Печатается с разрешения музея графства Килдер (Ирландия)
Дневник Джонатана Лоуренса, журналиста лондонской газеты «TillTheEnd», пропавшего без вести в 1879 году. Его работа «1712» привлекла внимание многих исследователей в XIX веке, и благодаря его сохранившимся записям многие называют Джонатана «глашатаем эпохи», так как в его дневнике были найдены идеи, которые воплотились уже в наше время в качестве бытовых и творческих технологий. В 2001 году Ирландия объявила ежегодную «Премию Лоуренса», которую вручают непризнанным гениям. «Если бы я рассказал, сколько идей я взял у Джонатана, меня бы уже давно заклеймили бездарным плагиатором» (Томас Эдисон).
Предисловие
30 февраля 1712 года на побережье Швеции рыбаками был выловлен металлический шар. Принятый поначалу за мину Российского царства, он был доставлен в ближайшую лабораторию на изучение. Поверхностный анализ в разгаре Северной войны показал, что внутри он полый. С долей опасения шар был вскрыт. Внутри оказался дневник путешественника, который уже более тридцати лет считался пропавшим без вести. А так же – странные ленты, которые были уже позже идентифицированы как магнитные (кассетные), кусочек виниловой пластинки, ирландский флаг и ещё некоторые вещи.
Филологами были переведены и оцифрованы записи, после чего правительство Швеции, посчитав их «незначительными», похоронило их в архивах.
В 1914 году ирландский исследователь Эрнест Генри Шеклтон отправился на север с целью пересечь Антарктиду и свалить подальше от назревающего конфликта в Европе (который в итоге обернулся Первой Мировой войной), но не достиг цели и, благодаря несовершенству компаса и совершенству своих магнитных часов, завернул в Швецию. Как почётному гостю, Эрнесту оказали тёплый приём при дворе и вручили пыльный подарок архива – записки давно забытого путешественника.
Сэр Шеклтон привёз шар в Ирландию и подарил историческому музею графства Килдер, произнеся: «Если ты умеешь мечтать и не превращать мечту в своего хозяина, если ты умеешь мыслить и не превращать мысли в самоцель, если ты умеешь встречаться с триумфом и катастрофой, и одинаково обращаться с этими двумя обманщиками, если ты можешь заставить своё сердце, и нервы, и мышцы делать свое дело и после того, как их уже не будет, и таким образом сохраниться, когда от тебя уже ничего не останется, кроме воли, которая говорила им: "Держитесь!". Если ты можешь заполнить неумолимую минуту шестидесятисекундным пробегом – тебе будут принадлежать земля и всё, что в ней. И более того, ты будешь человеком, сын мой!», или что-то вроде того.
Впоследствии дневник был переведен на русский язык и приведен в хронологический порядок. Перед вами удивительные записи, которые кто-то считает забавной шуткой, кто-то – записками сумасшедшего. Было распространено ошибочное мнение, что это проделки ирландских школьников и их сочинение на тему «Как я провёл лето», написанное в абсурдном стиле с целью насолить не столь любимому учителю, но эта теория была опровергнута после анализа предметов, находящихся в шаре. Одно можно сказать точно – эта книга дала толчок развитию технологий, и в том, что мы живём именно в таком мире, в котором живём, есть немалая заслуга автора этого дневника.
Название записям дал год его обнаружения, но неизвестно, сколько он скитался по морям. Дневник Джонатана Лоуренса идёт в необычном ключе, как вы скоро убедитесь, в нём мешаются события прошлого и настоящего, но, если учесть все обстоятельства, это вполне объяснимо.
Судя по информации, имеющейся в дневнике, Джонатан Лоуренс был журналистом лондонской газеты «TillTheEnd», действительно существовавшей в 1879 году, но закончившей своё существование в начале Первой Мировой войны. Он много путешествовал по морям, пока его не привело на берег Ирландии, где он нашёл то, что искал. Но дальше рассказывать не буду, чтобы не портить вам впечатление от дневника. Приятного вам и глубокого вашему сердцу чтения!
P.S.: за большое количество сносок, это было необходимо, чтобы дать вам понять хронологию событий и открытий, а также пояснить не совсем понятные места.
А. Добринский
JONATHAN LAWRENCE. 1712 17 декабря 1879 года.
Я решил вести дневник, потому что уже не доверяю своим органам чувств. Записная книжка и мой диктофон – пожалуй, единственные вещи, которые не пытались меня пнуть под зад на этом корабле, хотя диктофон и пытался один раз меня укусить, когда я хотел забрать его у боцмана.
Меня зовут Джонатан Лоуренс, я журналист... бывший журналист лондонской газеты «TillTheEnd». Сегодня 17 декабря 1879 года, если я не ошибаюсь (календарь мой давно уже уполз со стены и перевалился за борт, поэтому я веду отсчёт по зарубкам на столе, но и они всё время перемещаются, сбивая меня со счёта). Меня, наверное, сочтут сумасшедшим, поэтому я вряд ли вернусь обратно... Но обо всём по порядку.
Я вернусь на три года назад, пока ещё могу.
1Выйдя из дома, я смешался со сладким запахом улицы. Пары раскалённого асфальта вызывают лёгкое головокружение, превращают никотиновый трип в борьбу за каждый вздох. Трамвай любезно приглашает присесть и передохнуть. Обойдя по пути компостеры, я сел к окну и углубился в ветреный поток холодного и по-настоящему летнего вечера.
Я не переношу жары на суше, чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. Но свежие вести меня встряхивают, и я в очередной раз достаю из кармана сложенную и уже чуть помятую от моих взволнованных рук записку от главного редактора:
«Джонатан, скажу честно – ты меня достал. Но, так как тебя почему-то считают хорошим журналистом, уволить не могу. Поэтому высылаю тебя в море, на тебе теперь «морская» колонка. Ты теперь сам по себе и за себя, раз в 2 недели присылай нам эссе, доверяю твоему невыносимому вкусу. И поскольку ты несмотря ни на что мне как сын, прилагаю к записке проездной на все виды транспорта, от самолёта до японской рикши. Да, и будь добр, забери своего котяру, он уже третий выпуск жёлтых газет разорвал без каких-то либо объяснений. В не столь сильном ожидании ответа, редактор Керрус».
Я тогда поступил благоразумно и не стал давить на кнопку агрессии своего редактора, боясь, что она залипнет, как постоянно залипала буква «О» на моей старенькой пишущей машинке «Ремингтон №1»2.
С тех пор прошло два недолгих года. Я стоял на палубе корабля с именем «1672» - то ли по году выпуска, то ли по счёту, в безветрии «колеся» по всем известным и неизвестным человечеству морям. У меня была своя каюта, в которую никто никогда не заглядывал не постучавшись и не дождавшись ответа, так как один раз одному очень усердному юнге я проколол мочку уха дротиком, промахнувшись мимо мишени. Правда мы остались с ним добрыми друзьями, и на следующей остановке я ему подарил красивую латунную серёжку.
Долгое время не было никаких известий от чаек, и я порядком загрустил, в отличие от моего кота Фагорта, которого я забрал из редакции с собой в путешествия. Он каждый день придумывал себе развлечения – ходил вертикально по мачтам, лежал на облаке дыма из пароходной трубы, ловил чаек рыболовной сетью, но всегда оказывался рядом ещё до того, как мне нужна была помощь. А я чего-то искал, смысл жизни что ли, что было как-то глупо. Это ведь не на рынке колбасу искать. Тебя самого приведёт туда, куда надо, если не будешь сопротивляться. И вот настал день 981-й моего плавания, календарное 3 декабря. С честью завершив расследование во французском порту, где без вести пропали двое рабочих, я шёл по Балтийскому морю.
Палуба блестела, роса кружилась в воздухе акробатами и затихала на дощатом штурвале. Стоило мне потушить папиросу, как туман стал рассеиваться, и я нашёл морскую «справочную», будку в открытом океане с неизменно добрым моряком внутри, травящем байку и немного правды.
Он3 облокотился на дверной косяк и погладил бороду, приглашая внутрь. Прибранная хижина, значит добрый и вряд ли пёс-солдат4, если не будить слишком рано утром.
- Налей мне чуть, старина, да слушай внимательно.
Я внимал каждому слову и успевал вставлять своё – я очень долго не разговаривал с людьми, приятно смотреть на их глаза. На то, какие узоры они делают своим сиреневым камзолом, двигая руками, повествующими равнозначно губам.
- Тут притопало письмо, на имя капрала Клегга.
Это был мой условный позывной, который знали всего несколько человек, так как часто мои расследования выходили за рамки традиционной журналистики и перечили нашему кодексу.
- Это я.
Письмо было от 26-летнего Феона Иссорсона, славного малого и моего коллеги по работе в редакции, который два месяца назад умер в возрасте 62 лет.
«Джи, смотри на север, там что-то растёт». Была приложена карта Ирландии с помеченным местом на западном берегу.
Я поднял глаза на моряка, раскуривающего трубку:
- И что вы думаете?
- Разумей сам. Говорят, что на ирландском острове отказываются в море идти. А вот причины мне неизвестны. Вы сами откуда?
- С пепельных вод.
Старик открыл ящик стола и протянул мне фонарь, улыбаясь:
- Подарок.
Послушав байку о двух змеях, которые лежали под землёй от Парижа до Стамбула, я вышел из будки и забрался по якорю на «1672». Неужели это оно, то, ради чего я отправился в море?
С самого начала путешествия мне казалось, что море меня готовит к чему-то важному, и каждый раз я ошибался, думая, что очередное задание – оно самое. Каждый раз одна и та же… фигня5. Но что-то шло от этого конверта, мне приятно было его ощущать в кармане, трогать его за острые канцелярские края и два раза по пути в каюту испугаться, что я его потерял.
Пресс-карта мигнула зелёным, и я вошёл на вторую палубу. Хрустальные стены. Серебряные глаза птиц. Золотые волосы людей. Рубиновые обложки книг. Я поднимаюсь по лестнице ещё чуть выше. Здесь не было окон, просто за ненадобностью. Длинный коридор, множество дверей, множество разбросанной богатой жизни, к которой на море можно прикоснуться абордажем, но которая так же неуловима, как Гольфстрим. Здесь нельзя наблюдать и не быть наблюдаемым. Я уже скучаю по волнам, идущим от Новой Зеландии. Мне нечего делать, все листы гуляющий здесь ветер вырвал из рук и унёс к верхушкам деревьев. Некоторые опадут грядущим сентябрём с листьями. Остальные же упадут вместе с деревьями несколько столетий спустя. Я спустился на лифте6 в свою каюту и закрыл наглухо двери. Кот, чувствуя моё состояние, перестал ловить мух в колбу и, убрав скрипку в футляр, уложился у иллюминатора.
Проснувшись ночью, я насторожился. Что-то было не так. Я присел на кровать. Не чувствовалось никакой качки. И оглушающая тишина.
Я вышел на палубу, натянув ботинки и трусы. С досадой вернулся в каюту, собрал сумку и, одевшись уже окончательно, спрыгнул за борт.
Я помню это чувство, сопровождающее меня в первые шаги. Не было досады или грусти, моё сердце трепетало, я чувствовал, что я живу. И я знал, что это было связанно с письмом в моём кармане. Да и кот меня веселил, всю дорогу бодро вышагивая чуть впереди.
Вот он я – чёртов моряк, прошагавший пятнадцать миль по льду от своего вмёрзшего наглухо корабля на сушу, чтобы промочить горло в первом попавшемся баре. Ирландский берег заставлял ёжиться не меньше, чем взгляды местной шпаны. Чувствую, пока не станцуешь да не выстрелишь в люстру - не угомонятся.
Я, уже изрядно приняв, подошёл к бармену, похожему на Кларенса Боддикера, вахтёра в фойе офиса газеты, и невзначай бросил что-то вроде пьяного:
- А что же это у вас в море не ходят?
Меня окутала зловещая тишина. Взоры присутствующих замолчали и устремились в нашем направлении, за исключением уже довольно немолодой пары, громко спорящей в углу:
- Это кто гвоздь в стену вбить не может? А кто твою маму загнал в кладовку и заколотил дверь двухсоткой? Думай, что говоришь!
Бармен улыбнулся и поманил за собой в каморку:
- Тут нам поговорить не дадут.
В подсобке пахло элем и женщинами. Бармен присел за стол и протянул мне папиросу.
Я не помню точно весь разговор, но думаю, что это было так:
- В миле от берега появился корабль. Странный. Никто не знает откуда. Кто-то говорит, что он появился из воздуха, кто-то – что он поднялся из-под воды, кто-то – что он прилетел. Но самое удивительное другое. – Он перехватил папиросу и затянулся. – Каждый видит его по-своему, через свою призму восприятия.
- То есть..?
- Я его вижу круизным кораблём, официантка Куки – рыбацким судном с крыльями вместо вёсел, кто-то видит его танкером по перевозке руды. Это и пугает, такое ощущение, что он видит тебя насквозь и подстраивается под твою систему представлений.
- А ты что-то слишком умён для бармена.
- У нас тут часто философы ошиваются. – Он улыбнулся и, почесав за ухом Кота, неизвестно как пробравшегося в каморку за нами, закрыл окно.
Я тогда остался у этого бармена дома, после его смены. Его жена накормила нас блинами со снежным вареньем7. Очень вкусное, я до сих пор помню его вкус и ощущение на языке – тягучее, горячее, с приятно-удушливым ароматом. Вечером мы играли вчетвером (как пришла со школы маленькая Джейн, дочь бармена, чьего имени я, к сожалению, не запомнил) в игру «Левая рука на Рембрандта»8 и весело смеялись. Но как только я стал чуть завидовать их семейному очагу, мне на ногу упал утюг, мирно дремавший на комоде. Мистика? У меня за спиной уже давно разменянный третий десяток, и досадно, что, кроме веселья, я ничего не могу дать детям, поэтому их у меня нет.
На следующий день я вышел на пляж.
Нельзя сказать, что я иду на берег за репортажем. Нет. Скорее меня ноги сами несут, не знаю зачем. Будто я из железа, а на пляже магнит. Вот и тот самый холм, что-то вроде «гнезда» для снайпера. Взобравшись на него вслед за Котом, я взглянул на пляж и увидел...
Меня зовут. На этом пока закончу, напишу дальше, как освобожусь.
Постскриптум: Не вериться в то, что я это пишу, что это всё произошло. Будто бы это было в другой жизни. Буквы порой падают с листа, приходиться их сметать со стола в ладонь и расставлять заново по местам. Ну иду уже!
4. Персонаж с головой волка издревних шотландских легенд.
5. Почерк неразборчивый, возможна ошибка в переводе.
6. Первый механический (не на ручной либо лошадиной тяге) лифт с приводом от паровой машины, называвшийся «вертикальной железной дорогой», был установлен в США в 1850 году.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете