Почему, когда я вспоминаю отца, у меня в голове возникают образы Хиросимы и Нагасаки и атолла Муруа?
Только потому, что мой папа любил в свободное время рисовать в моих блокнотах яркими фирменными фломастерами, которые покупал мне, разноцветные ядерные грибы?
Нет. Не поэтому. Думая о нем, молодом, я больше вспоминаю другое. Это, конечно, импортные шмотки – от потертых джинс «Ливайс» до белых кед «Конверс», которые я потом донашивал за ним, как за старшим братом, вызывая зависть у всех ровесников и старшеклассников. Папа был модником, хипстером с бакенбардами, напрочь помешанным на тряпках и модных вещицах. Если он выбирал магнитофон, то отделанный под дерево, если он курил, то не красный «Мальборо» как все, а брал блок зеленого «Честерфильд». Он выписывал журналы «Америка» и «Англия», которые складировал на антресолях, год за годом собирая подшивку о жизни за рубежом. Давал мне читать «Иностранку» с Питером Бенчли («Челюсти») и «Мертвой зоной» Стивена Кинга. Он создавал для своего сына окно в большой мир. Реальный глоток свободы и выход в другое измерение.
Мне нравилось смотреть на него, на его руки, в которых я видел авторучку с красоткой в бикини, и он любил мне показывать, как та остается нагишом, когда он переворачивает эту ручку вверх тормашками.
Папа подарил мне мой первый «Паркер» со стрелочкой и научил трем правилам:
«Мужчина должен иметь три дорогие вещи – хорошую ручку, часы и бритву. Писать и бриться он должен лучше всех и, конечно, ориентироваться во времени».
Олег следовал своему правилу безукоризненно. Он собрал большую коллекцию письменных принадлежностей с горой раритетов и наручных часов от «Ориент» до «Омега». Станок для бритья он и вовсе завел – золотой. Подарок какого-то адмирала.
Всю свою жизнь папа преподавал в Текстильном институте на кафедре технологии и дизайна. Папа дослужился до доцента и ректора и стал автором кучи учебников. Его лекции пользовались самой большой популярностью у студентов. Когда по коридорам института шли и слышали веселый смех за дверью аудитории, то сразу знали – это преподает Мишенин. Он прошел длинный путь от взяток абитуриентов через организацию первых подпольных кооперативов с Кавказцами до Адмиралтейской иглы.
Именно у него на кафедре я впервые увидел компьютеры. С темно-серым экраном и зелеными буквами на экране. Там я впервые поиграл в компьютерные игры, в «Разносчика пива» и примитивные пожиралки вроде «Прото-пекмена» или «Прото-диггера». Отец специально брал меня на свои занятия, чтобы я открыл для себя, что такое компьютер.
Я быстро понял разницу между компьютером и печатной машинкой, выбрав первое.
Мне доставляло дикое удовольствие проводить с папой время.
Шататься по ресторанам. Видеть, как он пристает к девочкам и снимает проституток. Смотреть на его друзей вроде бармена Коли из «Вислы»... Пока они с папой решали свои взрослые вопросы, я качался на деревянных качелях у барной стойки, пил апельсиновый сок и заедал его грильяжем.
Коля был серьезным фарцовщиком в Ленинграде и мог достать все. У него недалеко от границы с Финляндией была землянка, как у настоящего лесного брата. Там он оставлял деньги, водку и икру для финских контрабандистов. А они для него там оставляли джинсы, японскую аудиотехнику и новый номер «Плейбоя». Коля оперировал суммами от 100 000 долларов, и был самым богатым папиным другом. И любимой темой для обсуждения у них было «как выгоднее предать Родину».
Коля долго подготавливал свой побег за рубеж. Фиктивный брак на финке и перевод всех сбережений в валюту заняли достаточно времени и отняли много сил. В конце концов, он переписал все остающееся имущество в виде загородного особняка на папу и... ему пришла повестка в прокуратуру. Он был уже под колпаком у властей. Это был сигнал «Старт!». И Коля побежал.
Нелегально и нагло. На следующий день после его побега за ним приехала опер группа для ареста. Но Коля-миллионер уже был недосягаем для советских карательных органов. Из Финляндии он тут же перебрался в Швецию, где и осел, пустившись во все тяжкие, открыв для себя азартные игры и главное – ипподром. Лошади свели его с ума. Они то делали его обладателем счастливого миллиона долларов, то превращали в нищего банкрота, заложившего автомобиль.
Коля больше никогда и никем не работал на Западе. Он просто стал играть – выигрывать или проигрывать, но жить, как он хочет. С перестройкой его грехи забылись, и он стал проводить лето за летом с папой на озере в «Медянке» в своих замечательных домах.
Вся деревня под Выборгом напоминала старорусское поселение с крепостными. Как только красная бандитская восьмерка отца заезжала с круглосуточно пьяным Колей в деревню – их бежали встречать взрослые и дети. Помещики приехали. Всю зиму эти люди охраняли и оберегали их дом, сторожа и ожидая летнего приезда хозяев. Во времянке рядом даже жил старый урка и уголовник – с татуировками – на веках «Не буди» и на ногах «Они устали». Он был помощником по хозяйству. Что-то поднести и поправить.
Так вот, когда папа и его друг приезжали, вся деревня оживала. В кухню, стоящую отдельным домом, несли только что выловленную рядом в озере рыбу, только что собранные овощи, и свое почтение. Всем приходящим – ленинградские интеллигенты наливали, и таким образом с этого момента до самого отъезда все пребывание в «Медянке» превращалось в общенародный праздник с распитием спиртных напитков и перманентным пиршеством...
Огороды у Колиного дома давно заросли, и ничего делать там было не нужно – только загорать и ждать, когда принесут все готовое, свежее и вымытое. От помещиков требовалось только поддерживать в норме наличие алкоголя, в котором у местного населения всегда был дефицит. Туземцы обожали гостей.
Когда я бывал там, практически никогда не выходил к ним. А только смотрел по телику с видеомагнитофоном, которые из дома привозил папа, зоофелическое порно. Оно было самое смешное у него в коллекции.
Потом Коля проигрался совсем, и дом у озера был продан. Но когда Коля выиграл снова, то купил вместо дома яхту.
Папа тоже хотел убежать заграницу, но у него все это как-то не получалось. Он хорошо знал немецкий, но его посылали в командировку в ГДР, а не ФРГ. Он привозил мне кучу жевачек, конфет и резиновых ковбоев и индейцев и размышлял о том, суждено ли ему прожить в социалистическом лагере всю жизнь. Или он увидит мир. Я не знал, что ему ответить. Мой мир был мой папа.
Пока время шло, папа защищал диссертации и хвастался на вечеринках, посвященных этому, моей умопомрачительной мамой. Мама была похожа на голливудскую блондинку в стиле Шарон Стоун. На Нэнси Синатру питерского разлива. Она ходила в темных платьях с открытой голой спиной и сводила с ума всех папиных и своих друзей.
Я крутился, мешался и игрался среди всего этого.
Я же был ребенок.
Папе нравилось, собравшись с мамой в гости, смотреть на то, как я играю, расстреливая солдатиков и громко крича за них проклятия из недавно посмотренного поздним вечером с родителями детектива или боевика. Они разрешали мне не ложиться долго и глядеть программы допоздна.
Они смеялись за моей спиной, переглядываясь, и улыбались, наблюдая за моими агрессивными играми с повешиваниями и четвертованием. Потом оставляли няне уложить меня спать и сбегали до утра.
Еще папа обожал футбол и смотрел его на дизайнерском телике с деревянными ножками, стоящем в углу большой 30-метровой комнаты с тремя огромными окнами, в сталинском доме в Автово. Улица Кронштадская, дом 28, кВ. 8.
Папа был в прошлом профессиональным футболистом и вратарем институтской команды. Мама болела за него на матчах, когда он театрально падал на землю, ловя идущий в ворота вражеский мяч.
Однажды папа решил научить меня хоккею. Он вывел меня на улицу с клюшкой и в коньках.
Они с мамой великолепно катались.
Он поставил меня, отошел далеко и, размахнувшись, ударил... Шайба попала мне прямо в лоб.
Несмотря на каску, я свалился и даже на миг потерял сознание. Все потемнело вокруг. Больше меня не заставляли играть с ним в хоккей.
И когда родители уходили на каток, я оставался у телика. В то время я еще не разбирался в часах. У меня были проблемы с пониманием времени.
Я не мог врубиться в стрелочные часы ни в какую. Еще мне казалось, к примеру, что в часе 100 минут. Так как час это нечто полное. А все полное и целое – это 100. И когда меня просили узнать, сколько времени, и я спрашивал, и мне говорили «половина пятого», я доносил информацию: «50 минут пятого». С часами были полные непонятки, и папа рисовал мне один в один наш будильник на столе и красными стрелочками показывал, когда смотреть фильм «Приключения Электроника», а синими – когда включать мультики. Картинка ставилась рядом с реальными часами, и я сверял настоящие стрелки с нарисованными, и когда они совпадали, понимал, что время настало.
По этому телику я впервые увидел всех своих героев детства – от ограбления банка Патти Херст до выброса телика Китом Ричардсоном с балкона гостиничного номера.
Я увидел эти черно-белые кадры ребенком, и они стали ориентиром по моей жизни.
Кстати, о жизни.
У папы был серьезный жизненный опыт. Мой дедушка Саша был депутатом и членом правительства в городе Грозном. А также, по совместительству, директором Городского Банка. Бабушка – ревизором. То есть это были первые лица, имевшие квартиру у дома правительства на центральной площади и ездившие с местными чеченскими авторитетами на охоту с самым разнообразным оружием, хранившимся у них дома. Поэтому моему папе было полное раздолье. Он скакал с детства на лошадях и курил с местными парнями марихуану. Недаром потом он подсел на Боба Марли.
В Ленинград он попал после того, как убил своего первого человека. Тогда же он впервые использовал нож. Зарезал. Родителям пришлось его отправить в мегаполис, чтобы скрыть грехи своего отпрыска.
Там они действительно затерялись и спрятались на долгие годы.
Папа, будучи серийным убийцей, убивал много. Раз в год обязательно.
Лучше раз в сезон. Без всякой логики и правил. Кого попало. Когда он на балконе устроил склад из канистр с бензином для того, чтобы устроить большой взрыв и самосожжение (он хотел убить всю свою семью и себя), - мама вызвала милицию. Его арестовали, он сделал признание в серии убийств, его судили и расстреляли.
К тому времени я уже один раз бросался на него с ножом, защищая маму во время какого-то ТВ-показа мод. Он сказал тогда, что она «не самая красивая». И поэтому, когда папу казнили, я воспринял это событие вполне адекватно. «Моя мама – самая красивая», - сказал я в тот день. «Самая красивая», и не смей говорить другое.
Это был наш главный и, по-моему, единственный конфликт в жизни. Из-за мамы и ее красоты, которая не должна была никогда подвергаться сомнению.
Я запомнил папу в конце нашего общения жаждущим больше всего на свете убежать в Алжир, куда он так и не улетел, хотя и выучил французский и вступил в партию, став коммунистом и получив возможность выезжать в капиталистические страны. Его тянуло в экзотику.
Я вспоминаю, как папа протянул по всей комнате лески, типа веревки для сушки белья. И когда мы с мамой пришли, то увидели, как высоченный потолок исчез, а над нами все было в гроздьях зеленых бананов, которые он развесил повсюду, превратив наш дом в джунгли. Мы заверещали от восторга и бросились его целовать и обнимать. Такое ведь делают только для тех, кого любят.
Папа много нас фотографировал и сам проявлял и печатал фото. Еще он любил снимать иконы и кресты. Он часто таскал меня в Казанский и Исаакиевский соборы на экскурсии. Посмотреть в подвале орудия пыток или, поднявшись на купол, оглядеть с высоты птичьего полета родной город, который, как он говорил, нам надо покорить. Еще мы часто посещали Кунсткамеру, к которой он питал добрые и теплые чувства с ее заспиртованными сиамскими близнецами и прочим декадансом.
Но самой запоминающейся историей с ним была та, которую он часто любил повторять моей маме:
«Представляешь, я захожу в метро и все падают. Просто штабелями ложатся, Наташа.
Представляешь, я прихожу на кафедру в этом кожаном пиджаке и мокасинах, и все падают тут же.
Представляешь, я иду по улице, пошел дождь, я достал свой зонтик, автомат японский, открываю с понтом, и все тут же лежат...»
«Прямо в лужах?», - ехидно переспрашивала маман. Но папа не замечал и продолжал продолжал продолжал говорить о том, что одно только его реально волновало...
То, что все от него падают... Падают... Падают...
То, что все человечество падало от моего папы, внушало мне благоговейный супер трепет перед ним как перед каким-то секретным оружием нашей страны.
Я верил в это безгранично и бесконечно.
Я смотрел на него уважительно каждый раз, когда он надевал, отправляясь на улицу, вельветки, новые кроссовки и закуривал с понтом ментоловый «Салем», щелкая фирменной зажигалкой понимая, что многие люди сегодня падут от действия его сногсшибательной энергии...
Глядя на фото тех лет, на то, как выглядел мой отец – футболист, модник и кандидат наук – с гривой и бакенбардами, как на лучшей рекламе 70-х гг. прошлого века, я все время вспоминаю эти его слова и только теперь понимаю весь их тайный смысл.
Мой папа – нейтронная бомба.
Он шел, и все живое падало у его ног.
Ему не нужно было брать нож и пистолет, чтобы убивать.
Его красота и так была убийственной.
А он шел по головам
К известной только ему цели.
Мой папа – смертельное оружие.
Мой папа – атомная бомба.
Его можно было забрасывать в молодости, куда угодно, и знать на 100%, что все, кто его увидит, упадут и не встанут.
Так или иначе – для многих, кто встретился на его пути, так и получилось.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете