2 марта 1931 года родился гуру, адепт и куратор Новой Журналистики

Его звезда взошла в так называемое «бурное десятилетие» Америки (1960-1973). Это было время всех и всяческих революций (сексуальной, студенческой, расовой, психоделической), время хиппи, новых левых, «Черных пантер», время протестов против войны во Вьетнаме. Одним словом, контркультура. Или, как писал сам Вулф, «обезумевшие, непотребные, буйствующие, мамоноликие, наркотиками пропитанные хлюп-хлюп похоть испускающие шестидесятые годы Америки».

Том Вулф знаменит белыми пиджаками (носит их уже почти 50 лет, зимой и летом), удачными bons mots: статусфера (вещи, одежда, мебель, автомобили, привычки и т.п., свидетельствующие о социальном положении человека); радикальный шик (увлечение высших слоев общества революционными идеями); Я-десятилетие (об американских 1970-х годах) и т.д.

В 1963 году Вулф долго мучился над статьей для журнала «Esquire» о шоу неформатных автомобилей. В конце концов он, по совету редактора, просто изложил свои мысли по этому поводу в письме, которое назвал так: «There Goes (Varoom! Varoom!) That Kandy-Kolored (Thphhhhh!) Tangerine-Flake Streamline Baby (Rahghhh!) Around the Bend (Brummmmmmmmmmmmmm)…» (в скобках звуки, издаваемые автомобилем).

Редактор опубликовал письмо Вулфа в виде статьи. Название упростилось до «The Kandy-Kolored Tangerine-Flake Streamline Baby. Так же Вулф назовет свою первую книгу статей, опубликованную в 1965 году (в русском переводе — «Конфетнораскрашенная апельсинолепестковая обтекаемая малютка»).

Парадоксальным образом Вулф, будучи по стилю мышления кондовым консерватором-южанином практиковал радикальный стиль письма. И прославился чуть ли не как певец контркультуры.

Кен Кизи как герой

После «Конфетнораскрашенной апельсинолепестковой обтекаемой малютки» Вулф искал подходящую тему (сюжет) для большой книги. В июле 1966 ему в руки попали письма Кена Кизи, автора громкой книги «Пролетая над гнездом кукушки» (1962) и проповедника психоделической революции.

Кизи придумал Веселых Проказников (Merry Pranksters) и кислотный тест, то есть прием ЛСД как хэппенинг, под музыку (любимая группа Кизи The Warlocks, позже известная как The Grateful Dead), в лучах прожекторов и с прочей инженерией. Считалось, что это альтернатива рутинным практикам Тимоти Лири. Словцо «тест» напоминало об участии Кизи в экспериментах по изучению влияния ЛСД и других препаратов на сознание, которые проводило ЦРУ. Тогда он и подсел на эйсид.

В старом школьном автобусе, разукрашенном спектральными красками, под многообещающим названием «The Furthur» (искаж. «Further», то есть «дальше», «вперед») Проказники мчали по дорогам Америки, устраивая в местах своего пребывания проказы, иногда – действительно веселые, но в целом дикие, безумные. Цель была простой – пропаганда и легализация ЛСД.

Приключения этих торчков Вулф описал подробно и обстоятельно. Включая смычку Веселых Проказников с Ангелами Ада – наводившими ужас на сабурбии безбашенными байкерами, чьим символом был череп с крыльями. Информацией об Ангелах Ада Вулфа снабдил Хантер С. Томпсон (Доктор Хантер), который провел с ними какое-то время и потом написал книгу «Ангелы ада: сага странная и страшная» (1967).

За рулем автобуса «The Furthur» сидел Нил Кэссиди, идол и кумир поколения Beat, святой придурок, Дин Мориарти в романе Джека Керуака «На дороге» (1957). Что встраивало Кена Кизи и Проказников в традицию: они ощущали себя как связующее звено между битниками и хиппи. Да и сама книга Вулфа казалась сиквелом романа «На дороге».

Том Вулф не то что никогда не хипповал, он являл полную противоположность всем эксцессам контркультуры. Всегда одевался традиционно, даже (чуть нелепо) консервативно. Не любил либералов, леваков и революционеров разных мастей. Не принимал наркотиков, даже не пробовал ЛСД. Сделал когда-то одну затяжку марихуаной и вспоминал об этом всю жизнь. И тем не менее его «Электропрохладительный кислотный тест» стал культовой книгой хиппи.

Леонард Бернстайн как шут

Хитом в другом роде оказалась и книга Вулфа «Радикальный шик & Как сломать громоотвод» (1970). Сильное впечатление производил текст «Радикальный шик», опубликованный вначале в журнале The New York. Он был посвящен party, которую устроил дирижер и композитор Леонард Бернстайн, чтобы собрать деньги на адвокатов для членов организации «Черные пантеры». Их обвиняли в подготовке терактов, убийстве полицейских и т.п. Написано было в ехидном и саркастическом тоне. Дескать, вот белые евреи-либералы моды ради братаются с Черными Пантерами, но выходит это у них неловко и неуклюже… Вулф смеялся и над комплексом белой вины, и над тем, как Бернстайн защищает демократию и гражданские свободы. И над белыми слугами-латинос, нанятыми вместо черных, – чтобы не обидеть Пантер.

Сегодня текст этот воспринимается как сугубо неполиткорректный. Мало того, что Вулф употребляет в основном слово «негр» (а не афроамериканец), он еще описывает их (негров, или афроамериканцев) как дикарей, случайно попавших в цивилизованное общество.

«Интересно, что предпочитают на десерт «Черные пантеры»? Нравится ли им рокфор в ореховой крошке? Или спаржа под майонезом? Или тефтельки au Coq Hardi? […] К примеру, тот рослый негр в черной коже и черных очках, которого как раз приветствует в холле хозяйка Фелисия Бернстайн. Схватит деликатес с подноса и отправит в глотку под речевое сопровождение безупречного, совсем как у Мэри Астор, голоса хозяйки» (перевод Ю.А.Балаяна).

В результате один из лидеров Черных Пантер назвал Вулфа «грязной уродской лживой расистской собакой, которая написала этот фашистский мерзкий текст». Да и либералы не преминули уличить Вулфа в расистских штучках и припомнить ему южное происхождение.

Вошедший в ту же книгу очерк «Как сломать громоотвод» – о том, как черные обитатели трущоб Сан-Франциско вытягивают деньги из чиновников (или о том, как государство борется с бедностью), – прозвучал не так громко. Хотя составил хорошую пару к «Радикальному шику», по контрасту.

Постулаты и результаты

Считается, что «Конфетнораскрашенная апельсинолепестковая обтекаемая малютка» – один из первых криков новорожденной Новой Журналистики (НЖ). Правда, сам Вулф в качестве раннего образца НЖ приводит очерк Гэя Тализе 1962 года – о боксере-тяжеловесе Джо Луисе.

Согласно другой версии, сначала были non-fiction novel Трумена Капоте «In Cold Blood» (1965) и «The Armies of the Night. History as a Novel/The Novel as History» (1968) Нормана Мейлера. Их успех произвел впечатление на Вулфа, он сочинил манифест НЖ, а чуть позже издал антологию, в которую включил и отрывки из этих книг.

В каждой из этих версий содержится доля истины. Более того: местами манифест Вулфа очень напоминает размышления о поисках жанра Капоте. Стоит еще добавить, что Вулф претендовал не на изобретение термина НЖ – термин витал в воздухе, – а на его кодификацию. Что ему вполне удалось.

В 1973 году Том Вулф вместе с Э.У.Джонсоном выпустил антологию «Новой журналистики». Первая часть книги была отдана под программный манифест – Вулф здесь обличал современный американский роман, который оказался в тупике из-за того, что писатели отвернулись от «социального реализма». То есть обольстились фрейдизмом, сюрреализмом, кафкианством, мифологизмом и т.п. – вместо того, чтобы писать, как Золя, Диккенс, Теккерей, Бальзак. Одновременно Вулф нападал и на традиционную журналистику – бесстрастную, беспристрастную и потому невыносимо скучную.

А вот продвинутые (они же новые) журналисты – из числа «литературных люмпенов», работающих на глянец, – догадались, что «газетно-журнальные статьи можно писать так, чтобы… они читались как РОМАН». Они начали интуитивно использовать в своей работе приемы художественной прозы (романа/рассказа) – и это сработало. К 1969 году, говорит Вулф, всем стало ясно, «что авторы глянцевых журналов […] овладели техникой письма на уровне романистов».

Вулф предлагал четыре правила НЖ, обеспечивающих интерес и вовлеченность читателя.

1. Scene by sсene construction. Рассказывая о чем-то, надо выстраивать эпизод за эпизодом, по возможности без экскурсов в историю. Быть свидетелем, а еще лучше – непосредственным участником событий, брать их из первых рук.

2. Dialogue. Воспроизводить диалоги (которые сильнее монологов и объемно представляют персонажей) как можно полнее (как это делает, например, Диккенс).

3. The point of view. Использовать точку зрения третьего лица (как Генри Джеймс), включая поток сознания (как Джеймс Джойс). То есть обращаться с участниками событий так, как писатели обращаются с персонажами в романе. И смотреть на события как бы изнутри сознания того или иного их участника. Для чего надо узнавать, какие мотивы ими движут, о чем они думают и т.д.

4. Status details. Описывать «привычки, склад характера, мебель в доме, одежду… как человек относится к детям» – короче, все-все-все. Ибо это не мелочи, а «символы поведения человека и его жизненного багажа, которым соответствуют определенное социальное положение, образ мыслей, надежды и упования». «Когда через сто лет историки будут писать об этом десятилетии, то прежде всего они отметят не войну во Вьетнаме, не покорение космоса, не политические убийства, а перемены в быту, манерах, нравах, нравственности», – утверждал Вулф, несколько запальчиво.

А самое главное достоинство новой формы – «читатель знает, что это произошло на самом деле, что это не плод фантазии автора», – довольно наивно утверждал Вулф, ссылаясь на своего кумира – Эмиля Золя, который «просто не умел – и ему это было неинтересно – говорить неправду».

Предельное воплощение НЖ – это, конечно, тексты Хантера С.Томпсона, включенные в антологию, – «Дерби в Кентукки упадочно и порочно» и «Ангелы ада: странная и страшная сага». Они исполнены в духе «Гонзо-журналистики» (Gonzo-journalism), отцом-основателем которой Томпсон считается. Предпочтение в Гонзо отдается не столько точности фактов, сколько стилю письма – ироничному, импрессионистичному, субъективному, эмоционально напряженному, включающему поток сознания и алкогольные/наркотические глюки.

Сам Вулф был представлен в антологии отрывками из «Электропрохладительного кислотного теста»; «Радикального шика» и «Как сломать громоотвод».

Вообще большинство текстов антологии интересны, некоторые так просто замечательны. Однако нельзя сказать, что их авторы следовали постулатам, сформулированным Вулфом, не исключая и его самого. Правда, он не раз повторял: «Незыблемых догматов в новой журналистике нет, совсем никаких…»

Как курьез отмечу, что Вулф, рассказывая читателю об участниках антологии, только в двух случаях позволил себе менторский критический тон: когда говорил о Трумене Капоте и о Нормане Мейлере – не дотягивают, дескать, ребята… Впрочем, это не столько курьез, сколько саморазоблачение Вулфа – его ревнивое чувство к настоящим писателям.

Кажется, он старался компенсировать это чувство манерностью письма… Например, злоупотребляя слишком долгими звукоподражаниями («М-м-м-м-м-м-м-м-м-м… ба-ра-бара-ба-ра-бам»), причудливой пунктуацией, бесконечными восклицательными знаками, курсивом … Всё в избытке. Кто-то из критиков назвал его стиль «истерическим реализмом», что остроумно и точно. Но известно, что истерика быстро надоедает. Другой критик нашел более лестное определение – staccato beat.

Non-fiction или faction?

По выходе антология Вулфа подверглась критической атаке с разных сторон. Его концепция «Новой журналистики» далеко не у всех вызывала восторг: НЖ именовали паражурналистикой. А то, что рождалось в результате скрещивания литературных и журналистских приемов, воспринималось как «ублюдочный, неполноценный жанр», не литература и не журналистика.

Некоторые критики вообще считали, что НЖ работает в худших традициях старой «желтой» журналистики. Что новые журналисты искажают факты или просто приукрашивают их, нарушая таким образом репортерскую этику. Что декларируемая Вулфом достоверность – недостоверна, поскольку нарочитое смешение facts и fiction приводит к faction – когда нельзя понять, что же было на самом деле.

Говорили также, что никакой НЖ в серьезном смысле слова (как жанра художественной литературы) никогда не существовало; были лишь отдельные (талантливые) тексты талантливых авторов.

Антологию НЖ называли рекламным трюком, а самому Вулфу отказывали в праве считаться не только писателем, но даже журналистом.

К тому же, далеко не все участники антологии были готовы признать себя новыми журналистами. Для Капоте и Мейлера, знаменитых писателей, журналистика была лишь одним из опытов, хотя и успешным. Не хотели быть причисленными к НЖ ни Джон Плимтон, ни Гарри Уиллс…

Но так или иначе этот проект Тома Вулфа оказался громким и звонким и (в этом плане) удачным. Просуществовал он недолго, но взлет его был эффектен.

Конец эпохи

«Бурное десятилетие» ушло с исторической арены. Наиболее яркие эксцессы контркультуры поглотил культурный мейнстрим. Поутихли «Черные пантеры» и новые левые. Закончилась (бесславно для Америки) война во Вьетнаме, а вместе с ней и акции протеста. Хотелось не революции, а эволюции. Вместо хиппи в моду входили яппи.

Жизнь становилась менее красочной, но зато более спокойной. Вместе с «бурным десятилетием» как-то поникла и НЖ .

К началу 1980-х классических «новых журналистов» осталось трое – Вулф, Тализе и Томпсон. Только они работали в прежней манере, используя в журналистике литературные приемы. Новое поколение журналистов, которые писали для Esquire Magazine, Rolling Stone и т.д., этой техникой письма совсем не интересовались. Они предпочитали не такой цветисто пышный стиль, а более умеренный, нейтральный.

В свою очередь редакторы журналов утверждали, что их читателям нравятся короткие простые энергичные тексты, а не оснащенные множеством подробностей сочинения НЖ.

Ну а сам Том Вулф, сделав очередное громкое заявление о том, что НЖ «уничтожит роман как главное литературное явление», вскоре покинул поле боя, оставив захваченную территорию без присмотра.

Когда-то он утверждал, что НЖ дает каждому журналисту возможность осуществить свою мечту – написать Роман, оставаясь журналистом. Оказалось, однако, что его самого эта возможность до конца не удовлетворила: он давно задумал настоящий роман о современных нравах – по образцу «Ярмарки тщеславия» Теккерея, – но как-то все не хватало времени. В 1987 году первый роман Вулфа «Костры амбиций» увидел свет. И имел успех. Однако два следующих романа – «Мужчина в полный рост» (1998) и «Я – Шарлотта Симмонс» (2004) успеха не имели.

Строго говоря, настоящим писателем Вулфа в Америке считают далеко не все, скорее – феноменом в сфере развлечений. Однако он не сдается: костер его амбиций по-прежнему полыхает ярким пламенем.

Уже несколько лет Вулф рассказывает о романе, который пишет. Действие его происходит в Майами, в среде иммигрантов. Среди персонажей – медсестра-кубинка и ее муж сексопатолог-француз, гаитянка, влюбленная в американца английского происхождения, молодой журналист, изучающий нашествие русских в Майами. Рабочее название – «Back to Blood» (что-то вроде «Вспомни о своей крови»).

«Но если я найду подходящую реальную историю, то переключусь на нее. Я все еще верю, что nonfiction – сама значимая литература, которая появилась во второй половине ХХ века. Nonfiction не собирается умирать», – так сегодня говорит Том Вулф.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>