Москва, Издательство Натальи Поповой «КСТАТИ», 464 стр. 2017.

В книге опубликованы рисунки А.Ремизова и его рукописный альбом «Из Достоевского». На обложке шаржированный портрет Алексея Ремизова работы Натальи Гончаровой (из коллекции Ренэ Герра).

Фрагмент книги

Когда погружаешься в изучение жизни и творчества Алексея Ремизова, на память приходят слова Марины Цветаевой:

«Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью».

В доказательство она приводит имя Алексея Михайловича Ремизова. По ее мнению, и «за границами державы Российской» он остается «не только самым живым из русских писателей, но живой сокровищницей русской души и речи».

О своих художествах Ремизов говорил с обычной для него самоиронией:

«Как ни зайдешь вечерком на огонек, сидит Ремизов, пишет — и пишет с удовольствием: разводы пером разводит — дело увлекательное, только проку мало: товар на любителя — и кому это нужно, да и понять ничего нельзя».

Как сказку — весело и озорно — излагал Ремизов одну из автобиографий.

Сказовым, лирическим началом овеяно всё его творчество. Сказка, фольклорные сюжеты — любимейший его мир.

При жизни у него вышло восемьдесят три книги. И более половины из них — сказки.

Маргарита Волошина вспоминает:

«— Однажды я спросила Ремизова, как может выглядеть кикимора — женский стихийный дух, которым пугают детей.
— Вот как раз, как я, и выглядит кикимора».

Урок самоиронии.

Кудесник слова, всю жизнь Ремизов черпал из кладезей фольклора, зачастую изустного.

Многозвучием и разноцветьем народного слова писатель стремился обогатить беллетристику, влить в нее свежую кровь.

Вот одна из завитушечек из ремизовской сокровищницы сказок.

Такие веселые сказки нашим народом особо чтимы.

Да и у самого Ремизова, отличавшегося веселостью духа, подобная тональность повествования — излюбленная.

Алексей Ремизов. Окуты

1
У бабки Назарьевны было три сына: Фомушка, да Еремушка, да Иван-дурак. Фомушка да Еремушка померли у ней, только один остался дурак.
Пошел дурак в огород копаться, сидит бабка у окна в избушке.
И идут два странничка прохожие. Бабка окликнула:
— Откуда идете, молодцы?
— Мы с того света, бабушка, окуты!
— Ах, родимые! А что, вы на том свете были, не видали там моего Фомушку да Еремушку?
— Как, бабушка, не видать, видели! Фомушка твой пашет, Еремушка боронит.
— Что ж, у них, батюшки, всё поди оборвалося?
— Ничего нет на себе, бабушка, совсем нагие.
— А вы скоро ли, батюшки, туда назад пойдете?
— А сегодня же, бабушка, надо туда достаться.
Бабка забегала, застучала: надо сынкам на тот свет гостинца послать, да и одеть — оборвались ведь, сердешные, за работой! Набрала сколько труб полотна, масла и яиц, наклала полную телегу, запрягла Бурка.
— Поезжайте, батюшки, с Богом! А доедете до вашей деревни, там отпустите Бурка: Бурышка прибежит домой.
Поклонились окуты бабке и покатили: доедут они до ихней-то — светлой деревни, добро с собой заберут — Фомушке да Еремушке, а Бурка пустят.

Покопался дурак на огороде, дело свое сделал, идет домой.
А бабке и на месте не сидится, ерзает, терпенья нет.
— Ванюшка! — встретила бабка. — Радость-то у нас какая: я от Фомушки да Еремушки весточку получила.
— Кто ж это у тебя был?
— С того света, окуты, Ванюшка!
— С того света?..
Дурак рот разинул: конечно, дураку никак не понять такого.
— Я им телегу оклала; сколько труб полотна, масла и яиц, две шубы. Обносились на работе, сердешные, нагие совсем! Запрягла мерина Бурка. Бурышка прибежит.
Почесал дурак в затылке:
— Ну, — говорит,— и умно же ты сделала. Пойду, коли найду кого еще умнее тебя, так уж и быть, а то хоть от житья отставай. Разорили нас эти окуты в корень!
Дурак надел шляпу и вон из избы.

2
Пришел дурак в соседнее село на барскую усадьбу. В саду свинья с поросятами ходит. Дурак в сад к свинье и ну кланяться.
Увидела с балкона барыня, посылает горничную:
— Спроси, — говорит, — чего этот дурак свинье кланяется?
Сама помирает со смеху.
Пошла к дураку горничная.
— Чего ты тут кланяешься?
А дурак — рот до ушей:
— Свинья-то, — говорит, — пёстрая, моей сестре мать крёстная, а сестру-то я замуж отдаю, ее во свахи зову.
Побежала горничная назад к барыне, трясется от хохота, рассказала барыне.
— Вот чудак, спросил бы у меня. Нешто жалко свиньи, пускай съездит. Со всеми и поросятами.
И сейчас кучера кликнула, велела ему заложить тройку, посадить в тарантас свинью с поросятами: пускай с дураком едут на свадьбу.
Кучер запряг тройку, усадил свинью с поросятами. Дурак на козлы и прощайте!
— Ах, дурак, дурак! — помирала со смеху барыня.
Фыркала горничная: уморил дурак.
А дурак доскакал до дому. Свинью пихнул во двор, лошадей на конюшню.
— Ванюшка, откуда это тебе Бог послал? — забегала бабка.
А ему некогда прохлаждаться, со всех ног назад.
Добежал дурак до барской усадьбы, да у поля на дорогу и сел за нуждою. Сделал, снял шляпу, прикрыл.

3
Вернулся домой барин. Встречает его барыня.
— Представь, — говорит, — какой случай! — а сама от смеха слова не выговорит.
— Что такое?
Залез в наш сад какой-то дурак, увидел свинью с поросятами. Стал и ну кланяться. Я посылаю Дуню узнать. А ей дурак: «Свинья-то, говорит, пёстрая, моей сестре мать крёстная, сестру замуж выдаю, ее во свахи зову».
— Ну?
— Я велела запрячь тройку, посадить свинью с поросятами, а дурака на козлы, и представь себе, дурак поехал.
И барыня снова принялась хохотать, а за ней и горничная.
— Ничего тут смешного нет, — крикнул барин, — хорош дурак: свистнул свинью да еще и тройку.
Да скорей к кучеру, чтобы лошадей, да самых хороших: в догоню ехать.
Запряг кучер лошадей, постарался, — не одного, а трех дураков обгонят. Вскочил барин на козлы.
Да только выехал он из поля, глядь, мужик сидит у дороги, шляпу держит и так машет рукою: тише, мол.
Поехал полегче, доезжает до мужика шагом.
— Ты чего тут?
А тот над шляпой.
— Тише! Соловья поймал.
— А ты давно тут сидишь?
— Давненько.
А сам так и впился руками в шляпу: известно, соловей не ворона, сумел поймать, держи.
— А не видал ли ты тройку, мужик проехал?
— Видел! Со свиньей да поросятами! Видел.
— Давно проехал?
— Да не очень. Едет он тихонько. Тут три дороги. Знаю я, куда он наметил. Подержи, барин, соловья. Я его живой рукой оберну.
Барин слез с козел.
— Поезжай! Я покараулю.
— Смотри, барин, до заката не трогай, упустишь!
Дурак на козлы и прощайте.
А барин присел на корточки, взялся обеими руками за дуракову шляпу и сидит так, дожидается, — соловья караулит.
Вот сидит и сидит, уж солнышко на закате, а дурака нет.
Ну, потихоньку да полегоньку и начал открывать шляпу: чего, в самом деле, возьмет он соловья, дурак и сам приедет.
Приоткрыл маленько шляпу да и тяпнул обеими руками.
— Дурак!..
И пошел домой, руки вверх держит.
— Дурак! Сколько часов просидел! — отругивался барин.
А дурак пригнал домой еще лучшую тройку.
— Ну, бабка, жить еще и мне, дураку, можно: умнее тебя нашлись люди на белом свете.

Примечание

Окуты — по Далю — это плуты, мошенники, надувалы. Назарьевна то ли ослышалась, то ли спутала это слово с другим, очень схожим по звучанию: окуды. А это кудесники, чародеи, волшебники, хотя и проказники тоже. Потому и доверилась, простодушная, окутам. (И.П.)

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>