Авторское вступление:

В возрождённом журнале STORY вышла моя статья о Максиме Канторе. Когда писал, думал, что стану патологически нерукопожатным в среде либеральной интеллигенции. Потом думал, что, в общем, я там никого и не знаю, потому не жалко. А потом думал вот что. Год назад Кантор в своем романе высмеял выступления Дмитрия Быкова в Барвихе, и тогда все возмутились. А через полгода вышел роман Владимира Сорокина, в котором тот же гражданин поэт изображен в ключе совсем уж непристойном.

Но если Кантора записывают в непримиримые охранители, то Сорокина почитают иконой свободомыслия. А он вот что. Всё меняется, все проходит через переосмысление. И тогда я просто подумал, что напишу про Кантора как есть. А потом видно будет. В журнале вышла укороченная версия текста. Укоротилась она на моменты, которые мне дороги. Поэтому выложу текст целиком здесь. Ни в коем случае не рассчитывая, что кто-то станет читать все эти 15 000 знаков. Просто на память.

– Какие позиции Вы занимаете? Либеральные или патриотические? Вы осуждаете революцию и сталинские репрессии? Или Вы сочувствуете большевикам? Каковы Ваши политические взгляды? Да и сам-то Вы кто? Писатель или художник? С кем Вы?

– Я с Фомой Аквинским, – спокойно отвечает Максим Карлович Кантор.

Непривычная прямота художественного метода Кантора неотступно сопутствует парадоксальной сложности его личной биографии и истории его семьи. Вся жизнь Канторов это действия вопреки предлагаемой логике. Семья еврейских эмигрантов возвращается из Буэнос-Айреса в Коптево. Отец Максима Карл Моисеевич, окончив магистратуру философского факультета МГУ, работает лаборантом в рыбном институте, потому что больше никуда не берут после тюрьмы, где он сидел под следствием по делу о космополитизме и вышел исключительно благодаря смерти Сталина.

Спустя полвека, его сын напишет роман, который либеральная критика назовёт – но, конечно же, ошибётся – оправданием красного террора. Всё так, потому что иначе немыслим канторовский мир – мир постоянного сопротивления лживо уютной действительности, мир болезненной честности и мир неудобных вопросов, обращённых истории, обществу, себе.

Русский человек

Кантор часто упоминает, что в жизни ему досталось три библиотеки. Первую библиотеку он получил в конце восьмидесятых от выдающегося шекспироведа и почётного доктора литературы Бирмингемского Университета Александра Абрамовича Аникста, когда тот уезжал в Цюрих, где и умер. Вторая библиотека – предмет постоянной кропотливой работы Кантора – библиотека его отца философа и теоретика дизайна Карла Кантора.

– Всё написанное рукой отца разобрать чрезвычайно непросто, отец и сам часто затруднялся с ходу прочесть свои записи. Теперь я читаю их, расшифровываю, переписываю, создаю отдельную библиотеку.

Третья библиотека досталась Максиму Кантору недавно от друга, который на время потерял дом. В этой временной библиотеке много книг из обязательной школьной программы, институтских курсов, много сказок, приключенческих романов и античных пьес. Перечитывая всё читанное в молодости, Кантор, по его признанию, испытывает что-то вроде guilty pleasure. Увлекательно и немного стыдно – книги все читанные, тратить на них время неловко.

Кантор писатель происходит из насыщенного литературного поля, физически окружавшего его всю жизнь. Из этого же поля происходит и один эпизод его литературной деятельности.

Девушка с длинными светлыми волосами задаёт вопрос Максиму Кантору на презентации книги «Красный свет»:

– Здравствуйте. Вот Вы однажды сказали – Русский – существо никчёмное. Он или ворует, или пьёт.

– Это слова одного из героев книги – герой находится в состоянии перманентного запоя. Это не мои слова. У меня в книгах и Герман Геринг говорит о, например, социал-дарвинизме. Но это же не я говорю.

– Понятно. А вы могли бы сейчас сказать что-то хорошее про русского человека?

– Нет. Дело в том, что русский человек хорош ровно настолько, чтоб прочитать книгу и понять, что в ней написано, – отвечает Максим Кантор.

Прочитать книгу и понять, что в ней написано. Это не одно качество и не просто положительная характеристика – это совокупность способностей, умений и стремлений. Прочитать и понять. В этой простой последовательности и раскрывается писатель Максим Кантор.

Начало литературы Кантора прячется в небольшом трогательном и будто уязвимом сборнике коротких рассказов «Дом на пустыре», изданном в 1993 году. Это бытовые зарисовки распадающегося социального слоя действительности таят в себе ту мощную пружину, которая через полтора десятилетия выстрелит глыбами историософских романов «Учебник рисования» и «Красный свет».

«Дом на пустыре» это во многом исповедальная проза кризисного периода творческой личности. Важно, что кризис случается со всеми, но осмыслить его образно способен лишь художник, а успешно и содержательно преодолеть хороший художник.

Рассказ «Бессонница»:

Надоело писать стихи. Мне надоело писать прозу. Мне надоело говорить о любви, жилплощади, искусстве.

Рассказ «Симулянт»:

Всё как-то вкривь, наперекос. Кто я? Художник? Писатель? Или ни тот ни другой?

Не стоит буквально отождествлять автора и условного героя его рассказов, но откуда же нам плести интуитивные нити к разгадкам творческой биографии как не от ранних произведений? Проблема профессиональной самоидентификации для Кантора решилась вполне определённо – он известный художник и выдающийся писатель. В том же сборнике есть и ключ – или след ключа – к пониманию дорабатываемой им в своих романах концепции типологии культур, разработанной его отцом.

В рассказе «Морфология пустыря» интеллигентный преподаватель вечерней школы издевается над недалёким представителем рабочего класса, упрекая того в тупости. В итоге простой человек буквально садится на голову высокомерного интеллигента, доводя последнего до полусмерти. Это предостережение, метафорическое, доведённое, впрочем, до крайней степени конкретики, изображение столкновения полярных мировоззрений, которое при малейшем проявлении агрессии неминуемо приводит к эскалации насилия, раскручиванию колеса страдания и смерти.

«Дом на пустыре» это своеобразный чеховский «Платонов» Кантора – там уже есть всё, но чтоб понять это, нужно вернуться туда через годы. Учебник всего. Лет пять назад я опрашивал знакомых мне и вполне состоявшихся русских писателей, что из написанного их коллегами в последние годы им нравится, какую книгу они могли бы назвать достойной внимания. Из девяти, кажется, литераторов, восемь ответили примерно одинаково:

– Ничего особенного за последние годы так и не прочитал. Всё одно, всё скучно. Есть, конечно, «Учебник рисования» Кантора, но это исключительный случай русского романа.

И правда, книга Кантора о жизни современного художественного сообщества стала камертоном литературного процесса нулевых годов. Двухтомник, на страницах которого автор переосмысливает историю становления капитализма в новой России через призму взаимоотношений художников, галеристов, критиков, общественных деятелей, политиков и олигархов выявило не только отдельные нарывы общественного сознания, но, скорее, вытащило наружу саму структуру общества ещё незрелого, но уже гниющего.

На страницах романа Кантор убедительно показал, что ложь, жажда наживы, нравственный релятивизм, цинизм, посредственность и подлость являются всепроникающей движущей силой общественных процессов. Тем более убедительным кажется это утверждение, что фактурой для его доказательного развёртывания служит богемная среда – загадочная и весьма привлекательная для постороннего взгляда.

«Учебник рисования» яркий пример канторовской непримиримости, неприятия малодушия и договора с совестью. Максим Кантор мог бы стать звездой художественного бомонда, салонным оракулом и ярчайшим представителем, так называемой, тусовки – художественное сообщество весьма самолюбиво и нуждается в интеллектуальном и теоретическом осмыслении изнутри. Но Кантор так устроен, что не может идти на сговор с тем обострённым чувством справедливости, которое является его отличительной семейной чертой. И если справедливость предполагает движение против течения, против удобной логики, Кантор будет двигаться супротив, даже рискуя остаться один.

Он, воистину, как Фома Аквинат силами разума, аналитическим инструментарием, стремится постичь божественный замысел общества, противоречивый, но стремящийся к гармонии, а так же найти место художника в этой сложной жизни.

Роман «Учебник рисования» интересен ещё и потому, что представляет собой конструкцию сколь крепкую, столь и оригинальную, если не сказать авантюрную. Кантор живописует современные и исторические реалии, перемежая историософские рассуждения вполне конкретными лекциями о технике живописи и истории искусства. В данном случае, писатель-художник представляет собой классический случай синергии, когда целое многократно превосходит сумму слагаемых.

«Учебник рисования» это отчасти претензия на написание учебника всего. Или не учебника, а энциклопедии. Энциклопедии новой русской жизни. «Учебник рисования» совместил в себе черты романа исторического, социального, философского, семейного, детективного и невиданного ранее искусствоведческого. Острая сатира Кантора отличается от мстительного памфлета тем, что бичует всех, кто того заслуживает. Это особенность писателя – он честен и последователен до степени, граничащей с маниакальностью. Если кто-то заслуживает поругания, Кантор не сможет об этом не упомянуть.

Драма же мироздания, отчасти, заключается в том, что поругания заслуживают буквально все, а потому всех Кантор и бичует с различной степенью жестокости. Кого-то высмеивает мягче, кого-то злее. Но даже художник Струев – романное альтер-эго автора – живёт сомнениями и ошибками, приводящими его в состояние кризиса, ступора и нервного срыва. Две модные журналистки Роза Кранц и Гильда Стерн в романе Кантора рассуждают о том, что искусство находится вне поля нравственной оценки, произведение художника не подлежит моральному осмыслению, художественный контекст выше морали. Кантор же говорит – нравственной оценке не подлежит только история, которая вас всех закрутит и сомнёт, вместе с мусорным авангардом, циничным высокомерием и сфальсифицированным чёрным квадратом.

Чёрный квадрат, кстати, является определённой антитезой творчеству Кантора – полное отсутствие содержания можно противопоставить насыщенному смыслами произведению. Это косвенно подтверждается в тексте романа и самим автором – «Чтобы себя выражать, требуется для начала себя иметь. Нельзя выразить пустоту, невежество, моральное ничтожество». В этом смысле, писательское мастерство можно определить как самое подходящее для наиболее полного выражения идей. Слова точнее красок, они действуют напрямую. Кантор наполняет свой роман мыслями и суждениями, развивая и подтверждая каждое отдельно и не оставляя и микроскопического зазора между ментальными головоломками.

Роман Кантора это раствор, насыщенный до состояния твёрдого вещества. Раствор, из которого вырастает следующая глыба – роман «Красный свет».

Наперекор

Свою рецензию на «Учебник рисования» один модный литературный критик закончил в том духе, что с этой книгой всё равно придётся сверяться и жить по ней – рано или поздно. Роман «Красный свет» тот же критик демонстративно проигнорировал. Не пришло ещё время сверяться по нему. «Красный свет», по своей сути, классический русский роман и классический роман Кантора – противоречивый и неудобный для читателя. В определённом смысле, «Красный свет» был очень высокой ставкой. Роман, претендующий на создание новой картины всей мировой истории XX века, роман, остро критикующий современные капиталистические и либеральные ценности, роман, полемизирующий с «рукопожатными» моральными авторитетами современности и, в то же время, – тончайшее литературное кружево, сплетённое автором из переживаний, сомнений, надежд и воспоминаний простых и одновременно выдающихся людей.

Роман Кантора это явление. Сложное, значительное, разностороннее я. Сразу после его выхода в медийной среде появилось очень много тех, кто оказался на роман обижен – и обижен вполне справедливо. Потому что роман начинают читать сначала, привычные к тому, что по первым пятидесяти страницам всё будет ясно. А первые пятьдесят страниц романа «Красный свет» посвящены сатирическому описанию разношерстного, но идейно единого собрания московской либеральной интеллигенции в резиденции французского посла. И Кантор тут с удовольствием, как мальчик с лупой муравьёв упиваясь своей авторской властью, выжигает и журналистов, и прикормленных оппозиционеров, и модных галеристов, и поэтов, читающих революционные стихи в Барвихе.

Тут узнавшие себя и своих закрывают роман со словами – вот новая «Тля» – и спокойно записывают Кантора в сервильные охранители режима. И ставка, конечно, высока. Но если роман не поняли знаменитые интеллектуалы, это ещё не конец игры, не результат и уж точно не проигрыш. Кантор сложнее штампов, как роман его сложнее сатиры. Роман «Красный свет» представляет собой художественный акт ревизии ХХ в.

Кантор объясняет простые, но часто непонятые вещи: не существует тождества идеологий, капитал и либерализм являются отцами всех авторитарных режимов, война явление экономическое, публичная политика – картинка для телевидения. И прочее, что граничит с конспирологией, но конспирологией, в силу своей очевидности и обоснованности, не является.

Для романа характерен анти-дискурс. Знаменитое канторовское движение против течения. В том смысле, что роман является одновременно и антифашистским, и антилиберальным, и антикапиталистическим. Но это не капризы нигилиста, отрицающего существующие концепции, это рассуждения философа, убедительно доказывающего, что время однозначных ответов прошло, новое будет сложным и страшным, и его не получится уложить в привычные биполярные схемы. Все сюжетные линии романа выведены вокруг нескольких поколений разных семей: учёных, военных, журналистов, художников – все это люди, проходящие через испытания страшного века и являющиеся носителями определенных идей и качеств.

Все они возникают, как в середине века, во времена войны, репрессий и переломов, так и в наше время, – в тучные нулевые. Все потомки героев сохраняют черты предков. Подлецы рожают подлецов, предатели – предателей. И только потомка самого яркого героя, комдива Дешкова, мы видим в настоящем один раз, в тюрьме. Такое время для героя. Кантор, видимо, и сам еще не знает, кем может быть достойный и честный человек в современной России. Об этом, вероятно, будет в следующем томе этого романа-явления. Предсказуемым образом, «Красный свет», как и «Учебник рисования» объединяет в себе два призвания Кантора, два его ремесла – писателя и художника. И если предыдущий роман был учебником в прямом смысле, то «Красный свет» это роман-полотно. Так называли полотном романы Толстого и Пастернака. В романе «Красный свет» в очередной раз раскрылась интрига биографии Максима Кантора – нет движения по течению, есть только восхождение вопреки всему: идеям, суждениям, упрёкам, угрозам и страху.

Кантор противопоставляет идеологической подлости не альтернативную идеологию, а вечные христианские истины – равенство, сострадание, милосердие – а так же силу человеческого духа. Духа того человека, который, как мы помним, должен уметь прочесть книгу и понять, что в ней написано, суметь посмотреть выше голов трибунных пустословов, услышать себя и поверить себе.

Герои Кантора всегда деятельны и это не дань необходимости сюжетного развития романа. Кантор считает, что убеждений не бывает без поступков, идеология ничего не стоит без биографии. Это же соответствует и одному из принципов учения Фомы – сущность и существование должны быть едины. И поэтому сам Кантор, как сказано у Пастернака, «ни единой долькой не отличается от лица» – ни на секунду не ослабляет хватки и не снижает темпа.

Он пишет, не обращая внимания на критику и премии. Роман «Красный свет» вошёл во все шорт листы, и стал главной литературной темой года, но ни одной награды так и не получил, и это совершенно соответствует той судьбе, которая нужна роману и нужна Кантору – ведь оба идут «на красный свет», как и герой романа Соломон Рихтер, мечтающий о будущем обществе равных.

Кантор и Канторы

В районе Коптево есть пруд, на берегу которого стоит Московский государственный институт печати. В этом институте учился Максим Кантор. Раньше в том же здании располагался, так называемый, Рыбный институт, где работал лаборантом отец Кантора философ Карл. Совсем неподалёку, в Тимирязевском лесу лежит в могиле дед Кантора – основатель кафедры минералогии Моисей Кантор. По другую сторону пруда дом, вокруг которого Максим Кантор гулял с отцом. В некотором смысле, это и есть тот самый «дом на пустыре», из которого происходит Кантор, и где все Канторы собираются вместе. Вероятно, и с Фомой Аквинским. И куда, хотелось бы верить, тянутся люди. Пусть и на красный свет.

С любезного разрешения журнала STORY.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>