Фото: Макс Авдеев

Я – угрюмый тяжёлый работник
Рою в ужасе к солнцу проход.
Вижу облик свой, нежный и кроткий
Рядом с ним – неживой идиот.

Здесь уместно вспомнить, какое значение имело слово идиот изначально. Древние греки, как известно, называли так людей, не принимавших участия в общественной жизни – людей, живущих жизнью параллельной социуму.

Юрий Мамлеев всю жизнь писал о том, что параллельная жизнь по сути своей не является девиацией и вообще не очень-то зависит от нашего восприятия. Параллельный мир просто существует вместе с нашим, и это ещё нужно посмотреть, кто здесь параллельный, а кто основной.

Трудно сказать, с чего начинается Мамлеев и мамлеевщина хронологически, это бесполезно, как и любая попытка выстраивания чёткой схемы в параллельном мире.

Можно точно сказать, что ментальный исток Мамлеева лежит в ощущении конца времени.

Это ощущение происходит из древнегреческого верования (опять античность), что после Троянской войны время кончится, мир впадёт в агонию. И эта агония будет длиться сотни или тысячи лет, неважно сколько, важно, что главным вектором будет увядание мироздания. По сути, так и вышло – христианское мировоззрение воплощает эсхатологический дух – дух ожидания конца света. Юрий Мамлеев является в некотором смысле русским всадником этого бесконечного апокалипсиса, происходящего уже несколько тысяч лет в человеческих душах.

Мамлеев часто говорит о том, что человек представляет собой вертикаль, устремлённую до бесконечности в обоих направлениях – нет предела ни духовному совершенству, ни падению. Вертикаль – вечное поле битвы добра со злом, её и описывает в своих книгах Мамлеев.

В шестидесятые годы в квартире в Южинском переулке собирались люди: Венедикт Ерофеев, Владимир Буковский, Гейдар Джемаль. Квартира была коммунальной, в ней жили шесть семей. Шесть звонков в дверь означали – пришли к Юре Мамлееву.

Приходили неизменно после десяти вечера, большой окололитературной и околофилософской компанией. Соседи ругались, но прощали – приходившие выглядели странно, но неопасно. Люди шли в Южинский переулок слушать Мамлеева. Через пятьдесят лет жена Мамлеева Мария будет вспоминать: «Юра, ты помнишь, как тебя слушали? Тебе же руки тогда целовали».

Но Мамлеев бы не был самим собой, если бы позволил себе стать салонным кумиром.

Свидетели той эпохи вспоминают такой эпизод. Кто-то привёл на чтения «Шатунов» женщину, которая оказалась не подготовлена к вниманию апокалиптического ужаса под видом «русского, кондового, народно-дремучего мракобесия» (цитата из романа), и закричала в возмущении: «Вы писатель? Да какой же вы писатель? Вы ничтожество! Вы мне туфли целовать недостойны!» – «Почему же недостоин?» – удивился Юрий Мамлеев и кинулся на пол целовать даме туфли.

Позже, через много лет (уже после того, как он пожил в США и в Париже) французские критики назовут Мамлеева «мэтр де гротеск» – это он свёл воедино и довёл до предела силовые линии русской литературы и биографии русского писателя.

Фото: Макс Авдеев

В эмиграцию Мамлеев уехал вынуждено. Советское правительство выпустило абсурдистский закон, предполагавший уголовную ответственность за издание книг за рубежом, даже без ведома автора. В литературной среде говорили – «получить красный гонорар» – уехать топтать зону за книги, которых никогда не видел. Мамлеев уехал топтать газоны Корнельского Университета. Стандартный отъезд через Вену обернулся знакомством в Нью-Йорке с уважаемым профессором, который, как оказалось, читал изданные за рубежом книги Мамлеева. Буквально получалось – то, что должно было погубить писателя на Родине, спасло его за пределами оной.

Советскую власть Мамлеев не любил, но, как и многие творческие люди, по выражению Синявского, – исходя из чисто эстетических разногласий. Юрий Витальевич называл КПСС абсурдом и главной ошибкой большевиков считал их отказ от религии и гонения на неё.

Религия для Мамлеева оказалась естественным методом познания действительности, столь же необходимым, как философия. Без религии, без христианства или даже точнее именно православия Мамлеева понять невозможно. Мамлеев это полное отрицание, как христианство – попрание смерти смертью. Смерть отвратительна, мерзка и ужасна, но только за ней открывается новая жизнь и новый взгляд на жизнь старую.

Смерть по Мамлееву это непрерывный процесс, бесконечное умирание и бесконечное возрождение. В рассказе «Человек с лошадиным бегом» страшный персонаж, из трусости мечтающий душить детей, говорит в конце: «Господи, когда же я к тебе улечу?». Так Мамлеев формулирует основной вопрос любого человека, наделённого способностью осознавать свою греховную сущность. Когда же я избавлюсь от своих беззаконий? Когда же скину эту преступную оболочку. Чтобы прийти к свету, приходится пройти через непролазную тьму самого себя. И от того, как тьма противна, она не перестаёт быть путём к свету. И снова всплывает эта мамлеевская метафора о бесконечной вертикали – мы не можем однозначно судить о том, насколько плохо то, что кажется нам плохим, отвратительная часть мира является его необходимой частью. Важно не равновесие, важно устремление. И Мамлеев ведёт читателя к свету, как бы читатель ни упирался.

В самом известном и значимом романе Мамлеева «Шатуны» есть небольшой эпизод, описанный буквально одним предложением, но вполне раскрывающий суть творческого метода Мамлеева:

«Соскочив с постели в одном нижнем белье, Андрей Никитич заявил, что он умер и превратился в курицу».

В дальнейшем в романе вместо Андрея Никитича действует уже другой персонаж – куротруп.

Считается, что к произведениям эпохи постмодернизма неприменима интерпретация образов. Мамлеева называют своим учителем два главных русских писателя 90-х годов двадцатого века – Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Однако нужно отметить, что сам Мамлеев гораздо ближе к традиции русской классики, нежели к постмодерну, который вечно стремится обвести читателя вокруг себя самого.

В рамках классической литературы такой образ как «куротруп» может быть интерпретирован вполне определённо. Куротруп воплощает отсутствующую в православной традиции христианства идею Чистилища – места или состояния, в котором прибывает душа, уже покинувшая тело, но ещё не готовая для дальнейшего путешествия по бесконечной вертикали. Андрей Никитич уже умер и осознал всю свою отвратительную греховность, но места для него пока нет ни там, ни здесь. Формально же этот эпизод отсылает сразу и к абсурдистской, и к классической богоискательской традициям русской литературы. Будто сюжет Достоевского или Платонова пересказали языком Хармса.

Но Мамлеев больше, чем писатель, – он сам, а не только его тексты, есть русская литература. Жена его вспоминала, как после её крещения, в светлый и благостный день, уже дома, Юрий Витальевич сказал ей: «У меня есть для тебя удивительный подарок», – и стал читать ей свой новый рассказ – «Упырь-психопат». По сюжету рассказа, упырь влюбился в девушку и оттого сошёл с ума. Дикость, достоевщина или мамлеевщина? Обыкновенная, в общем-то, жизнь – путешествие по бесконечной вертикали.

Мамлеев не раз говорил, что роман «Шатуны» это книга, в основе которой лежит глубокое религиозное чувство. «Шатуны» роман о человеколюбии, к которому нужно прорваться через ужас окружающего мира. Текст буквально поглощает читателя, изменяя кому сознание, а кому и личность. Известен случай, когда двое друзей решили покончить жизнь самоубийством, но перед этим, чтоб окончательно утвердиться в своём намерении, стали читать «Шатунов». Оба до сих пор живы. Оказалось, «Шатуны», роман о параллельном, пограничном мире, лишил читателей страха перед жизнью в мире этом.

Фото: Макс Авдеев

Параллельность миров Мамлеева – основа и его литературного творчества и, кажется, его жизни. По его утверждению, писать у него получалось не очень, пока он не нашёл выход в какое-то иное по отношению к привычному состояние, и вот тогда началось. Закончив писать, он не узнавал своих текстов, пугался их. Реальность Мамлеева это почти всегда тройная спираль, закрученная вот в этом особом состоянии не сознания, но души. Сюжет для рассказа о матери, заколовшей ребёнка ножницами, он взял из криминальной хроники.

Впоследствии этот сюжет вернулся к нему на каком-то почти космическом витке – уезжая из СССР, беря с собой русско-немецкий словарь, Мамлеев вырезал ножницами из книги все упоминания Ленина, Маркса и КПСС. Реальность убивает людей, Мамлеев способен уничтожать явления. И порождать их.

Иногда кажется, что половину современной действительности создал Мамлеев – окружающее граничит с коллективным безумием. Один знакомый публицист решил отправиться в командировку, написать про мужчину – учителя истории, который под Нижним Новгородом выкапывал на кладбище трупы и делал из них заводные куклы.

Мужчину осудили по сравнительно лёгкой статье и даже не признали невменяемым.

Знакомый публицист, вернувшись, не смог написать ничего. Он сидел на кухне, смотрел в одну точку и говорил: «Нет, не могу. Это не сумасшествие, это не девиация, это даже не криминал. Это страшнее – что-то вроде мамлеевщины».

Особенность Мамлеева в том, что он, «мэтр де гротеск», всегда имеет силы и дерзость быть тем тяжёлым работником, который готов вырваться из круга безумия и гротеска – вывести из него читателя, рассказать о вечной небесной России, которая нужна, как воздух. О милосердии, о Боге.

Может ли рассказать об этом нам сегодняшняя действительность?

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>