ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Китайская живопись. Часть 2

Давным-давно, много-много лет назад, когда я жила в одной маленькой жаркой арабской стране и работала в одном очень странном полуживом-полупустом филиале-призраке питерского университета, и учила десяток полурусских разной степени идиотизма студентов культурологии, в числе прочего я рассказывала им о китайской живописи.

О том, что китайский художник сам становится тем, что он рисует, ощущает единение с натурой, и только настроившись на неё — приступает к рисованию. Где-то я это вычитала, и мне это очень понравилось, хотя весь рассказ мой шёл от ума, и в действительности я совершенно себе не представляла, как это происходит на практике.

Для меня это было что-то вроде баек экскурсовода для оживления беседы и создания неожиданных запоминающихся и зримых образов. И помню, студенты все пытали меня — если художник рисует бабочку, как же ему ею стать? И только теперь, чёрт знает сколько уже лет спустя, я вдруг отчетливо поняла, что значат все эти слова, когда-то бывшие для меня пустой формой…

«Листья бамбука бывают двух, трех, четырех, пяти и шести частные, и первые два пишутся на выдохе, вторые на вдохе, а остальные на прерывистом дыхании, — примерно так объясняет наш учитель: — Ваша рука должна двигаться так, а спина и все тело — так…«

Вот и все — так вот и становишься бамбуком, тихо пропускаешь его дыхание через себя, и при правильной постановке руки и глаза, если в нужном месте сделать нужный рывок и нигде не остановиться — главное в рисунке, как безуспешно втолковывает мне учитель вот уже четвертую неделю, — это скорость.

«Рисуйте быстро», — эту фразу он уже и по-английски выучил специально для меня.

Легко сказать, быстро! Когда нужно думать о том, куда идет кисть, где она работает плоскостью, а где лишь кончиком, как распределить влагу, чтобы не накапать где не надо и в то же время не засушить линию, и при этом где надо закруглить, где надо ограничится точкой, начиная с полного, плотного приседания всей тяжестью кисти на бумагу, а под конец легким, молниеносным движением оторвать кисточку от бумаги так взмахнув рукой, чтобы самые последние волоски кисти не коснулись уже бумаги и не оставили на ней отвратительные жирные расплывающиеся точки и пятна, и вот тогда-то вдруг и услышишь в нагромождении своих штрихов и линий настоящий шум бамбука, тихий шелест ветра и далекую перекличку птиц.

И ощущаешь это всей полнотой души, как-то совершенно помимо головы и разума, забросив где-то на задворках сознания весь свой европейский опыт…

Вообще мне кажется, это для китайцев крайне важно — они в первую очередь ощущают, и практически совсем, ну, в самую последнюю очередь, в самом крайнем случае — думают. Это меня особенно удивило поначалу в китайских детях — они чрезвычайно развиты физически, мелкая моторика у них — мне такой не снилось.

Например, они — пяти и четырёхлетки надувают шарики и завязывают их без веревки или нитки, а просто извернув сам шарик, я вся употела, пока у меня получилось…

Но у них совершенно не развито разумное ощущение мира, жизни — они, например, заучивают все, не вникая, не объясняя, что это, лишь повторяя бесконечное количество раз, как попугаи, не понимая, что с чем связано в выучиваемой фразе, не видя причин и следствий. Или, например, можно умереть, но так и не научить задавать их вопросы, и больших уже студентов, а вопрос «почему» вообще ставит их в тупик.

У мужа в университете студенты, например, искренне не представляют себе, что на свете существуют еще какие-нибудь денежные единицы, кроме юаней, что есть другие измерения длинны и веса. Но — в массе своей китайцы очень чутки и деликатны, многое понимая без слов, что очень радует, когда путешествуешь по стране.

Кардинально иное устройство мозгов хотя бы в рисовании выражается, например, в том, что настоящую натуру, то есть живой бамбук, учитель наш принес только на пятое занятие, до этого уча своих студентов по книгам и изображениям.

Помню, мы в художке всегда сначала должны были нарисовать натюрморт, гипсовую голову, слепок еще до всякого объяснения, вслепую, то есть самое важное было это первое наше ощущение от натуры, непосредственный с ней контакт, и только потом наш учитель Владимир Иванович проводил просмотр, наглядно показывая нам как надо и не надо, выявляя ошибки и несуразицы, объяснял нам уже на другом чистом листе теорию, и только после этого мы прилежно начинали рисовать заново, уже с научной точки зрения, бережно храня все же в себе это первое незамутненное ощущение от натуры.

У китайцев совсем иное — сначала создается матрица восприятия, задается некий образец, фрейм, которому следует подражать, который следует воспроизводить, и лишь после этого возможен контакт с живой натурой, когда обеспечена возможность её систематизирования и встраивания в систему образцов и раз и навсегда установленных ценностей…

В этом, кстати, есть некоторая раздражающая меня черта китайского мышления — его жесткость, абсолютное отсутствие исключений. На любой вопрос существует только один ответ, и путь может быть только один, и практически в одно и то же время все китайцы встают, завтракают, обедают, погружаются в послеобеденный сон, ужинают и засыпают.

Выбор практически отсутствует. Здесь даже в микроволновке ты не можешь произвольно выбрать нужное тебе количество минут — на ней просто есть кнопки с названием рыба, хлеб, мясо, овощи и т.д., а уже каждый из этих элементов греется определенное количество минут, необходимое, по мнению создателей, для приготовления данного блюда. Но связь между блюдом и минутами надо запоминать, а так же, если твое блюдо не указано в перечне, надо придумать, в какую категорию можно было бы его поместить.

Ваня сейчас активно учит китайский, и вот что его поразило — на вопрос, нравится ли вам ваша работа, — отрицательного ответа не предусматривается. Специальная такая форма вопроса есть…

Если же возвращаться к рисованию, то постепенно тебя охватывает ощущение какого-то бесконечного счастья, такого всеобъемлющего блаженства, что иногда кажется, ты просто паришь в воздухе. Просто смотреть, как рисует наш учитель — как легко и быстро, точно и упруго летает кисточка по листу и в итоге получается шум волн и ветра, крики далеких птиц и запах воды и болота. И так раз за разом, внезапно и вдруг, на любом клочке бумаге, в самом маленьком уголке еще не заляпанного учениками листа. И просто дух захватывает при мысли о том, что, может быть когда-нибудь, ты и сам сможешь хотя бы немного приблизиться к этому колдовству.

И вот только тут-то наконец меня озарила догадка — почему они так любят свою каллиграфию, почему бесконечное выведение на бумаге иероглифов так занимает их и действительно является здесь таким почти повальным увлечением. Ведь в процессе изображения иероглифа рисующий сам отчасти приближается к смыслу выводимого — иероглиф-то не буква ж, а целое философское понятие. И вот к этой-то космической сущности и прикасается рисующий, причем минуя несовершенный разум, а базируясь лишь на моторике, точности движения и дыхания и рождающегося от этого определенного чувства, внутреннего настроя, переполняющего тебя ощущения…

После месяца долгих трудов по освоению рисования бамбука, мы перешли к рисованию цветов. Хилые такие китайские первоцветы, что-то среднее между нашим нарциссом и ирисом, тонкие ниточки лепестков и малюсенькие желтоватые цветочки.

На занятие препод притащил живой цветок, такое ощущение, что он его специально для этого случая выращивал — он еле рос в старом ржавом ведре наполненном глиной вперемешку с землей. И вот, после показа и объяснения, мы начали рисовать и кое-что у меня никак не получалось, и учитель мне все втолковывал, но безрезультатно, он же по-китайски говорил, а показать почему-то не мог — что не так. Я уж ломала голову, ну что не так? Тон? Ширина линии? композиция, пропорции, центр тяжести? Ритм или касания?

Оба мы вспотели, пытаясь понять друг друга, в конце концов, у студентов в соседней аудитории нашелся мобильник с интернетом и в нем учитель выудил-таки нужное слово по-английски: «сила, мощь». То есть в этом вот цветке — огромная мощь, и поэтому он не может гнуться, и поэтому его надо изображать определенным образом, чувствуя и передавая эту всепобеждающую силу.

И я опять была сражена китайской логикой и мудростью — они видят силу в беззащитном, в таком слабом и уязвимом. Но ведь, как они, черт возьми, правы. Сила жизни, наверное, именно в этом и заключена… (Помню, меня ещё в детстве удивляла невероятная мощь одуванчиков, проламывающих асфальт в своем стремлении к свету.)

Наверное, мы все этому в свое время удивляемся, но потом забываем, а китайцы вот помнят… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>