(*нумерация глав в книжном варианте изменена)

Я шёл на филфак, чтобы мне поставили зачёт по практике (уже сдал всю идиоцкую «документацию», с омерзением к себе, людям и наукам о нашем поведении и воспитании, фальсифицировав — при помощи Инки, конечно — «психологические установочки членов коллектива» класса коррекции). Было за полдень, стояла жара, я был в своей обычной униформе – чёрных широких штанах и полураспахнутой чёрной рубахе на голое тело… Протиснувшись через дырку в прутьях забора, я заметил её, мирно идущую уже чуть впереди по той же «нашей» дорожке – она и её подружки предпочитают ходить именно здесь, но теперь она была одна – в летнем розовом… платьице — каком-то таком приличном… хотя на ней любая юбка кажется неприлично короткой…

На меня нахлынула волна волнения. Я специально замедлил ход, боясь её догнать. Больше никто не шёл к корпусу – только она и я – это казалось странным… Я вспомнил, как месяц назад мы с ОФ, протискиваясь здесь, остановились прикурить и из-за угла вышла она с подругой и спросила огня. ОФ подал ей плоские отрывные спички, привезённые Бирюком из Германии, и она удивилась – я впервые видел её так близко: огромный белозубый накрашенный рот, огромные красивые (не помню даже их цвет!) глаза… По спине – под прилипшей рубашкой! – пробежали мурашки… Это она – моё воплощённое совершенство, моя Уть-уть!

Когда я увидел её в первый раз – это было, кажется, на втором курсе, и кажется, именно после того, как Репопрофанка не дала мне, спохмельному, допить тархуна («не забыть того дня»!) – у меня был шок, ни больше, ни меньше. Сначала я увидел ступни в туфлях, поднял взгляд чуть выше – икры в белых кружевных колготках, ещё выше – снова икры (!), потом колени – совершенно безумные (не понимаю, как они могут быть безумными, но они сразу предстали именно такими, и никакими более – клянусь!), потом ляжки, строгая серая юбочка, костюмчик, превосходная талия, маленькая грудь, прямые рыжие волосы, совершенное белокожее лицо, красные губки бантиком, кукольно-умильные газки – мгновенье – блядский большой рот и модно-лукавый взгляд – и всё-это не глянец журнала, не канал Fashion-TV, а прямо здесь, в двух шагах от О. Шепелёва! Она взяла двумя пальцами какой-то копеечный чудо-пирожок (как они, сучки, их едят – не понимаю!), и отойдя чуть в сторону, оперативно сжевала его, запив всё тем же тархуном, а потом, копаясь в сумочке на окне, наклонилась-полуприсела – и тут, родные, я увидел такое! – что донельзя нахально-сакрально хотел увидеть, но до смерти боялся не увидеть! – несмотря на идеальность фигуры, жумпел у неё шикарнейший!!! О, горе мне, други! – мой вкус оплёван сверху, как бомж, заснувший в детском домике, моё воображенье превзойдено реальностью!!!

Когда я заходил, она стояла-курила на своём обычном месте – на «эстакаде» у входа, но совсем одна. Обернулся у двери – наши взгляды на мгновенье встретились. Я подумал, что через стеклянную дверь она может увидеть, как я войду, пройдусь по прямой вестибюля и поверну налево – к лестнице. Интересно только – ей это интересно?

Вот подойду к ней – сам! – скажу… Сотни раз я представлял это – даже придумал пресловутую первую фразу – самое трудное… вернее, позаимствовал (как говаривал один мой близкий знакомый, удачно содрать – это тоже гениальность!): «Вы любите водку?» Конечно-конечно, она удивится, рассмеётся, ответит: «Люблю!» (она, как вы помните, и вправду неравнодушна к ней), заметит, что это так великий психоложист дядя Хармс знакомился в очереди в очередном рассказе про свою бедно-холостяцкую гениальную жизнь. И мы, как и они, пойдём пить её…

Мне сказали, что психологичка у своих, то есть у психов, то есть на первом этаже. Я спустился, запнулся у сортира, размышляя не покурить ли прежде чем зайти в деканат психов, где никогда не был. В этот момент в вестибюль вошла она. Больше никого. И я полетел в деканат. Там мне сказали подождать препода – она принимает зачёт в аудитории такой-то. Высунулся – вроде нет её, слава богу. Решил выйти покурить ко входу – жарища всё-таки.

Вышел – она. На своём месте. Одна. Опять мельком взгляды. Я закурил, отвернувшись, переминаясь у двери. Воздух стал обжигающе-тяжёлым, его не хватало, сердце колотилось. А чего я переминаюсь и махаю жабрами?! – вот оно солнце – оно обожжёт, разочарует… что ещё?

Я решительно завернул за угол – на платформу к ней. Сделал пару шагов – сигарета, рука на кармане, рубашка навыпуск, расстёгнутая верхняя пуговица, чуть торчит пупочек – только бы и сказать рекламное «Знаешь, что мне сейчас нужно?!». Но я сказал другое – хотя примерно этим же тоном:

— А можно с Вами познакомиться?

— Со мной? – Она явно такого не ожидала – кажется, её оглушило именно это «Вы», и она растерянно хлопала тяжелонакрашенными ресницами.

— Вас Катя зовут? – Улыбнулся я своим припасённым козырем (хоть каким-то!). Она кивнула, неровным движеньем вставляя в густо накрашенный розовым новую сигарету (бычок вышвырнула только что – похоже, я принуждаю богиню тратить здоровье и нервишки!).

— А меня Алексей, – выступил я, изгибаясь-виляя корпусом, небрежным жестом выставив ей зажигалку.

Возникла пауза – я тоже потерялся: что же дальше сказать. Высосал последнюю спасительную затяжку…

— Ты на филфаке учишься, да? – Её голос – грудной, грубоватый (знал, что он такой, но даже вздрогнул!), и её «ты» резануло по слуху покруче моего «Вы». Она выдохнула дым своего «Честера», и я увидел на её белых, смоченных слюной, вяло-блестящих, словно кафельных, белых, но далеко не идеально белых зубах кусочки вязкой помады. На коже её была заметна пудра, румяна на щеках, морщинки от носа, несколько минивеснушек на нём… – но стоило отойти на шаг, и ничего этого не было! (Ср., дорогие, с Зельцером).

— Ну да… А ты на психфаке? – Якобы нашёлся я, но чувствовал, что выглядит всё-это глуповато – «со стороны»… С какой ещё стороны?!! Глуповато, подумал я, фигня, главное, это никому не нужно, по крайней мере ей-то уж точно. Неинтересно.

— А где Ваша подруга?

— Какая?

— Ну, Юля, кажется… Маленькая такая… – Я даже показал рукой и при этом мне даже подумалось, что таким вот околичным образом вроде как сделал ей комплимент, что она-то не такая, она у-ух какая большая!.. Я ожидал от неё улыбки, понимания моего подводного теченья…

— Учится, – равнодушно ответила она, – зачёт сдаёт.

Меня, неопытного, постигло разочарование, и вдруг сделалось безумно скучно, смертно тоскливо.

— Я вот тоже – как раз к психологичке пришёл, сдаю зачёт по практике. У меня уже конец, госэкзамены.

Почему уж я неинтересен, продолжался и мой внутренний монолог-диалог, я же всё же насосик как-никак – если уж я неинтересен, то кто ж тогда интересен, пень-ясень?! Главное дело в нашем деле – побыстрей свести речь к моей гениальности, и дело в шляпе, а может и с концом.

Вторая (а лучше будет сказать, первая) её подруга, с которой они так и ходят парочкой – Валя, тоненькая, стройненькая, джинсики в обтяжечку, коротенькая бежевая курточка, коротенькая стрижечка – один-в-один молоденькая Вайнона Райдер с плакатика, который по сей день висит у ОФ над кроваткой. Короче, Валюша отпад, очаровашка – мы было так и прозвали её Вайноночкой, но я по забывчивости переиначил в Ванессочку…

— Уже всё конец, да?

— Да… – выдохнул я, переминаясь, разминая спину, выуживая из кармана сигарету…

Как-то святое имя Уть-уть было упомянуто при дегенерате Максе Рыжкине – «А-а-а, – развязно-пьяно протянул он, – это лесбиянки что ли, две таких длинных соски с психфака?» – в бешенстве я схватил его за глотку: «Кто тебе сказал? Кто?!» – «Чё говорить, – отозвался глас народа, – а то так не видно…» Блять, я сам себя тысячу раз ловил на этой мысли! Сам несколько раз слышал и произносил подобные реплики. Наблюдал за ними, но не нашёл ни одного движения, которое бы выдало их. Но когда я смотрю на них – двух совершенных, не похожих ни на кого, ни на что, чужеродных обстановке и окружению, будто инопланетяне или андроиды, стоящих-курящих отдельно и общающихся на своём «птичьем» (ещё его называют «ангельским») языке, являющихся единственно возможным дополнением друг друга, составляющих замкнутую систему, воображение неминуемо дорисовывает мне их действия, скрытые от всеобщих глаз – их совершенные взаимные телодвижения, в которых никакой мужчина не может и мыслиться – разве только гений ОШ!

— А дальше что будешь делать?

Хотел даже сказать: твои вопросы как будто снятся мне во сне, но сказал:

— Хочу вот в аспирантуру пойти – напишу диссер о нимфомании у Достоевского и Набокова. – Конечно же, зацепка за её факен профессию.

— Ты такой самоуверенный.

Я самодовольно хмыкнул.

— А где же там у них нимфомания?

— Ну как же?.. – кругом одни девочки… – тут я запнулся, осознав, что перепутал термины. – Впрочем, это кажется нимфофилия называется? Или же это дублеты? – Не удержался-таки от очередного пшикового взятия на пушку – перехода на проф-жаргон. – В словарях нет, а в психологии как?

— Это надо по девиациям посмотреть, – парировала она, выкидывая очередной окрашенный фильтр. – Пойдём?

Я был очень горд, что иду рядом с ней. Она сказала, что тоже собирается в аспирантуру. Я спросил, какая тема её привлекает. Харизма, ответила она, и у меня по спине, словно электричество, пробежали мурашки, защипало в висках и свело скулу, как от новокаина. – «Кто же, по-твоему, харизматическая личность, – выговаривал я, весь скривившись, будто только что сжевал лимон, – Эрнесто Че Гевара, Адольф Гитлер?.. Борис Годунов? иль Борис Ельцин?!» – «ТЫ!» – в ушах стучал кровью её ответ, но она сказала: «Не знаю». Вдвоём мы вошли в коридор, направляясь к кучке её сокурсниц. Эх, жаль где-нибудь у окна не стоят профаны Репа и ОФ – вот бы посмотрели бы!

Меня уже оставила дрожь первых минут знакомства, прошло и мимолётное, как очарование, разочарование – вовсю распалялось словоохотливое мегаломанско-харизматическое Эго. Я хотел заявить, что страстно ненавижу именно эти две дисциплины: психологию и литературоведение – первую за то, что она изучает только обычных людей, а вторую за то, что изучает необычных, но с таким видом, будто обычных, но она, моя шикарная Катенька Уть-уть де-люкс, сказала: «Это Алексей. А это Оля и Юля».

Юля созналась, что мы в принципе уже с ней знакомы и подсказала, что наверняка я знаю их блистательного однокурссника Лёшку, «у которых, кстати, на той неделе был концерт». Уть-уть понимающе кивнула, искуcственно улыбнувшись, полуулыбнувшись, и словно стряхнув с себя наваждение моего рассеянно-туманного присутствия, начала что-то непонятное щебетать (басовито щебетать!) подругам… Но я тут же вклинился, причём обращаясь исключительно к ней:

— Я вот тоже в некотором роде музыкант, – приподнявшись, сделал ручкой у пояса характерный электрогитарный жест.

— И как же называется ваша группа? – для вежливости осведомилась она.

— «Общество Зрелища», да? – с некоей радостью влезла Юля.

— А, – понимающе, вежливо-равнодушно кивнула она, лучшая из бытия.

Избыток… быт… изба… избыть… избить… битте… Lyoshka – ростом и поболее её, чёрные волосы с новорокерской укладочкой, мальчуковое литцо – да и поёт он знамо те самые пестни, которые и надыть петь в кропотливом стройотряде раскрепощённых муравьёв новой русской рок-музычки!.. К тому же, тоже психолошочек…

Вышла моя психологичка, довольно моложавенькая, прошла мимо нас. Катя ей сказала «привет», я не смог ничего. Подруги поспешили за ней, а Уть-уть дала им зачётку со словами: «Там и мне пусть поставит».

После их ухода мы молчали. Мраморный зал, гулкий и пустынный, и мы сидим рядом вдвоём. Боковым зрением я вижу край её розового платьица на ее розовых коленках, ее более розовое пятно на коленке (долго сидела нога на ногу), чувствую её розовый запах, слышу её розовый, вызванный присутствием чёрного меня и чёрного мира, вздох… Я опять оробел и не знал, что сказать. Вернее, знал одну вещь, но не решался. Наконец-то решился:

— Давай после… всего-этого пойдём куда-нибудь… выпьем пива.

— Жа-арко, – выдохнула она, – не хочется…

Ну всё, подумал я.

— У тебя есть мелочь – копеек по пять, по десять? – неождиданно спросила она.

— Не беспокойся, Катя, у меня ещё есть некоторая сумма – на пиво вполне хватит – чтобы отбросить все психологические и языковые табу. – Я уже начинал упражняться в остроумии, словно она давно была моей женой, и я, так сказать, смирившись со многим, делал это для своего собственного неистребимого самолюбия.

— Да я не о том, – равнодушно-ровно поправила она, – давай я тебе погадаю.

В руках её, длинных с длинными блестяще-розовыми ногтями, появилась какая-то книжка. Я поморщился. Я выгреб мелочь и дал ей. Она отсортировала. В одну руку дала «на удачу и бизнес», во вторую, естественно, «на любовь». Я должен был встряхивать монетки, загадывать желания и бросать их ей в розовый подол. (Хорошее предложение, я им доволен.) Она, подсчитав и сверившись с книжкой, безучастным к моей участи полуулыбчиво-вульгарным тоном произнесла приговор:

— Cкоро ты станешь становиться насосом, но это будет даваться нелегко, а в любви – ты скоро встретишь человека, который сыграет определённую роль в твоей жизни.

— «Определённую» в русском языке означает «неопределённую», – едва успел подметить я, как вышли подружки и она сказала: «Пока, мне пора», вспорхнула – на мгновенье я увидел забившееся ей в попу розовое платьице, её розовые оголённые ляжки – одёрнулась, стремительно-летуче ушла прочь, небрежно махнув от выхода ручкой.

Определённо она предпочтёт его – даже и думать и дуться нечего!

Зеркало – не так уж я и плох сегодня – чёрный брутал, бледный, знойный, глаза горят… Я бы выбрал себя! И ростом я не ниже её, если без каблуков…

Я посмотрел: вахтёрши нет… взял и, прыгая, пропинчил кресла, на которых минуту назад восседала чёрно-розовая парочка. В сортире я с наскоку треснулся головой о кафель, потом кулаками, потом больно саданул катерпиллером по обеим раковинам и, обнаружив, что сигареты закончились, что есть мочи шибанул ногой дверь – она распахнулась в аккурат перед носом психологички.

Она сказала своё обычное «Глотаете?» и позвала на приём.

— Знаете Катю? – спросила она.

— Она Ваша подружка? – совсем невежливо ответил я вопросом на вопрос, ещё трясясь от возбуждения, сжимая кулаки с расшибленными костяшками.

— «Подруга», вы хотели сказать? – слово «подружка» в современном языке имеет другое значение – несколько интимное…

Я вскочил, гардыкнув столом, громко плюнул, вышел, хлобыстнув дверью.

Сон что ли это?! – бред какой-то!! Да нет!..

Через секунду вернулся. Сказал, что очень прошу меня извинить.

— Глотаете?

Я, дорогие, признаться, упорно игнорировал все тесты и треннинги, мотивируя сначала тем, что я «гениален» (что, конечно же, «заоблачно- неадекватно»!), а потом, перейдя на более прозаичное «не успеваю» – суммировав оба объяснения, она вывела, что я постоянно под «колёсами».

— Да я ж даже аспирин…

— Глотаете?

Оказывается, я очень талантливый человек, но пошёл под откос… и короче, так я растеряю весь свой потенциал и сдохну под забором… срочно надо бросать глотать, а то тама не за горами и тяжёлые наркотики… вот ведь, а!..

— Тяжёлые, – взвесил на языке я, – звучит привлекательно.

— Очень многие молодые люди иронизируют в начале пути, но потом, как показывает практика… – она выудила из сумочки такую же, как у Уть-уть, книжку, – будущее идущих по этому пути известно…

— Это, извините, не путь, а кривая дорожка.

— Зачётку и вон отсюда!

За практику мне поставили «четыре», с Уть-утью я больше не разговаривал. Остались только монетки – хотел сохранить их, но, как вы знаете, я умудряюсь пропить и пятаки-десюльнички… Долго разговаривал с ней мысленно, похвалялся остроумием и успехами; решил стать насосом, твёрдо решил начать новую жизнь, связанную с повышением статуса – поступлением в аспирантуру; всю неделю предавался с Саничем винопитию, так что в ответственный день, последний, в который надо было заполнить и принести анкету, я не мог держать в руке ручку, я не мог даже встать…

Продолжение — здесь.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>