Первая выставка девятнадцатилетнего Пикассо была устроена в феврале 1900 года в барселонском кафе «Четыре кота». Количество выставленных работ было для молодого художника не малым — 150 рисунков. В основном портреты друзей: поэтов, художников, музыкантов. Эти произведения были тем художественным багажом, с которым неистовый каталонец ринется на завоевание Парижа.

Неудивительно, что уже к столь юному возрасту у Пикассо поднакопилось картин, ведь первой своей серьёзной работой он считал «Пикадора», написанного в восемь лет. «Пикадора», где бы ни обитал Пикассо, он всегда возил с собой в качестве талисмана.

В среднем художники за свою жизнь делают около пяти тысяч работ. Пикассо сделал в десять раз больше — пятьдесят тысяч. Помимо полотен, это бесчисленного множество скульптур, керамики и даже концептуальное видео, где он выдавал рисунки в режиме онлайн.

Все его экспозиции вызывали недюжинный интерес. О цюрихской выставке 1932 года, где демонстрировалось 460 его творений, знаменитый психиатр и визионер Карл Юнг писал: «Пикассо и его выставка являются знамением времени точно так же, как и двадцать восемь тысяч людей, которые пришли посмотреть на эти картины».

Вот и на состоявшемся два дня назад открытии экспозиции Пикассо в ГМИИ имени А.С. Пушкина залы были битком набиты зрителями.

Представлено 240 экспонатов: 88 картин, 30 скульптур, керамика, рисунки, фотографии, видео. Здесь практически все знаковые шедевры художника. За исключением «Герники» и «Авиньонских девиц».

Что касается первой, то парадный вход музея при помощи многометровых фотографий стал неким стилизованным объёмным воплощением этой картины.

А по поводу второй можно сказать, что на выставке множество эскизов, предшествовавших созданию первого кубистического шедевра. В 1933 году Пикассо скажет в интервью: «Авиньонские девицы»! Это название действует мне на нервы. Сначала картина называлась «Авиньонский бордель». Согласно моей первой идее, здесь должны были быть мужчины, которые есть в эскизах. Студент, держащий череп, и моряк». На экспозиции есть один из уникальных «мужских» эскизов.

Студент — наука. Моряк — приключения и привозное искусство. Бордель — царство покупной животной страсти, чувственность. Пикассо неутомимо примерял на своих полотнах африканские маски на европейские лица, пока они не срослись. Мужчин из картины он решил убрать, чтобы была некая полемическая преемственность с эротическими шедеврами французских классиков живописи: Энгра с «Турецкой баней» и Сезанна с «Большими купальщицами».

На премьерный показ «Авиньонских девиц» в 1907-м Пабло пригласил друзей: Матисса, Брака, Аполлинера. Их реакция — оцепенение и шок! Всё, что испытывают люди, попавшие в катастрофу. А Пикассо и был первым художником-катастрофой, художником-бедствием, художником-стихией!

Матисс рвал и метал! Какой-то критик посоветовал Пабло заняться карикатурой. Жорж Брак, тот самый, что вскоре станет с ним основателем кубизма, воскликнет: «Такое ощущение, что ты накормил нас паклей и напоил бензином». Понравилась вещь только коллекционеру Канвейлеру. Предвидение этого человека позволит ему стать одним из самых состоятельных и влиятельных собирателей живописи на планете.

Только мужество и вера в свой путь позволили Пикассо устоять под шквалом «дружеской» критики. И ни с кем из своих товарищей он не поссорился. Не вытолкал их взашей!

«Руби вырывай
скручивай и бей насмерть
Я пробиваюсь и зажигаю
ласкаю и облизываю
целую и смотрю
звоню во все колокола
пока они
не истекут кровью…»

По этим стихам Пикассо видно: толерантность стоила ему немалых усилий. В нём кипела южная испанская кровь. В то время как холодный и острый, как скальпель, ум Пабло (вслед за Сезанном) выделял в природе геометрические объёмы: шары, цилиндры, конусы. От соединения страсти и аналитики и родился феномен Пикассо. Это безумно агрессивная живопись! Но этим она и интересна!

Красноречив натюрморт «Череп, чернильница и молоток» (1908). Здесь есть все основные инструменты мастера.

Череп — художник творчески использовал энергию смерти, анализа, научно «раздевая» свои объекты. Об импрессионистах он сказал, что они изображали мир, каким его видели, он же, Пикассо, каким его мыслит.

Чернильница — Пабло неплохо владел словом, мог объяснить свои концептуальные ходы, писал абсурдные стихи и пьесы.

Молоток — художник безжалостно разбивал привычные представления о действительности.

Кубизм есть не что иное, как полное разрушение привычного, «видимого» глазу мира. Это — видение ума. Пикассо сначала делал реалистический эскиз, а затем выворачивал его наизнанку своим воображением.

Началось всё с его увлечения древними иберийскими статуэтками (V век до н.э), которые он заметил в Лувре. Секретарь Аполлинера по поручению патрона стал красть эти статуэтки и африканские маски, дабы снабжать ими Пабло. У него уже собралась небольшая коллекция. Через некоторое время один итальянский маляр украл «Мону Лизу» и поднялся большой скандал, вследствие которого накрыли и «африканскую» шайку. Аполлинер взял вину на себя. Поэту даже пришлось немного отсидеть в тюрьме.

Нигерийское и абиссинское искусство воспринималось европейцами как примитивная архаичная экзотика. Пикассо почувствовал мощь ритуальных вещей Африки и Океании. Он признавался: «Меня не интересовали мистические ритуалы, для которых они предназначены, а пленила их совершенная простота форм. Глядя на них, хотелось перерисовать весь остальной мир в мир подвижных метаморфоз, превращений, глазастых элементарных частиц».

Благодаря Пикассо, африканские ритуальные изображения трансформировали до неузнаваемости европейское искусство. Это было похоже на месть африканских богов за порабощение их племён народами Европы. Впервые в арте появилась шокирующая эстетика, даже антиэстетика. С другой стороны, эти ритуальные творения привнесли в европейскую живопись яркость и страсть! Всё то, что дал мировой музыке американский джаз…

На выставке в Москве поражает своей гениальной простотой коллаж «Бутылка пива BASS» (1914). На холст наклеен деревянный кругляшок — бутылочное горлышко. Отдельно тень от бутылки, некое подобие этикетки, бутылочное дно. Всё расфокусировано. И в то же время некое поле держит это вместе. Кажется, если надеть 3D-очки, можно увидеть эту пивную бутылку в объёме.

То же самое конструкции Пикассо: «Скрипка», «Гитара». Эти музыкальные инструменты словно разворочены смерчем, а потом вновь соединены, но с другой последовательностью элементов. И теперь вместо умиротворяющих звуков инструменты стали рычать, визжать, выть! Условно говоря, Пикассо акустическую гитару, на которой исполняли фламенко, сделал электрической, на которой теперь лабают хард-рок.

Что говорить, если даже о пуговицах Пабло заметил: «Очень хорошо, очень мило писать портрет со всеми пуговицами на одежде. Но смотрите! Может наступить момент, когда эти пуговицы начнут на вас бросаться!»

Художник маниакально кромсал реальность. Пикассо-мясорубка. Получался такой мелкошинкованный мир. Особенно в этом смысле интересны переходные работы художника. Из таких — рисунок «Сакро-Кер» (1909—1910): половина пейзажа измолота, а другая — с церковью — осталась нетронутой. Словно видишь храм Христа Спасителя в Москве за несколько часов до взрыва, когда храм поглотит неумолимая атеистическая машина.

Вот как духовидец Юнг описал работы Пикассо на упоминаемой уже цюрихской экспозиции: «Пикассо начинает со всё ещё объектной живописи голубого периода — синева ночи, лунного света и воды, мертвенная синева потустороннего мира Египта. Изменяя цвет, мы опускаемся в преисподнюю. Мир объектов объят агонией, что подтверждают ужасающий портрет сифилитика, туберкулёзника, малолетней проститутки. Когда я говорю «автор», имею в виду ту личность в Пикассо, которая переживает инфернальную судьбу, того человека в нём, который не обращается к дневному миру, но всецело и неотвратимо принадлежит тьме; который следует не общепринятым идеалам добра и красоты, а демонической привлекательности уродства и зла. Это антихристианские и Люциферовы силы, которые поднимаются в современном человеке и порождают всё проникающую предопределённость, затуманенность яркого дневного мира испарениями ада, заражающими его смертельным гниением, и в конце концов, подобно землетрясению, разбивающему его на фрагменты, фракции, невосстановимые руины, осколки, лоскутки и неорганизованные участки».

Нехило? Что-то вроде мистического триллера.

Но публика любит следить за тем, как кто-то отправляется в ад. Это и Орфей. И Одиссей. И Тезей, спускающийся в лабиринт к Минотавру. А если ты и Тезей, и Минотавр одновременно? Пикассо отождествлял с собой и героя, и мифологическое чудовище.

Его внутреннего Минотавра регулярно укрощали женщины. Особенно это удалось русской балерине Ольге Хохловой. Она была таким крепким середнячком в трупе Сергея Дягилева, для которого Пикассо делал декорации. Художник влюбился. Дягилев его предупредил: «На русских девушках женятся» (примерно та же история произойдёт с Дали и Галиной Дьяковой).

Первое, что сделала Ольга, — это запретила Пикассо вытворять с её изображением, что ему заблагорассудится. «Я хочу, — говорила она, — узнавать своё лицо». Начался классический период художника.

Почему Минотавр был укрощён? Ответ в портрете «Ольга в кресле» (1917): то же самое волевое лицо и упрямый подбородок, что у мужа. Ольга и Пабло словно отражения друг друга.

Минотавр терпел восемь лет! Не выдержал он в 1925-м, выдав «Танец». Картина возникла, как чёрт из табакерки: там изображены искажённые до зверского гротеска танцовщицы. Конечно, ведь «я — чёрт!» — любил повторять Пикассо, по свидетельству Ильи Эренбурга.

Этот дьявол-искуситель в 1927-м знакомится у метро с 17-летней Мари-Терез Вальтер и срывается окончательно и с катушек, и с брачного поводка Ольги Хохловой.

Художник признавался, он делил женщин на богинь и половых ковриков. Иногда первые превращались во вторых. «Каждый раз, когда я меняю женщину, — говорил Пикассо, — я должен сжечь ту, что была последней. Таким образом, я от них избавляюсь. Это, возможно, ещё и вернёт мою молодость. Убивая женщину, уничтожают прошлое, которое она собой олицетворяет».

Деструктизма хватало и после его смерти: покончили с собой Мари-Терез Вальтер и его вторая жена Жаклин. Отравился внук Паблито в день похорон своего деда.

Пикассо брал энергию у них, но и отдавал. Окружающие его близкие люди жили на более насыщенном энергетическом уровне. Поэтому после его кончины, когда подпитка пропала, наступила череда самоубийств.

И всё же этот агрессор и проводник в преисподнюю ненавидел самый большой ад на земле — войну, в отличие от другого радикального реформатора искусства, основателя футуризма — итальянца Томмазо Маринетти. Пикассо создал одну из самых трагичных антивоенных картин — «Гернику», названную в честь испанского городка, который в 1937-м разбомбили самолёты люфтваффе.

Во время войны Пабло остался в оккупированном Париже (большинство художников смоталось в США, Дали именно у Пикассо одолжил денег на переезд). Во время обыска в его мастерской гестаповцы, увидев фото «Герники», спросили: «Это вы сделали?» «Нет, вы», — парировал Пикассо.

Потом он даже вступил в компартию Франции. Он рисует не только знаменитый «Голубь мира» (1949), но и портрет Сталина (1953), где у генсека — ангельский лик.

Пикассо как-то обронил: «Мне напомнили, что когда я был маленьким, я всё время слышал: «Истина есть ложь». И ещё: «Есть художники, превращающие солнце в жёлтое пятно. Но есть и те, кто, используя своё искусство и ум, превращают жёлтое пятно в солнце».

Мне кажется, он последовательно делал то одно, то другое.

Ближе к моему представлению о Пикассо характеристика, данная художнику поэтом Полем Элюаром: «Пикассо пишет… как Бог или Дьявол».

Его энергия напоминает переменный электрический ток, ежесекундно меняющий направление, но при этом способный крутить мощнейшие двигатели…

Пикассо снабдил как минимум половину всех известных художников XX столетия революционными техниками и приёмами.

Выставка в полной мере показывает, что этот великий и беспощадный мастер, буквально по кирпичику, как конструктор lego, разобрал художественную реальность, а потом воссоздал её в трансформированном виде. На полотнах 1907—1908 годов женщины, изображённые в стиле кубизма, — декоративны. А на картинах семидесятых годов прошлого столетия подобные образы выглядят пугающе живыми.

Самая же светлая, на мой взгляд, картина Пикассо — «Клод, рисующий Француазу и Палому» (1954). Оба ребёнка купаются в лучах любви, идущих из глаз их матери. Эти лучи изображены буквально: как синий и зелёный световые потоки. Кроме душевности, это придаёт картине сакрально-мистический характер.

Лирический, жестокий, смелый, пронзительный, бесчеловечный, сострадательный — Пабло заслуживает все эти эпитеты. Он как деформатор стократ интереснее его же, рисующего «правильно» (таких работ тоже хватает). Пикассо нанёс несколько чувствительных ударов по канонам женской красоты, но от этого выиграли и живопись, и дизайн XX столетия, навсегда ставшие другими.

Материал подготовлен для «Частного Корреспондента»

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>