Детьми наши чада становятся лет с четырёх-пяти, сейчас, может, и раньше. До четырёх лет они воспитатели и учителя – они выправляют, растят и шлифуют духовную сущность своих родителей, заставляют их забыть о себе, отказаться от вредоносных привычек, удерживаться от эмоциональных выбросов. Родительская функция у наших чад включается с момента их зачатия, с того самого момента, когда к жизни пробудилась новая душа, невинная и чистая, обременённая только одним стремлением – нести любовь. Душа впорхнула из Вселенной, с ней музыка Сфер, она их частица, вмещающая всю необъятность Знания виртуального мира, то, о чём её кровные родители давно забыли, то, что через несколько лет забудет и она сама, то, что останется храниться в отдалённых и укромных тайниках на протяжении всей её жизни и будет прорываться неожиданно и редко в самые отчаянные минуты. Этот засыл Всевышнего неизменен и повторяется снова и снова. Чада трудятся не покладая рук, да только не все родители их слышат и понимают, ещё меньше тех, которые их слушаются.

Чада трудятся, объём выполняемой ими работы огромен – они уже в Яви и начинают познавать явленный мир, они теперь не только учителя и воспитатели, но и чернорабочие. Им тяжело и трудно, ничем, кроме разноголосого крика, они не могут сказать об этом, поэтому им так нужна сейчас материнская грудь и родительская любовь – единственно доступный для них канал их связи и общения. Мать тоже сейчас в состоянии обострённых инстинктов и интуиции, они по-прежнему с чадом почти одно целое, мать чует, что надобно её дитяти, потому дитя так к ней всегда и тянется. Отец на первых порах просто пугающе-большой чужой дядя, мать – прибежище, укрытие, единение и душевный покой. Чаду, лишённому материнской груди, наносится непоправимая и незалечимая травма, оно будет ходить с этой раной всю жизнь, осознавая или нет. Не зря значительная, может и большая часть уголовного песенного фольклора адресуется к маме.

Раньше, всего-то два-три столетия назад, всё держалось на инстинкте и интуиции, невидимых и едва различимых знаках и зовах из пространства и времени – но люди их слышали и им внимали. Нынешняя реальность – общество потребления; люди обзавелись толстой кожей, огрубели и ничего больше не слышат. Им это и не надо теперь, считается, что у них есть более надёжное средство и универсальная панацея – медицина. Архисовременная медицина давно покончила с интуицией и почти разделалась с инстинктами. А ведь когда-то именно с них она и начинала, только теперь в своём самодовольстве о них забыла. Есть от чего – ковыряется уже в генах и ДНК, растит стволовые клетки, готова заменить любой орган в теле человека. На это и расчёт, дети-то рождаются всё более и более больными, всё менее и менее здоровыми. Так что вся надежда на протезы, один расчёт – на роботов, косных, из металлопластика, или живых. Жить будут 120 лет, работать (рОбОтать) – 100; смену начнут выращивать в пробирках – «рай на Земле». Только вот закончить библейское обещание «благоволение(м) в человецех» у меня язык не поворачивается, чересчур уж по-другому мне это самый «рай» видится.

* * *

Младенец лежит в колыбели, перебирает ручками-ножками, звенит погремушкой, чему-то своему улыбается. Потом улыбается матери, улыбается отцу, улыбается знакомым лицам. И незнакомым тоже, если получит сигнал о доброте склонившегося над ним лица. Сюсюканьем его не проймёшь, какую бы распрекрасную гримасу перед ним ни изображали; он знает наверняка – этот добрый дядя или тётя, этот – нет.

Горе женщине, не познавшей чуда материнства, обеднившей себя лишением очного свидания с Небесами посредством своего чада, в тяготах выношенного и в муках рождённого. Она закоснеет в этом трёхмерном мире, душа её зачерствеет в осточертевшей животной сытости, пресытится яствами и удовольствиями и плотскими утехами, и встретит зрелость, а потом и старость как безнадёжную черноту внезапно распахнувшегося перед ней пространства. Если верить буддистам – всё, жизнь прошла, ничего больше впереди в ней не будет, жить нужно начинать сначала… но это уже в другой, новой жизни, снова – через муки, страдания и несправедливости нашего такого знакомого своими жестокостями мира. Дай Бог, что эта, предыдущая, хоть чему-то научила; совсем не факт, что начинать придётся с прежнего уровня, а не от жертвенной овцы, назначенной к закланию, или свиньи, откармливаемой на отбивные и сардельки.

* * *

Какие видения зрят наши чада во младенчестве? Какие сны им непрерывно снятся? Что за саги они нам сказывают в своём младенческом лепете? Завесу приоткрывают их мало связные фантазии, когда они становятся чуть повзрослее и учатся говорить. Только мы их плохо слышим и редко обращаем на это внимание. Куда более явственно их богатейший мир приоткрывается в рисунках. Я уже касался этой темы в «Детях во Вселенной» (см. «Круг Земной и Небесный»), там много рисунков моих дочерей, описывающих этот мир. Ещё один случай представился мне не так давно.

… Было утро после праздника Рождества. Две взрослые барышни, родные сёстры, неожиданно затеяли между собой выяснение отношений, сначала мирно, потом всё громче, пока это не переросло в неприкрытую свару со слезами и истерикой. У старшей сестры пятилетняя дочь Алёна. Хотя скандал протекал в соседней комнате, а мы с Алёной и другие гости были на кухне, мы всё слышали, а потом и видели. Кончилось всё слезами и разъездом по домам.

На следующее утро Алёна села за свой столик, положила перед собой чистый лист и принялась за работу. Было неуютно после вчерашнего, все ходили хмурые, и я попытался взбодрить и расшевелить хотя бы её.

– Ты что рисуешь? – спросил я.

– Портрет.

Я удивился, промолчал и ушёл в соседнюю комнату, чтобы не мешать.

Минут через десять Алёна принесла мне лист.

– И чей это портрет?

– Портрет моей мамы.

Меня как током ударило. Портрет в полный рост, мама в праздничном вчерашнем платье. Нет, никакого внешнего сходства не было. Это была реакция, абстрактный отклик на вчерашний скандал. На меня смотрела мегера – с разинутым в рёве ртом, сдвинутыми бровями и яростно выпученными глазами. Руки разведены полукругом, ладони – клешни. Стало ясно, что Алёна отнюдь не на стороне своей родной мамы, как и я, впрочем. Справедливость от нас обоих этого требовала, и маленький мудрец не мог погрешить против неё.

– Подаришь мне этот портрет?

– Нет, – сказала она твёрдо.

Меня это удивило, так как она всегда охотно раздаривала свои художества, но я тут же всё понял, поразившись этой внутренней деликатности и безапеляционности её решения «не выносить сор из избы» – мама есть мама. Я стащил потом тайком этот лист, ясно было, что долго он здесь не продержится.

Месяц назад Алёне исполнилось 7 лет. У неё явный талант: от природы поставленный рисунок, рука твёрдая и безошибочная; природный композиционный дар и чувство перспективы – большинство её рисунков размещены в лист без раздумий, слёту; если что-то не помещается, потому что пришло потом, она находит средства показать это в другом масштабе, но правдиво и естественно. У неё уже много других портретов: мамы, папы, сводной сестры, подружек и конечно её родной тёти. На большинстве их можно уловить портретное сходство с моделями. Кроме портретов, много рисунков-рассказов, там животные и птицы, там её кошка Варвара, подружки, куклы, дома и дворцы с принцессами и принцами… много чего. Какой-то будет её дальнейшая судьба?

* * *

Я еду поездом из Москвы на юг, в обычном плацкартном купе. Туда же, на юг, из Магадана едет семья – мама, папа и два одуванчика, Люба 5 лет и трёхлетняя Вероника, все зовут её Ника. Они очень русские, светловолосые и голубоглазые, а у одуванчиков волосы лён с золотом, а глаза той синевы и чистоты, что в одно мгновение распахивает сердце им навстречу. Девочки такие нежные, розовые и хрупкие, что хочется потрогать, прикоснуться. Поначалу они дичатся, искоса посматривают, приглядываются, оценивают. Но вот скользнули бесенята в глазах у Любы, улыбнулась, тряхнула кудряшками… всё контакт установлен. Я делю ножом яблоко пополам, безмолвно, кивком головы, бровями и глазами спрашиваю – «Будешь? – она протягивает ладошку. Всполошилась мама – «У нас есть», – а мы, улыбаясь, уже хрустим яблоком. Так же молча, глазами, предлагаю Нике, она печально качает головой – «Нет».

В вагоне жарко и душно. Вообще-то состав новый, но летом в него вклинивают один-два вагона из старых запасов, в них не положено быть ни кондиционерам, ни даже открывающимся форточкам. Такой нам и достался. Народ ропщет, служивые объясняют и извиняются. Терпим…

Детки вроде скисли и притихли, но сколько можно? Из соседнего вагона давно выглядывает Аня. Она наполовину русская, наполовину абхазка, едет в Сухум с бабушкой абхазкой. Ане 6 лет, она красивая, румяная, с густой гривой тёмных кудрявых волос, бойкая и говорливая, егоза и явный заводила. Наконец, она решительно покидает своё купе и перебирается к нам. Тут же всё о себе докладывает, читает стишок, потом спела песенку про куклу, объявила, что знает все цифры до десяти и буквы, и может читать – «правда, ещё плохо – честно признаётся Аня.

Дети поскладывали кубики; надоело, и они затевают игру в прятки – «раз-два-три-четыре-пять, я иду искать» – это с зажмуренными глазами, на пространстве в полтора купе с кучей всяких железных и деревянных выступов на уровне их голов. Того и гляди стукнутся, но они не стукаются. Взрослые стонут от жары и обливаются потом, чада устроили свой тарарам и не замечают ни жары, ни духоты, постоянно в движении, в восторге кричат, когда кого-то «запятнают», ликуют, смеются… живут и дышат полной грудью – вот оно, счастье! Потом Ника устаёт, забирается к маме (та лежит на нижней полке), сворачивается клубочком где-то у неё подмышкой и тут же засыпает. А Аня с Любой устраиваются рядом со мной, что-то тараторят, перекладывая кукол, плюшевых кошек, мишек и собачек, и пересказывая друг другу какие-то свои фантазии…

* * *

Такой вот он – наш дом, такие наши чада, такие мы, взрослые, – в общем, домочадцы. Что-то ещё нужно? Или этого круга, как основы, достаточно?

Откуда выползает нечисть? Почему и ради каких «коврижек» в мире льётся непрерывно кровь? Хитроумный «недомочадец» перечислит десяток причин, чтобы что-то объяснить, запутается, умолкнет и останется сидеть с раскрытым ртом, глядя на своих собственных чад, которые не поверят ни единому его слову.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>