О книге Алексея Колобродова «Вежливый герой. Очерки культурного ландшафта времен Владимира Путина». — М.: Пятый Рим, 2018.

Это четвертая книга Алексея Колобродова (далее АК). Прежде были: «Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве» (2012), «Захар» (2015) и «Здравые смыслы. Настоящая литература настоящего времени» (2017).

«Вежливого героя» можно воспринимать как продолжение «Культурного героя», дальнейшее его развитие. (Здесь же мелькают и темы/мотивы из других книг АК.) И наверняка в каком-нибудь ЦРУ обе эти книги читают вместе – чтобы понять всё про Путина и про Россию. Поймут ли…

Обложка книги провокативно напоминает известную фотографию Иосифа Бродского с котом. При желании отсюда можно вычитать принцип и программу автора – литературоцентризм.

«Один из национальных парадоксов заключается в том, что история литературы куда более точная наука, чем собственно история страны и ее государств», — говорит АК. И таким образом солидаризируется с Ключевским, который (даром, что историк!) считал, что знание « хранится в литературе, переходит в сознание лиц и народов пом[ощью] образования».

Сакральная дата — 2014 год. Вокруг него – до и после – и возникает то поле напряжения, в котором литература проявляет себя.

Литературоцентризм АК всеобъемлющ, изобретателен, даже изощрён. Ну кто еще способен заметить, что строчка песни «Поспели вишни в саду у дяди Вани» отсылает к названиям двух чеховских пьес! Кто возьмётся измерять судьбу Ходорковского судьбами графа Монте-Кристо и «великого ростовщика» из «Республики ШКИД». Кому придёт в голову сравнивать кинотрилогию Михалкова с «Властелином колец»! А вот АК все это исполняет и часто – с блеском.

Поэт и царь: дистанция

Итак, перед нами «попытка оценить актуальную политику через образы и сюжеты литературы (и отчасти – других искусств)». И пять интегральных фигур, «в которых ярче всего преломилось выбравшее нас время», — Владимир Путин, Эдуард Лимонов, Захар Прилепин, Михаил Ходорковский, Никита Михалков. Главная фигура понятно кто.

Но начинает АК издалека, с протопопа Аввакума, гуманизируя (согласно традиции) его личность. Самое интересное – это короткая дистанция, «удивительно короткая» (АК), между опальным протопопом и царем Алексеем Михайловичем.

«Увеличение дистанции между поэтом и царем до огромных размеров – в некотором смысле и есть путь, пройденный русской литературой за три века с половиной», — вывод, отлитый в формулу. Хотя, надо заметить, что не столь уж велика дистанция между Пушкиным и царём. Да хоть бы между Сталиным и советскими писателями, которые просили вождя не только оградить их от критики, но и выдать проездной билет, помочь с квартирой и т.п. Не говоря уже о посиделках в доме Горького на Малой Никитской…

В случае Пушкина, правда, АК больше интересуют не отношения с царём, а отношение к царю. Он выявляет оппозиции: законный царь — самозванец (прежде всего в «Борисе Годунове»); державный мир — частный мир «маленького человека» («Полтава» vs. «Медный всадник»). А также отмечает контраст «Истории Пугачева», сделанной «во вполне официальном и даже отчасти пропагандистском ключе», и «Капитанской дочки», «романа с сильнейшим мотивом «благородного разбойника». Из чего следует, что Пушкин «мог позволить себе быть державником и революционером одновременно».

Отслеживает АК и разные изводы связки поэт – царь (теперь вождь) в творчестве советских/антисоветских писателей. Максимальное увеличение дистанции в одах Пастернака и Мандельштама. А также, несколько неожиданно, у Михаила Булгакова («То же самое оправдание дистанции между землей человеков и космосом вождя, та же уверенность в особой роли художника в этом космосе, упование на возможность диалога»). Некоторое сокращение дистанции за счет (почти) политкорректной «этнической эмоции» у Искандера и Довлатова («грузин хорошим человеком быть не может», говорила армянская мама Довлатова).

Иногда литературоцентризм АК несколько зашкаливает. Так, он пишет, что весь антисталинизм Солженицына, Аксёнова, Рыбакова вышел из пушкинских эпиграмм («Старушка милая жила Приятно и немного блудно…»; «Властитель слабый и лукавый…»). Но это вряд ли. Весь их антисталинизм вышел из личного опыта (Солженицын и Рыбаков сидели, у Аксёнова сидели родители). И, кстати, у Рыбакова в образе вождя нет ничего эпиграммного (карикатурного)

Образы новых, после Сталина уже не вождей, а, скажем, лидеров уходят в фольклор, в анекдоты. И в литературное ёрничество («черненковский» цикл Тимура Кибирова). Дистанции вроде бы опять сокращается, анекдот ведь не ода… Так, Михаил Горбачев «остается персонажем, более или менее успешно осмысленным лишь в фольклоре» и в рок-культуре (песни «Товарищ Горбачев мне не товарищ» группы «Х.й забей» и др. Добавлю Михаила Звездинского с шансоном «Спасибо, Миша, Рая, что жизнь пошла другая…»)

Путин-books

Литература собственно о «вежливом герое» обширна и многообразна: Путин неизвестный, Путин известный, С кем вы, Herr Putin? Что дальше? И т.п. Из всего этого массива АК точечно выбирает то, что работает на его концепцию – рассказывать о Путине вне идеологий, без фимиама и без забрасывания грязью.

Так, роман Олега Кашина «Горби-дрим» ( 2015) вроде о Горбачеве, но адресат романа, по мысли АК, – Владимир Путин. «Это развернутый ответ на реплику Путина о распаде СССР как крупнейшей геополитической катастрофе XX века».

Самый яркий из пишуших о лидерах, конечно, Александр Проханов, он «синтезирует аввакумов глагол и оптику сериала». Речь прежде всего о «Господине Гексогене» (2002), где присутствует Ельцин (Истукан) и Путин (Избранник), и о «Политологе»(2005), где присутствуют, кажется, все.

Есть еще сегмент Путин-books — non-fiction (условно говоря). С одной стороны, это официальная биография президента, с другой, — всяческие обличения, вроде придумок Виктора Шендеровича о том, что настоящим учителем жизни Путина был «криминальный авторитет Леонид Усвяцов» и что будущий президент работал на Тамбовскую ОПГ. АК, впрочем, Шендеровича тут же опровергает – и фактами, и свидетельствами других оппозиционеров (Дмитрия Запольского, Альфреда Коха).

И еще момент: Шендерович презрительно называет Путина «сыном вахтера и уборщицы». «Либералы перестали быть демократами. Похоже, бесповоротно», — заключает АК. На самом деле те, кого у нас называют либералами, никогда демократами не были.

Из сочинений оппозиционеров АК особенно внимательно разбирает книгу «Вся кремлёвская рать: Краткая история современной России» (2016). Михаила Зыгаря (человека «Дождя», как ехидно объявлено в заголовке). В сочинении этом много пропагандистской клюквы (напрочь убивающей саму идею non-fiction), но АК довольно мягко говорит об «экспортном прицеле и претензии» автора.

Что до образа Путина, то, явно вопреки замыслу Зыгаря, «читатель получает именно героя – сильного политика и обаятельного даже в заблуждениях человека, чьи триумфы бесспорны, проблемы объективны, решения и ошибки не фатальны; не чуждого в трудные моменты рефлексии и гамлетизма, умеющего черпать энергии в парадоксальном разворачивании собственной жизни».

Так же, ка наблюдения АК над литературой о Путине, интересны его наблюдения над самим Путиным, с далеко идущими выводами. Например, аккуратно зафиксированы авторитеты (в хорошем смысле слова), на которых президент ссылается. Прежде это были Ильин, Бердяев, Лев Гумилев. А вот в послании 2017 года он процитировал Алексея Лосева. «…Жертва же в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то самое, что единственное только и осмысливает жизнь» (из повести «Жизнь»).

По мысли АК, «Лосев здесь выступает как настоящий национал-большевик», ибо это «квинтэссенция идеологии и практики НБП, в которой жертвенность во имя Родины – самый ключевой и яростный элемент».

Сначала мне мысль эта показалась странной (да и лучше бы было поменять местами: не Лосев выступает как нацбол, а нацболы невольно вторят Лосеву). Но, перечитывая «Жизнь», я увидела, родственность прозы Лосева прозе нацбола Прилепина – мировоззренческую, музыкальную родственность.

Неожиданный и красивый вывод АК: существует «глубоко скрытый, но принципиальный сюжет эпохи – “Владимир Путин и НБП”, включающий и жесткое противостояние, и своеобразную симфонию и неизменно-обоюдный “невроз влияния”».

Сюда же и парадоксальное, на первый взгляд, сравнение Путина с основателем и вождём партии нацболов Лимоновым, по Эммануэлю Карреру, автору книги «Лимонов» (2011; русск. перевод 2012)

Сюда же — эффектный кунштюк (частично опробованный в книге «Захар»), как бы поток сознания Путина, читающего роман Прилепина «Санькя». Уже настоящая проза. Несколько цитат:
«..ему были любопытны не свои, а чужие: штучные экземпляры, кого ведет по жизни не инерция, а энергия. В соединении, быть может, с идеей, религией, лютостью…»

«Он читал, конечно, других современных писателей… Проханова, рыжую журналистку, как ее… Юлю, Пелевин сразу не покатил, всех, а значит, и его, дураками считает, эту манеру Владимир Владимирович еще у тренеров по единоборствам терпеть не мог. Было всё не то, как будто авторы, неплохо зная реальность, судили о ней по каким-то марсианским законам, невесть кем и для кого написанным, да и написанным ли?»
«Захотел с Прилепиным встретиться, не один на один – это было бы чересчур; и советники из администрации придумали встречу с молодыми писателями…. писатель оказался равен своей книге, вел себя с достоинством, по-пацански».

Нацбольский мотив АК слышит в 2014-м и в Крыму, и на Донбассе — «микс из сибирского панка и советской военной песни».

Другая литература

АК выявляет и два литературных пласта, политически точно свидетельствующих о нашем времени. Один пласт — это, в его терминологии, «олигархическая литература». К ней относятся: Юлий Дубов («Большая пайка» и «Меньшее зло»), Александр Проханов (те же «Господин Гексоген» и «Политолог») плюс «тексты Владимира Сорокина и Виктора Пелевина, где “олигархическое”, в менее концентрированном виде, является фоном, неизбывной опухолью эпохи».

Более подробно разработан другой пласт — «болотная литература». Это: «Болотные песни» Всеволода Емелина, «Дети сенаторов» нацбола Сергея (Сида) Гребнева, «Чего вы хотите?» Романа Сенчина, «1993. Портрет на фоне горящего дома» Сергея Шаргунова, «Бэтман Аполло» Виктора Пелевина, «Красный свет» Максима Кантора (которого АК ловко выводит из Кожинова и Горенштейна как сатирика). Ну и, конечно, книги Александра Проханова.

Особо АК выделяет роман «Дядя Ваня» (2014) Натана Дубовицкого, «который и тупик эпохи также зафиксировал, и тщету и суетность революции “креативного класса”, и камня не потревожил – однако занял пустовавшую фольклорную нишу “дурака на похоронах”». Можно ли отнести этого «Дядю Ваню» к «болотной литературе» – еще вопрос. Но стоит сказать, что АК – единственный, кажется, критик, который внимательно следит за творчеством Н. Дубовицкого. И правильно делает, ибо оно того заслуживает!

После Болотной и – отчасти! – как её следствие был Майдан с «женским лицом» (Юлия Тимошенко, Надежда Савченко, Татьяна Черновол, Руслана и др.) Поэтому «наиболее точную психохронику Майдана тоже оставила женщина» — Аглая Топорова в книге «Украина трех революций» (2016). «Ментальная драма, написанная просто, сочно и сжато», «может иметь и серьезное профилактическое воздействие». Отметим кстати, что АК, опять же единственный из наших критиков, писал об украинских авторах.

Два романа 2017 года — «Иван Ауслендер» Германа Садулаева и «Патриот» Андрея Рубанова, — подходят к жизни с другой стороны. Показывая «невозможность как преодоления, так и подчинения времени, ранний надрыв в обеих бесплодных попытках, банкротство у кредиторов русской жизни». И даже «предчувствие общего, перерастающего поколенческие рубежи национального поражения».

Вот так, разбирая книгу за книгой, воссоздаёт АК эпоху, время, да хоть бы и режим Путина…

После Путина в книге АК самый объёмный и рельефный портрет -Захара Прилепина. Поданный прежде всего через хронику войны в Донбассе «Всё, что должно разрешиться» (2016), которую должны прочитать все. И не только в России и на Украине, но и на Западе. Прилепин здесь не просто писатель, а свидетель и участник. Более того, АК уверен: «Если когда-нибудь государство «Новороссия» появится на всех мировых картах,.. Прилепин по праву будет причислен к строю его отцов-основателей».

Монументальный «Взвод» (2017) для АК – это, прежде всего, принципиальное изменение взгляда на русскую литературу: на место привычных великомучеников встают «искусные в бою, слове и любви, вольнодумные, блестящие, интеллектуальные, почитавшие за счастье служить Отечеству, дружившие и враждовавшие друг с другом и продолжающие таковыми оставаться в своей золотой вечности»…

Обращает АК внимание и на т.н. польский вопрос во «Взводе», поскольку сегодня «место Польши в их [отечественных интеллигентов] сознании прочно и надолго заняла Украина» И на «тревожащую русскую дихотомию имперская/гражданская».

Рассказ о «Взводе» естественным образом продолжается рассказом о
составленном Прилепиным сборнике «Я – израненная земля. Русская поэзия о весне крымской и войне донбасской»(2017). Это рифма к «Взводу», стихи 16 поэтов (среди них Анна Долгарева , Светлана Кекова, Юрий Кублановский ,Игорь Грач, Семён Пегов, Игорь Караулов…). Сборник этот «утверждает … прежнее, уровня золотого века, качество русской поэзии и возвращенную насущность поэтического слова, пробужденного этим движением — новой реконкистой». И его тоже должны прочитать все.

Убедителен и портрет Алексея Навального, который в книге АК вполне мог занять место Ходорковского в ряду пяти интегральных фигур. Леша здесь получился выразительнее Ходора. Играя на испытанном приёме сравнительного жизнеописания, АК обнаруживает у Лёши много общего с Борисом Ельциным. Популизм, борьба с привилегиями (с коррупцией), вместо убеждений политический карьеризм, «ставка на ту же ролевую модель и старый трюк “альтернативного лидера”».

А вот рассуждения АК о новом 1937-м годе представляются мне неубедительными и даже опасными. Аресты губернаторов и топ-чиновников нельзя сравнивать с репрессиями времён Большого террора. Всё-таки репрессии и уголовное преследование — далеко не одно и то же (впрочем, об этом я уже писала в статье «37-й не поминайте всуе»).

Но это частность. А если на круг…

Когда-то меня удивила мысль Романа Сенчина о том, что критик, помимо всего прочего, должен указывать/предсказывать вектор дальнейшего развития автора. Но после книг АК я въяве вижу конструкцию романа, который он может написать, – это роман в духе трилогии Дос Пассоса «США». С несколькими видами повествования : скажем, одна линия – герои, знаковые личности; другая – газеты, новости, фольклор, песни, анекдоты; третья – экскурсы в историю ; четвёртая — лирические отступления, почти стихи.
Классный получится роман!

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>