2 апреля 1725 года в Венеции родился авантюрист, путешественник и писатель Джакомо Джироламо Казанова

В 1820 году издатель Фридрих-Арнольд Брокгауз получил странную рукопись на французском языке. Это был текст, написанный итальянцем Джакомо Казанова, библиотекарем, служившим в замке Дукс (Богемия) и умершим за 22 года до описываемых событий. Рукопись представляла собой подробнейшие мемуары. Этому тексту была суждена судьба едва ли не более увлекательная и яркая, чем изложенная в тексте биография его автора.

Брокгауз показал рукопись друзьям — известным писателям-романтикам Людвигу Тику и Фридриху Шеллингу. Им жизнеописание пришлось по душе. Судите сами: авантюрист путешествует по Европе, постоянно влюбляется, меняет профессии, крутит интриги и к тому же еще интересно рефлексирует… Это был потенциальный бестселлер.

Текст перевели на немецкий и издали. Получилась – бомба. Вся Европа только и говорила что об увлекательнейших воспоминаниях итальянского похабника. Много спорили («был такой Казанова или не был?»), бранили и плевались («о как безнравственно!»), восторгались («он самый свободный из людей!») и – зачитывались взахлеб. Некоторые всерьез приписывали авторство Стендалю (мол, слишком похоже по стилю). Вскоре, однако, было доказано, что автор – сам Казанова и никто иной. После этого осталось доказать или опровергнуть, что все написанное в книге – было на самом деле. А задача эта была очень нелегкой. В начале ХХ века фанаты Казановы даже издавали особый журнал, посвященный этому вопросу. Люди месяцами сидели в архивах, пытаясь доказать, что Казанова был исторически точен. Другие преследовали обратную цель: установить, что Казанова всех обманул, попросту выдумав себе красивую биографию. В основном победили в этом споре первые.

Юный Джакомо получает сан аббата, мать хочет, чтобы он и далее изучал церковное право, но ему это неинтересно. Медицина, естественные науки и философия – вот что его увлекало по-настоящему. Чуть позже – математика. Казанова меняет одно занятие за другим: служит в армии, подрабатывает скрипачом, изучает каббалу. Попадает по какому-то очень мутному делу в венецианскую тюрьму, бежит оттуда (все это подробно описано в его книге), покидает Венецию. Дальше – головокружительные путешествия и головокружительные встречи: Париж — Женева — Берлин — Петербург; Вольтер — Фридрих II — Екатерина II… И чем дальше, тем сильнее история Казановы начинает походить не просто на подробный отчет о приключениях и любовных удачах (плутовской, авантюрный роман), а на роман воспитания, герой приходит к отчаянным и грустным мыслям относительно своей жизни и своей судьбы…

Книга обрывается через восемнадцать лет после бегства из Венеции. Казанова в Триесте (1774 год). Читателю известно, что отсюда он намерен вернуться в родной город. По одной из версий, продолжение было, но где-то затерялось, ведь на рукописи значилось: «История моей жизни до 1797 года». Никто это продолжение, однако, не видел. Скорее всего, автор не успел закончить свой труд. Есть также версия, что он просто не захотел писать дальше. Ведь его молодость была полна ярчайших событий, чего нельзя сказать о зрелых годах, о которых из его активной переписки известно, что они были далеко не лучшим временем в его жизни.

Вернувшись в Венецию, он сначала пробовал переводить Гомера, потом издавал литературный ежемесячник, был театральным импресарио, и все это быстро бросал. Хорошо удавалась ему лишь работа осведомителем инквизиции.

Вскоре разразился скандал: Казанова написал памфлет, в котором оскорбил некоего патриция, который, возможно, был его отцом. В итоге Казанова должен снова уехать из Венеции. «То ли я не создан для Венеции, то ли она для меня, то ли мы оба друг для друга». Как раз после этого он занимает должность библиотекаря у графа Вальдштейна, в замке Дукс (сейчас это Духцов, Чехия). И начинает со скуки заниматься своими воспоминаниями. А может быть не со скуки. По сути, Казанова всегда был в душе писателем, и вся его наполненная приключениями жизнь была ничем иным как подготовкой и сбором материала для его magnum opus. Впрочем, Стефан Цвейг полагал иначе: «Если бы граф Вальдштейн взял с собой доброго Джакомо в Париж или Вену, хорошо бы его кормил и дал бы ему почуять женскую плоть, эти веселые рассказы были бы преподнесены за шоколадом и шербетом и никогда не были бы запечатлены на бумаге». Однако, мемуары не единственный текст Джакомо Казановы, он написал в своей жизни несколько сатир и комедий, переводов и исторических трудов, сценических рецензий и ученых трактатов, а также роман-утопию «Икозамерон». Но все же главным его произведением стали мемуары.

Стоит подробнее остановиться на том, что оригинальный текст «Истории моей жизни» был издан только в начале 1960-х (sic!) годов. Дело в том, что написанная итальянцем по-французски, книга эта, как уже говорилось выше, была изначально издана в Германии, то есть на немецком языке. Когда в 1826-м владелец рукописи Ф.-А. Брокгауз решил издать ее на французском, он, руководствуясь, видимо, какими-то издательско-коммерческими соображениями, сперва отдал ее на переработку дрезденскому профессору Жану Лафоргу, который довольно сильно переписал текст, исходя, судя по всему, из того, как он понимал актуальные потребности публики. Интерпретатор значительно сократил сексуальные похождения автора (в частности, выкинул все гомосексуальные эпизоды), переписал все пассажи, касавшиеся церкви, вообще изменил политическую окраску мемуаров (из католика и убеждённого оппонента революции, каким тот был на самом деле, Казанова превратился в политического и религиозного вольнодумца). А, например, в сцене диалога с Вольтером Лафорг заставил автора хвалить французов.

140 лет оригинал рукописи оставался запертым в сейфе лейпцигского издательства, чудом уцелел в двух мировых войнах и, наконец, был издан. Причем российский читатель так до сих пор и не познакомился с оригиналом этой книги. Полного русского перевода мемуаров Казановы попросту все еще нет, а двухтомник, вышедший в 2009 году в издательстве «Захаров», представляет собой всего лишь контаминацию (максимально полный свод) всех существующих на русском языке переводов.

Человеку XX века Казанова в значительной степени знаком благодаря фильму Федерико Феллини «Казанова» (1976 год). Неизвестно, какой из вариантов книги читал Феллини, работая над этим легендарным фильмом, но зато из мемуаров самого режиссера мы знаем, как он относился и к этому фильму, и к персонажу, и к его мемуарам. Он писал об этом так: ««Мемуары» я прочитал уже после того, как поставил свою подпись под договорным обязательством, и сразу же появилось какое-то головокружение, какое-то предчувствие: совершена ошибка. <…> Весь замысел держался лишь на моем упрямстве и на доводившей меня чуть ли не до истерики мысли: хочешь не хочешь, а картину эту снимать все равно придется. И представление о фильме, о том, каким он должен быть, тоже появилось от сознания неизбежности, от отчаяния; оно пришло извне и было совершенно чуждо и книге, и Казанове, и восемнадцатому веку, и всему, что было написано на эту тему. <…> Я преодолевал безбрежный бумажный океан «Мемуаров», продираясь сквозь огромное количество бесстрастно перечисляемых фактов, подобранных со статистической скрупулезностью, как для описи — тщательно, педантично, дотошно,— и даже казавшихся не такими уж неправдоподобными. Ничего, кроме уныния, неприязни, раздражения и скуки, они во мне не порождали; я был подавлен и безутешен. Но именно это чувство неприятия и отвращения и подсказало мне решение фильма. Я задумал показать историю человека, которого никогда не было на свете, приключения «зомби», зловещей марионетки, лишенной собственных мыслей, чувств, убеждений; некоего «итальянца», навсегда заточенного в материнском лоне и там, в этом заточении, придумывающего жизнь, которой он никогда по-настоящему не знал в своем мире, лишенном эмоций, заполненном лишь какими-то пустыми формами, картинами, чередующимися в холодном усыпляющем повторении. Пустые формы, складывающиеся и рассыпающиеся; притягательность аквариума; забытье морских глубин, где все совершенно сплющено, незнакомо, непроницаемо для нормальных человеческих чувств. Абстрактный и неопределенный по стилю фильм о «не жизни». В нем нет ни персонажей, ни ситуаций, ни предпосылок, ни развития, ни катарсиса; один механический, исступленный и бессмысленный балет музейных восковых кукол, приводимых в движение электричеством. Казанова — Пиноккио. Я отчаянно ухватился за эту идею «головокружения от пустоты», усмотрев в ней единственно возможную отправную точку для рассказа о Казанове и о его выдуманной жизни. Этот взгляд стеклянных глаз, равнодушно скользящий по действительности и впитывающий в себя ее пустоту. Взгляд без проблеска мысли, без желания как-то истолковать, прочувствовать действительность показался мне символическим: в нем для меня открылся весь драматизм всепоглощающей инертности, с которой люди влачат свою жизнь и в наши дни».

В итоге на свет появился самый неоднозначный фильм великого режиссера. Кто-то считает этот фильм самым слабым в его фильмографии, кто-то (как, например, один известный исследователь-казановист) говорит, что «Феллини вознамерился уничтожить Казанову, но ему удалось уничтожить лишь самого себя». Другие полагают, что Феллини воссоздал самого настоящего Казанову, художника, который в поисках совершенства на земле приходит к тому, что совершенство – это смерть. Сам же Феллини писал: «Быть может, именно потому, что «Казанова» стал жертвой чуть ли не всеобщего заблуждения и порой прямо-таки агрессивного неприятия, мне лично он кажется самым лучшим, самым ясным, самым точным моим фильмом. К тому же — совершенным в стилистическом отношении».

Никто из великих итальянских писателей, ученых и художников (ни Данте, ни Макиавелли, ни Леонардо, ни Галилей) не удостаивался такого внимания публики, как Казанова. Каждая эпоха интерпретировала его мемуары и его легенду по-своему, находя в ней что-то свое. В начале XIX века его любили как непревзойденного авантюриста, в конце XIX века – как великого развратника, на грани столетий его возвели на щит ницшеанцы. А позже фашисты – возненавидели его как символ прогнившей и упадочной Венецианской республики, так что в 1935-м актом Министерства культуры «История моей жизни» была в Италии запрещена. Если Феллини, как мы видели, книга показалась скучнейшей, то, например, бельгийский психоаналитик Лидия Флем написала книгу, название которой говорит само за себя: «Казанова, или Воплощенное счастье».

Однажды Марчелло Мастроянни сказал: «В наши дни Казанова стал чем-то вроде спагетти, мандолины и «Санты Лючии» — тем, что ассоциируется с итальянцами за пределами Италии, не вызывая при этом особого уважения или симпатии. Для иностранцев Казанова — это в меру смазливый итальянец, пользующийся некоторым успехом у женщин». И действительно, мало кто открывал мемуары Казановы, но все хотя бы приблизительно знают, кто он такой. Многие, кстати, путают его с Дон Жуаном. Однако это, в сущности, грубая ошибка. Бывшая подруга Муссолини, Маргарита Зарфатти, написавшая книгу «Казанова против Дон Жуана», говорит об этой ошибке так: «Испанский Дон Жуан, немецкий доктор Фауст, англичанин Байрон и француз Бодлер — все они прежде всего вечно неудовлетворенные… Казанова же при первом же поцелуе фаустовской Маргариты ощутил бы себя на седьмом небе и пожелал остановить мгновенье».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>