60 лет назад поэт был исключен из Союза писателей СССР

Известна фраза, связанная с кампанией травли Бориса Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии: «Я Пастернака не читал, но осуждаю…». Слова эти вроде бы произнёс какой-то рабочий. На самом деле таких слов не было, но дело не в этом. А в том, что прогрессивная интеллигенция очень любит иронически цитировать их, утверждая при этом своё культурное превосходство — они-то читали! Однако самое неприятное в том, что травили Пастернака как раз те, кто его читал. И наверное, счет к ним должен быть куда строже, нежели к этому условному рабочему.

«Мы были музыкой во льду…»

Сам по себе роман «Доктор Живаго» вовсе не был неожиданностью для советской писательской общественности. Во-первых, Пастернак читал свое произведение открыто и для очень многих. Во-вторых, десять стихотворений цикла «Стихи из романа» были опубликованы в N 4 журнала «Знамя» за 1954 год.

В предисловии поэт объяснял:

«Роман предположительно будет дописан летом. Он охватывает время от 1903 до 1929 года, с эпилогом, относящимся к Великой Отечественной войне. Герой — Юрий Андреевич Живаго, врач, мыслящий, с поисками, творческой и художественной складки, умирает в 1929 году. После него остаются записки и среди других бумаг написанные в молодые годы, отделанные стихи, часть которых здесь предлагается и которые во всей совокупности составят последнюю заключительную главу романа. Автор».

В начале 1956-го года «Доктор Живаго» был сдан в «Новый мир». А в мае Московское радиовещание на итальянском языке — в русле пропагандистской кампании — зачитало отрывок из него. Вскоре в Переделкине появляется с визитом коммунист-радиожурналист Д’Анджело… Не было ни тайных знаков, ни паролей, ни ухода от слежки — Пастернак передает итальянскому товарищу экземпляр романа «для ознакомления» в присутствии члена Инкомиссии СП СССР, то есть совершенно официально. Ну а Д’Анджело, в
свою очередь, передаёт рукопись миланскому издателю-коммунисту Фельтринелли.

Тем временем роман читали в «Новом мире». И в сентябре 1956-го завернули — рецензия была коллективной. По позднему свидетельству Константина Симонова, тогдашнего редактора журнала, основной ее текст писал Константин Федин, член редколлегии, первый секретарь Московской писательской организации, бывший «серапион» и давний друг Пастернака.

Сын поэта, Евгений Пастернак, вспоминает, как на праздновании Пасхи в Переделкине в 1955-м году Ираклий Андроников провозгласил тост в честь начальства. Федин обиделся и «в ответном слове противопоставил писателей, которые жертвуют своим талантом на благо других, тем, которые позволяют себе эгоистически его культивировать, отрешаясь от общества и его нужд и перекладывая трудности на чужие плечи…» Стрелы «ответного слова» были направлены прямо в Пастернака. В «новомирской» рецензии 1956-го года тоже говорилось о гипертрофии индивидуализма у главного героя, о «самовосхвалении своей психической сущности» и т.п.

Особенное раздражение вызывала вот эта реплика Живаго:

«Дорогие друзья, о, как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственно живое и яркое в вас — это то, что вы жили в одно время со мною и меня знали…»

Такое писатели писателям не прощают!

Тем не менее, в январе 1957-го главное издательство СССР — Гослитиздат — заключает с Пастернаком договор на публикацию романа.

А в феврале Борис Леонидович по сложившейся традиции переделкинских дружеских застолий приходит на сдвоенный день рождения — Всеволода Иванова и Константина Федина. После «новомирской рецензии» они с Фединым общались по-прежнему, но что-то главное ушло навсегда, и «горечь потери старого друга против воли прорывалась в неотделанных набросках.

Друзья, родные, милый хлам,
Вы времени пришлись по вкусу!
О как я вас еще предам,
Глупцы, ничтожества и трусы.
Быть может, в этом божий перст,
Что в жизни нет для вас дороги,
Как у преддверья министерств
Покорно обивать пороги»

— рассказывает Евгений Пастернак в книге «Борис Пастернак. Биография» (М., 1997).

В июле Фельтринелли уверяет Гослитиздат в том, что не собирается издавать роман в Милане до выхода его в Москве. Но Москва нервничает все сильнее, тем самым только накаляя страсти и подогревая природный авантюризм издателя. Его уговаривает отказаться от публикации генсек Итальянской компартии Пальмиро Тольятти; специально едет в Милан кандидат в члены ЦК КПСС писатель Алексей Сурков. Фельтринелли, однако, партийной дисциплине не подчиняется. Он предпочитает покинуть ряды КПИ, чтобы в ноябре 1957-го «Доктор Живаго» вышел на итальянском языке!

С публикацией романа на русском языке всё еще драматичнее. Первое русское издание «Доктора Живаго» выпустило ЦРУ! (См. об этом: Ив. Толстой «Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. М., 2009.)

Присуждение и исключение

23 октября 1958 года Шведская академия наук объявляет о присуждении Борису Пастернаку Нобелевской премии. («Благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен», — написал он в ответ.)

Союзписательское начальство, по-видимому, ожидало чего-то подобного — не случайно Сурков еще 13 сентября на вечере итальянских поэтов в Политехническом объявил: «Пастернак написал антисоветской роман, против сердца русской революции, и отдал его для опубликования за границу» (Цит. по: Ольга Ивинская, Ирина Емельянова — «Годы с Борисом Пастернаком и без него», М., 2007.)

Надо сказать, в истории с присуждением Пастернаку Нобелевской премии много красочных совпадений — будто «сестра его — жизнь» взялась (не то в отместку, не то в компенсацию) спародировать его же роман. Так, в 1946-м году Пастернака в первый раз выдвигают в кандидаты на Нобелевскую — и как раз тогда он начинает работать над «Доктором Живаго».

Специалист по абсурду и бунту (в том числе и по русскому) Альбер Камю, называвший поэта не иначе как «великий Пастернак», ценил прежде всего его творчество периода Революции. Считается, что именно этот экзистенциалист, став нобелевским лауреатом в 1957-м, выдвинул на премию своего любимого русского поэта. И хотя Ив. Толстой не нашел в Нобелевском архиве подтверждений этому (см. его книгу: «“Доктор Живаго”: Новые факты и находки в Нобелевском архиве». Прага, 2010), Камю по-прежнему воспринимается как главный номинатор Пастернака.

Другой же экзистенциалист, Жан-Поль Сартр, отказываясь в 1964-м от Нобелевской премии, выразил сожаление по поводу того, что «единственным советским произведением, получившим премию, была книга, изданная за границей и запрещенная в родной стране» и что премию дали Пастернаку, а не Шолохову. (Шолохов вскоре премию и получил!).

Меж тем премию Пастернаку давали с формулировкой: «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы», без упоминания романа. Хотя, конечно, «книга, изданная за границей», сыграла в присуждении решающую роль — до неё Пастернака безуспешно выдвигали на премию шесть раз.

Это присуждение стало козырем Запада в информационной войне. И госсекретарь США (1953—1959) Джон Ф. Даллес торжественно объявил, что советский гражданин получил премию за антисоветский роман. Первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву доложили «версию Даллеса», он рассвирепел… Сначала Президиум ЦК КПСС принял постановление «О клеветническом романе Б. Пастернака», потом в действие вступила громоздкая, но мощная конструкция — Союз писателей СССР.

Первым писательским откликом на присуждение премии была редакционная статья в «Литературной газете» (от 25.10.1958), названная в соответствии с лучшими советскими традициями:

«Провокационная вылазка международной реакции».

Здесь же была опубликована та самая внутренняя рецензия «Нового мира» двухгодичной давности, к которой новая редколлегия журнала, возглавляемая уже Александром Твардовским, сделала свою приписку — о том, что отзыв излишне мягкий, «не выражающий той меры негодования и презрения», которые вызывает «нынешняя постыдная, антипатриотическая позиция Пастернака…»

Мы были музыкой во льду.
Я говорю про всю среду,
С которой я имел в виду
Сойти со сцены.
И сойду…

— писал когда-то поэт.

И вот эта «музыка во льду», то есть друзья-писатели, вошла в раж.

Началась, по точному выражению Лидии Чуковской, «пастернаковская страстная неделя». 27 октября его исключили из числа членов СП СССР, а 31 октября общее собрание московских писателей утвердило это решение Президиума и присовокупило к нему просьбу к Правительству — о лишении Пастернака гражданства и высылке за его границу.

Можно, конечно, вспомнить, что первым о лишении гражданства заговорил Семичастный, тогда секретарь ЦК ВЛКСМ, но ему так по должности было положено.

Что до «музыки во льду», то остается только удивляться почти шекспировской игре страстей, захватившей тогда писательские умы и души… И казённому выражению этих страстей:

«Учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания войны…»

«Он <…> шел по двору, вглядываясь в меня и не узнавая, — вспоминает Лидия Чуковская. — Серая куртка, серые брюки, заправленные в сапоги. Узнав, убыстрил шаг и обнял меня. «Исключили?», — спросил он. — Я кивнула. «В газетах уже речи… и все? <…> Он заговорил, перескакивая с предмета на предмет и перебивая себя неожиданными вопросами. «Как вы думаете, и Лёне они сделают худо?», «Как вы думаете, у меня отнимут дачу?»» Дачу не отняли, но худо сделали многим.

Меж тем 29 октября Пастернак отправил в Стокгольм свой отказ от премии, а ЦК КПСС просьбу: «Верните Ивинской работу, я отказался от премии», — чтобы его любимую не отлучали от издательства «Художественная литература». Потом последовали письма, обращенные к Хрущеву и в газету «Правда»: «Выезд за пределы моей Родины для меня равносилен смерти, и поэтому я прошу не принимать по отношению ко мне этой крайней меры». Патриотично, но нерасчетливо…

А в стихотворении «Нобелевская премия», опубликованном в английском переводе в Daily Mail (11.02.1959), так:

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.

И хотя заканчивается стихотворение до странности оптимистично — с верой в будущее, когда «Силу подлости и злобы/ Одолеет дух добра…» — Пастернака в связи с публикацией вызвал на допрос сам генеральный прокурор СССР Руденко и пригрозил уголовным преследованием. (Протокол допроса здесь)

Поздним осуществлением этого оптимистического прогноза можно в какой-то мере считать отмену постановления об исключении из СП СССР спустя много лет после смерти поэта, в 1987-м году. Андрей Вознесенский тогда мрачно пошутил: «Может, и членский билет ему в могилу засунем?» А в 1989-м Шведская академия вручила Евгению Пастернаку часть награды отца — медаль нобелевского лауреата.
*
Мудрая Ахматова предсказывала, что Пастернаку и его похоронам будет посвящено множество стихов. Так и случилось — последний этап его жизни оказался поистине неиссякаемым источником вдохновения для советских поэтов — от самой Ахматовой до Варлама Шаламова. И когда Александр Галич в новосибирском Академгородке в 1968-м году спел песню «Памяти Пастернака», две с лишним тысячи человек встали и застыли молчании.

«Мы не забудем этот смех/ И эту скуку!/ Мы поименно вспомним всех,/ Кто поднял руку!»

О похоронах Пастернака были стихи Андрея Вознесенского, написанные в год его смерти, в 1960-м: «Несли не хоронить, Несли короновать…» («Кроны и корни»). Да и опубликованная в «Литературной газете» в 1959-м его же замечательно энергичная поэма «Мастера» тоже была о Пастернаке, об этой истории присуждения и исключения: «Художник первородный — / всегда трибун./ В нем дух переворота/ и вечный — бунт!» Тогда отношение к слову и поэту в советском обществе поднималось к своей высшей точке.

Но бунтарем Борис Пастернак не был. Просто всё сошлось таким образом, так причудливо и судьбоносно сплелось, что он оказался на долгие годы одной из центральных фигур мифологии сопротивления.

…А Хрущев, не исключено, мстил Пастернаку как любимцу Сталина. И за его отклик на ХХ съезд партии — за стихи «Культ личности обрызган грязью», где «Фотографические группы/ Одних свиноподобных рож…»

А потом Брежнев будет мстить Твардовскому как любимцу Хрущева… Это к вопросу об отношениях художника и власти.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>