Круговращение Пикассо в природе денег
28 апреля, 2017
АВТОР: Ирина Вишневская
Интервью с близким другом Пикассо сэром Джоном Ричардсоном. Газета The Sunday Times.
Мнение о том, что состояние мировой экономики зависит от рынков вооружения или лекарств, или даже наркотиков, глубоко ошибочно.
Аукционы и выставки предметов искусства — вот красноречивый индикатор интенсивности превращения капитала в инвестиции, а следовательно, в реновации. Нет у реновации начала. Нет у реновации конца!
Апрельская выставка гравюр Пикассо в Лондоне 2017 в Галерее Гагосяна свидетельствует о том, что пришло время аукционов, сезон продаж из безмерных запасов Пикассо, интенсивность которых была разной в зависимости от состояния мировой экономики.
«300 предметов сразу может повлечь за собой крах на бирже и долговременную депрессию… Реалистичная цифра — 1 крупная картина маслом в год. Ну, иной раз всякая мелочь без счёта — по мере хозяйственной надобности», — говорит Марина, правнучка Маэстро.
Портрет художника на фоне Минотавров и Матадоров
Ниже следует интервью с близким другом Пикассо сэром Джоном Ричардсоном, опубликованное 6 апреля в газете The Sunday Times, в изложении Ирины Вишневской.
*
Королевалева Елизавета II застыла с мечом в руке, а вся очередь за рыцарством остановилась, когда сэр Джон Ричардсон, ожидавший посвящения, сообщил ей, что он не первый Ричардсон, возведенный в рыцарство: прадедушка королевы, Эдвард VII, ударил мечом по плечу его дедушку, генерала-квартирмейстера на войне с бурами и основателя знаменитой сетевой лавки армейских неликвидов Army&Navy Store.
Внук истинного британца, воина и торговца Джон Ричадсон, 93 лет, занимается искусством.
Долголетие его предков, поздно женившихся и поздно рожавших, дало ему случай стать близким другом Пикассо, стать автором трёх томов его биографии и куратором лондонской выставки работ Пикассо «Минотавры и Матадоры» в одной из 16 картинных галерей, принадлежащих известному галеристу Когосяну.
«Пикассо — это бездонный колодец, — говорит сэр Джон, — сколько томов ещё понадобится написать, чтобы охватить остальные сорок с лишним лет! К тому же недавно объявилась пачка писем его первой жены Ольги Хохловой. Прочитав эти полные патетики, закапанные слезами письма, мне захотелось отправить обратно на мельницу все три тома, и всё начать заново.
Тот, кто продолжит его биографию, знает о том, что случилось после 1932 года, которым заканчивается третий том. Здесь я спокоен: этот человек знает, что после войны Пикассо стал коммунистом. Но всё же это не совсем так. Он пошел к крайне-левым. Политика захватила всех вокруг. На мировую арену вступила Россия. Но это довольно скучная тема».
Интересно, что сэр Джон не заработал на своих книгах больших денег, а напротив, сильно потратился на их издании, на право публикации массы репродукций с офортов, на поиски материала. Точно так же, как его отец не сильно выгадал от изобретения армейской лавки; для него это было интересное занятие.
Ричардсон действительно был близок к Пикассо. Таким же близким другом, каким была Франсуаза Жило, одна из его любовниц.
Изумительная, фантастическая женщина, большая умница. Она живёт в Нью-Йорке, ей 95 лет, и они встречаются за ланчем один раз в две недели.
В этом марафоне воспоминаний о вещах, важнейших для биографии, есть что-то от Пруста.
Ричардсон демонстрирует издательскую копию репродукции c офорта Минотаромахия (1935 г).
В верхнем правом углу листа видны тонкие волосяные линии. Это лучи, исходящие от солнца. Персидский бог Митра, родившийся из камня, заколол быка и съел его вместе с богом солнца Солом. Солнце — это главный бог в религии митраизма.
В левой части листа Быку противостоит фигурка скромно одетой девочки. В её левой руке светильник, в правой — букетик цветов. Это Кончита, сестра Пикассо, умершая семи лет от дифтерита. Четырнадцатилетний Пикассо поклялся у постели умирающей никогда больше не рисовать, если смерть пощадит её. Она умерла, и он продолжал писать.
«Кончита представлена в его гравюрах в различных образах. Я думаю, мысль о ней преследовала Пикассо всю жизнь. Прямых доказательств этому нет, но её присутствие ощущается повсюду. Она умерла, но память не отпускала».
Кончита видна и в другой гравюре того же периода Слепой Минотавр, Ведомый в Ночи Маленькой Девочкой.
Это величайшие гравюры из всех, когда-либо сделанных. Обе представлены на выставке «Минотавры и Матадоры», открывающейся 28 апреля в центре Лондона в галерее Гагосяна. Идея выставки принадлежит Ричардсону, ставшему её куратором.
Основной задумкой Рыцаря было добиться понимания самой существенной, хотя и частично скрытой, темы, найденной им в результате поисков.
«Пикассо редко говорил о содержании своих работ. Только в его присутствии можно было строить догадки о том, что за ним кроется. Он не объяснял, а давал ключ к разгадке».
Сюжет митраистского солнца пришёл к Пикассо, когда он увидел решетку солнечного зайчика на стене своего дома La California в Каннах. Художник запомнил нечто, чего на самом деле не было.
Но за этим нечто стояло другое нечто: религиозность Пикассо. Его вторая жена, Жаклин, сказала мне, что он был больше католик, чем сам Папа.
«Это суждение не совсем точно выражено. Он был религиознее Папы. Многие предки Пикассо были священниками. Мне кажется, что для него было важно всегда помнить о своей внутренней духовности. Надо смотреть на его картины, думать и спорить с самим собой».
Однако, опускаясь на более низкий уровень разговора, чувствуешь, что близость Ричардсона к Пикассо даёт возможность ощутить, как велико чувство земной реальности в этом человеке.
Пикассо любил следить за боем быков, ему нравилось, когда Ричардсон сидел рядом.
«Однажды, это было в Ниме, самом крупном центре на юге Франции, где проводятся бои. Зрители вокруг арены сидели, почёсывая яйца и ковыряя в носу во время исполнения Марсельезы. Вдруг Пикассо схватил меня за руку, показывая куда-то вниз. Там, вытянувшись в струнку и отдавая честь, стоял Эрнст Хемингуэй. Увидев. что никто вокруг так не делает, он незаметно скользнул рукой обратно в карман. Пикассо жутко понравилась эта сцена, а я после этого не прочёл из Хемингуэя ни строчки».
Тема Боя Быков занимает половину экспозиции, другая половина отдана другой, родственной корриде теме — все темы Пикассо тесно связаны между собой.
Минотавр — получеловек, полубык в греческой мифологии преследовал художника всю жизнь так же настойчиво, как Кончита.
«Если бы все места, где я только ни был, соединить на карте одной линией, получился бы Минотавр».
Но всякая попытка выяснить у него значение Минотавра казался Пикассо бессмысленной. Такой же нелепой, как стремление понять смысл существования солнца. Похоже, что разговоры «о смыслах» Пикассо поставил бы в тупик и Ричардсона. Это вызывает восхищение. В наше гиперлитературное время стоило бы не забывать о том, что красоту объяснить невозможно.
Разумеется, навязчивым идеям Пикассо есть какое-то объяснение. Но масштаб его гения делает абсурдной любую попытку свести его смыслы к чему-то одному. Этого человека, как и всех нас, и даже больше нас, нельзя умалять таким образом.
«Я полагаю, — осторожно замечает Ричардсон, — свою силу он питал в Минотавре. Сравним мощь Пикассо с Матиссом. — Матисс был очень, очень большим художником. — Но Пикассо обладал особой психологической силой, и, мне кажется, она исходила от влияния на него Кончиты и от митраистского солнца. Это ключ к пониманию многих вещей».
В этом контексте следовало бы рассматривать скрытые смыслы Пикассо. Взять хотя бы неизменно присутствующих в его работах.
Особенно примечательна лошадь, кричащая в агонии в самом центре Guernica, самого известного из его полотен. Там в верхнем правом углу есть и бык, и светильник. И возможно, даже Кончита. Можно было бы трактовать лошадь как эмблему невинности, но однажды в разговоре с Ричардсоном на корриде Пикассо обмолвился.
«Я сидел рядом и молчал, не желая делать глупых замечаний по ходу боя. Лошадей, заколотых быками, оттаскивали с арены, и Пикассо вдруг произнёс: «Ах, эти лошади, лошади. Они напоминают мне женщин в моей жизни». Я думаю, он был монстр, а женщины — невинные его жертвы, как эти умирающие лошади на арене».
Как ни печально, стало вдруг заметно, как неуверенно передвигается Ричардсон.
«Нужно жить долго, чтобы стать молодым», — сказал однажды Пикассо.
Он так и остался молодым в этой биографии.
Перевод Ирины Вишневской
Вот такая история