В своей работе «Диссидентство как личный опыт» писал Андрей Синявский: «Отказ от советской идеологии предполагает не только инакомыслие по отношению к этой идеологии, но также разномыслие внутри инакомыслия». Однако ещё важнее, что отказ от советской идеологии предполагал существование в подполье или, иначе, существование подполья – и подпольных идей, с их утопизмом и духовным максимализмом.

Народничество эпохи Успенского и Михайловского кончилось духовно в революционных кружках. А народничество времён Твардовского – в диссидентских. Вот что формулировал революционер, скажем, в лице Троцкого: «Для нас факт остается фактом. Ржаное поле, как оно есть, не приняло интеллигента, как он есть. Социальные условия деревни встали в противоречие с задачами интеллигенции» Точно так же советские диссиденты, с их идеями и подпольем, куда загнаны были мечты о политической свободе, формулировали новые задачи, например, Григорий Померанец: «Интеллигенция есть мера общественных сил — прогрессивных, реакционных. Противопоставленный интеллигенции, весь народ сливается в реакционную массу».

И тогда, на рубеже семидесятых, вдруг появляются обращения к власти, казалось, обличающие её, но взывающие к соглашению с ней же: письмо Григория Померанца к XXIII съезду партии, «Письмо руководителям партии и правительства» Сахарова, Турчина, Роя Медведева – и ответное, только уж не от партии, «Письмо вождям Советского Союза» Солженицына. Конечно, выдвигались условия. Главное и общее: прекращение политических преследований, идеологическая перестройка. Всё это уже письма из подполья. Это как бы два плана по отказу КПСС от своей идеологии, в которых заявляются новые исторические цели для страны – а, по сути, ставящие перед выбором: демократические реформы под её руководством – или русское национальное возрождение под её контролем. За подписью Сахарова: «Демократизация, проводимая под руководством КПСС в сотрудничестве со всеми слоями общества, должна сохранить и упрочить руководящую роль партии в экономической, политической и культурной жизни общества.» Солженицын: «Вы, конечно, не упустите сохранить свою партию как крепкую организацию единопособников и конспиративные от масс («закрытые») свои отдельные совещания. Но расставшись с Идеологией, лишь бы отказалась ваша партия от невыполнимых и ненужных нам задач мирового господства, а исполнила бы национальные задачи».

Читая обращения, понятно, что ни Сахаров, ни Солженицын не видели себя посланцами общественных сил; они обращаются к руководителям страны – а через них к советскому обществу.

И вот у Солженицына: «Этим письмом я тоже беру на себя тяжелую ответственность перед русской историей». Эту личную ответственность берёт на себя и Cахаров… Сам лично он обращается к генеральному секретарю ЦК КПСС Брежневу: «Прошу об обсуждении общих вопросов, частично обсуждавшихся в письме Р.А.Медведева, В.Ф.Турчина и в моём письме 1968 года. Прошу также о рассмотрение ряда частных злободневных вопросов, которые глубоко волнуют меня». Перечень этих «частных» вопросов: «О политических преследованиях», «О гласности, о свободе информационного обмена и убеждений», «О национальных проблемах», «О международных проблемах»… И Сахаров, и Солженицын заявляют себя в этот момент истории как личности, от которых зависит будущее страны; и они же для себя – проводники мессианский идей, то есть спасительных даже для всего мира. Удивительно высказывание Сахарова о своём двойнике: «Солженицын, как я считаю, переоценивает роль идеологического фактора в современном советском обществе. Отсюда его вера в то, что замена марксизма на здоровую идеологию, в качестве которой ему рисуется, по-видимому православие, спасёт русский народ».

Но разве сам Сахаров не был убеждён, что советское общество нуждается в управлении, только его «здоровой идеологией» оказывалась демократия. Ещё удивительней, что призывая отречься советское руководство от мессианских заданий в его идеологии, и Сахаров, и Солженицын видели себя носителями мессианских идей… Это было заявкой на власть, но ту, которую считала всегда интеллигенция своей: править если уж не умами, так умишками партийных руководителей, внушая свои идеи. Поэтому можно даже согласиться с партийным руководством или контролем, а борьба уж настоящая начинаться будет с теми, кто мыслит иначе… Полемика с властью – есть только форма борьбы «разномыслия внутри инакомыслия», и куда зримей в ней обнаруживает себя непримиримость этих идей; а Политбюро ЦК КПСС – это как будто почтовый ящик для заочной переписки спасителей человечества, которым друг с другом больше уже не о чем было договариваться.

Солженицын ответил на демократическое «Письмо руководителям партии и правительства»… И почти сразу же ему-то в ответ в 1974 году Сахаров выступает с обращением «О письме Александра Солженицына «Вождям Советского Союза». Солженицын обрушивает на головы своих противников «Образованщину», разоблачая современную себе интеллигенцию в её нелюбви к русскому народу… Полемика с властью превращается в открытую борьбу мессианских идей, и самое непостижимое, что в этих идеях разъединяются «интеллигенция» и «народ», как будто исторический выбор должен быть в том, кто подчинит себе Россию: народ или интеллигенция – интеллигенция или народ, бытие которых ни вместе, ни даже по отдельности представлялось уже ничего не значащим.

Вот почему победа демократии – национальное поражение России. Почему всегда мы будем видеть лишь апелляцию к западному общественному мнению – но не к своему народу – и рушить страну извне, да это ещё как Курбский и Герцен.

Подполье в наших условиях – это не результат отказа от правящей, так сказать, идеологии, а результат раскола интеллигенции, с её взаимными разоблачениями – и страхом перед собственным народом.

Идеология – это химера принуждения отдельного человека к счастью путём общественной обработки, чтобы шёл за толпой.

Идеи подпольные разрушительны, так как нацелены все на борьбу.

Сиротство и его глубочайшая психологически-эмоциальная травма – вот что мы наследуем после советской эпохи.

Правда или свобода? Праведность или прогресс?

Для одних Россия – это болезнь.

Для других – боль.

Но трагедия русская – это уничтожение её, русской жизни, как таковой, а не её уклада, то есть когда с уничтожением уклада жизни уничтожается сам человек. И какой бы это не был путь, мы видим глубочайший конфликт идей, что движут людьми одной нации и доводят их до взаимного истребления. Мы видим столкновение и трагическое крушение выросших на этих идеях утопий – и создание новых мифов, питающих ту же самую разрушительную борьбу. Вопрос о будущем только углубляет этот раскол… Раскол всегда проходил глубже… Он не в инакомыслии, а в инаковерии. Выбор будущего и есть вопрос веры, потому что в него можно только верить. Там, где люди разъединяются – это разъединение с Богом.

Хаос пошлости, безбожия – а потом хаос насилия – вот, что такое бесовщина.

Леонид Бородин – русский писатель (самиздат, 1976 год): «Всякое крупное политическое явление, пребывающее в условиях подполья и даже полулегальности, чревато бесовщиной в силу противоестественного бытия людей, вынужденных таиться, скрываться, маскироваться, т.е. устраивать свою личную жизнь по законам, противоречащим природе, сотворенной в свободе и для свободы. В подпольщине много элементов игры, подпольщина – чрезвычайно удобная среда для реализации тщеславия и властолюбия людей обездуховленных, бездарных, но жаждущих самоутверждения. Подпольщина способствует моральной дезориентации увлеченных ею».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>