянское знамя — тот самый стяг Д’Аннунцио уже целовал, выступая на Капитолии. Команданте призвал горожан поклясться на этом символе героизма и патриотизма, что они всегда будут верны Италии.

Так, как по мановению волшебной палочки или как во сне, поэт обрел новую ипостась — правителя, царька крохотного государства, похожего на вымысел или мечту. Открылась возможность проведения невиданного эксперимента — создания идеального города-государства. Но как всегда, получилось совсем не то, что замышлялось.

Первым делом Д’Аннунцио выпустил воззвание, в котором объявлял о победе, освобождении и окончательном присоединении Фьюме к Италии. Он заявлял, что берет власть в свои руки. На что, конечно, не имел полномочий и права. Итальянское правительство не желало ссориться с союзниками. В глубине души Д’Аннунцио надеялся, что как только он войдет во Фьюме, правительство Нитти падет и весь новый мировой порядок, установленный в Версале, изменится. Однако этого не произошло.

Уже вечером 12 сентября вся Италия узнала о захвате города, а на другой день газеты всего мира оповестили об этом.

Д’Аннунцио в тот же вечер разместился вместе с соратниками в живописном палаццо на берегу моря, принадлежавшем ранее австрийскому губернатору. <…> ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>