До 57-го павильона (в котором проходит выставка «Книги России») нужно идти почти через всю территорию ВДНХ. Я давно здесь не был, и, пока шел, всё удивлялся: вот, скажем, Павильон №1 («Центральный, построен в 1954 году по проекту архитекторов Ю.В.Щуко и Е.В.Столярова, памятник истории и культуры государственного значения» – так сказано на сайте ВВЦ) – вся его боковая стена увешана ярко желтыми растяжками. На растяжках большие красные буквы: «Пончики», «Блины», «Шашлык»… Я прошел мимо, обернулся и долго разглядывал грандиозные соц.скульптуры на крыше павильона – окислившие, посиневшие от дождей и времени. И серп и молот, и колонны, и гербы советских республик. От всего этого веяло величием и холодом. Не меньшее впечатление оставляли другие павильоны – «Армения», «Узбекистан», «Карелия», «Украина». Гениальная архитектура. Осколки уснувшей империи. Сданные в аренду снаружи и изнутри…
На днях скандально известный роман Елены Колядиной «Цветочный крест» (о нем я писал тут, а о реакции на него – тут) был издан (издательством «АСТ») на бумаге (правда, текст подвергся некоторой редактуре – видимо, в угоду особо грамотной публике). Тем временем, Елена написала и передала в издательство уже вторую, еще никем не читаную часть книги. Об этом, в частности, и шла в тот день речь на конференции в 57-м павильоне. После конференции и автограф-сессии состоялось наше интервью. Хочу заметить, предупреждая возможные вопросы публики: до этой встречи мы с Еленой Колядиной лично знакомы не были. А на следующий день я получил от Елены следующее письмо:
«Добрый день, Глеб! Я сегодня полезла в инет и мне очень стыдно, что на выставке, во время нашей беседы, я вас не узнала... Простите, ради бога. Ну конечно же, я много раз читала вас в интернете, и читала многое из того, что вы писали на сайте "Перемены.ру". В том числе ваши хроники "Неудобной литературы". Спасибо за это! А сегодня в 16 часов объявляют премию "Полный абзац", куда, конечно же, попала и я. Ну как без "Цветочного креста" обойтись! Это ж такая реклама любому событию. Елена В.Колядина».
«Может и к лучшему, что вы меня не узнали», – ответил я.
Глеб Давыдов: Я, конечно, был шокирован тем, с чего началось мое знакомство с вами и с вашим романом… А именно: с этих всех ужасных разговоров в интернете…
Елена Колядинасмеется.
Глеб Давыдов: Мне понравилось, с каким юмором вы пишете, как это у вас все живо и по-настоящему. А вы всю эту историю в интернете читали?
Елена Колядина: Конечно! Я наслаждалась целый месяц всем этим шумом, воплями, криком. Я была очень довольна. Я искренне смеялась, мне было весело, когда я читала отклики или какие-то мысли и предположения. Поскольку ведь только я знаю на самом деле, как родилась эта книга и какие мысли, какие там действительно внутренние проблемы, писатель всегда их… в какой-то мере в книге они как-то предполагаются, как бы ты не говорил, что «отделяйте, пожалуйста, героя от автора», все равно оно есть, все равно сотрудник института Сербского всегда определит, почему одного, например, у Сорокина в книге какашки едят, а у другого в книге ребенок всегда погибает, а у третьего начинается книга со слова «афедрон». Да, наверное, тут есть работа для психиатра. Но, тем не менее, шум почему поднялся такой? Я думаю, во-первых, половина тех, кто меня обругали, они книгу не читали, это однозначно. Потому что я сразу чувствовала, кто прочитал книгу, но по какой-то причине она не понравилась, а кто ее не читал вообще – на первой странице споткнулся. Но, положа руку на сердце, я благодарна всем критикам. Почему я им благодарна, всем, кто эту книгу прочитал? Потому что я очень уважаю людей с твердыми убеждениями. Которые в соответствии с линией партии не колеблются: «Вчера была книга про комсомол популярна, и тогда я за комсомол, а сегодня про Единую Россию, и я – за Единую Россию, а завтра – про РПЦ, и я в РПЦ ринусь». Если человек с твердыми убеждениями ругал мою книгу, я очень ему благодарна за это.
Глеб Давыдов: А вы думаете, действительно много было среди них тех, кто с твердыми убеждениями ругал? Вообще какие причины, как вы думаете, эту толпу сподвигли камнями в вас кидаться?
Елена Колядина: Я думала над причинами. Вы знаете, мне 50 лет, и я жила при социализме, и я тоже была пионеркой, комсомолкой, и я тоже читала стихи и плакала над стихами «Боевые лошади / Уносили нас, / На широкой площади / Убивали нас» и над судьбой Маресьева и над всеми этими судьбами плакала. Ну, дураки такие были. Я, юный пионер, торжественно клянусь, я наизусть эту клятву помню. И вдруг мне говорят: ты неправильно жила, все это была ложь, коммунизм – это был фашизм, на самом деле вы, можно сказать, жизнь зря прожили… Люди кое-как смирились, часть из них умерли от шоковых этих сообщений, не выдержав. А часть смирились и ударились в веру. Оказалось, что Бог все-таки есть. Люди пошли в веру, ходят в церковь, постятся, как могут, яйца красят. И вдруг какая-то Колядина! Да кто она вообще такая?! Из какой-то там, не знаю, сидела-писала там на кухонном столе, какая-то баба, можно сказать, и литературного образования не имеет! И вдруг она смеет нас и в ВЕРЕ теперь еще разочаровывать, да как же так, да сколько ж можно нам-то вот, из-под нас землю выбивать, ведь коммунизм выбили, теперь еще и веру выбили! Да как она смеет батюшку в таком виде преподносить! Вот часть людей – в этом смысле, я думаю, оскорблены. Тем, что опять получается, что им верить не во что. Опять кто-то приходит и обливает грязью все самое святое, что у них в душе есть.
Глеб Давыдов: Ну а вы, когда писали, понимали, что порушите тоннель реальности многих людей? Или вы совсем не думали об этом?
Елена Колядина: Я писала с юмором. Я не понимаю, как можно не увидеть юмора в этой книге. Я ведь так, ну, пошутила по большому счету! Потом – почему я сделала всех героев такими молодыми? (Феодосии 15 лет, отцу Логгину 21 – хотя, возможно, батюшка и не может быть двадцатиоднолетним…) Потому что только вот в таком юном возрасте могут кипеть такие страсти. Мой батюшка – очень молодой, он тоже ищет себя. Ну, вот таким образом. Он у меня не отрицательный герой. Он герой, который таким образом ищет свой путь в жизни. Один из критиков чуть ли не призывал церковь предать меня анафеме, а книгу сжечь (я не буду фамилию называть, потому что он представляет определенную группу людей, он пишет на сайте РПЦ). И кто-то, кто захотел мне помочь и защитить меня от него, прислал мне его биографию. И оказалось, что этот критик очень долго был членом КПСС. То есть человек тоже очень долго и трудно искал свой путь в жизни. И, извините, после этого эти люди ругают меня за то, что я ковыряю в носу? Это странно очень. Что-то тут, может быть, из подсознания… Может, они узнали себя в этом отце Логгине… Может, расковыряла я какую-то рану… Может, бесы сразу в ком-то заиграли… Бешенство, конечно, у многих чувствовалось. К тем, кто совершенно с пеной у рта кричал, я даже не подходила. Потому что бешенством можно заразиться.
Глеб Давыдов: Вот как вы думаете: ведь написание романа это такая своего рода психотерапия.
Елена Колядина: Да.
Глеб Давыдов: То есть человек, пиша роман, он проводит некую внутреннюю работу. Происходит духовная работа, и писатель таким образом какую-то часть своих комплексов, вынося их на бумагу, может прожить, пережить и, может быть, как-то разрулить в какую-то хорошую позитивную сторону. Вот вы как раз уже коснулись этой темы, когда сказали про невозможность дистанцировать до конца автора от героя.
Елена Колядина: Конечно, это очень интимный процесс. Наверное, ни один писатель до конца не признается даже на исповеди, что с ним происходит, когда он пишет. Но я могу сказать, наверное, обо всех писателях (даже если кто-то из них это отрицает): писатель пишет, чтобы получать удовольствие. Это такой наркотик, все время желание психо-эмоциональный оргазм пережить. Поскольку ты погружаешься в совершенно другие миры, где ты можешь этим миром править. Вот как ты захочешь, так все и будет. Конечно, есть сильные герои, которые тебя начинают уводить в другую сторону, и ты не можешь вернуть их в то русло, которое задумал…
Глеб Давыдов: А что это за герои, откуда они берутся?
Елена Колядина: Для меня для самой загадка, как это происходит. Но я вот о себе скажу: я – законопослушный человек, и, если написано «уходя, гасите свет», я его гашу. Без билетов не езжу, руки перед едой мою. И, видимо, в обычной своей жизни я выполняю все, что от меня требуют – власти, семья, работа, начальство. И вечером, видимо, мне хочется из этого вырваться. И, вы себе не представляете, я с дрожью жду вечера – десяти-одиннадцати часов, когда все улягутся, когда будет тишина. Чтобы вот уйти в этот тайный сад наслаждения! В тот мир, в котором я могу пережить необычайные приключения. Я все это вижу, я там нахожусь. Представляете, да? Я переживаю приключения, которых мне никогда не пережить в обычной своей жизни! И я думаю, что писатели многие это ощущение знают. И вот «сад наслаждения творчеством» это естественно не моя фраза, но она очень соответствует тому, что действительно в душе у писателя происходит. Потом еще: тот, кто хорошо поет, вы знаете, он поет и любит слушать свой голос, да? А тот, кто любит слово… Это просто восторг, когда ты ищешь его, ищешь, и вдруг находишь этот самоцвет, вот ты этот камень мутный крутил, и вдруг нашел – по каким граням его надо срезать, чтоб он засверкал, чтоб он заиграл! И ты этот самоцвет, ты его, как мастер Данила, складываешь в свою шкатулку, и наслаждаешься, и никто об этом не знает! Муж проходит когда мимо кухни, он смотрит через эту дверь (ну мало ли, ночью куда-то пошел – воды куда-то попить или в туалет), он смотрит через стеклянную дверь: я сижу. «Жена на месте, все в порядке». Но там только мое тело в этот момент находится. Душа – абсолютно в другом месте. И вот я каждый вечер жду возможности ночью уйти в выдуманный мной мир.
Глеб Давыдов: То есть вы каждую ночь пишете?
Елена Колядина: Ну, не каждую, но частенько. Каждую невозможно. Причем забываешь о времени. Обычно я часов в 11 сажусь, и потом уже чувствую, что вроде как устала, надо сделать перерыв – наверное, уже час, может, ночи. Смотрю на часы – а на часах три, четыре, пять утра, я даже этого не заметила.
Глеб Давыдов: Это как с этими героями, которые могут уводить не в ту сторону. Завладевать вами, власть забирать.
Елена Колядина: Ой, вы знаете, об этом даже страшно говорить. Это, бывает, происходят такие интимные и в то же время страшные вещи. Когда за тебя как за писателя борются светлые силы и темные. У меня был такой случай: я писала сидела на гладильной доске, в спальной, и дома никого не было, все уехали, и я чувствую, что уже устала, и в комнате стало уже совершенно темно (это было летом, в июле или в начале августа, когда ночи очень темными становятся), и вдруг я чувствую, что я уже даже экрана ноутбука не вижу – в комнате совершенно темно. И я встала, включила свет и для того чтобы дать мозгу отдых небольшой решила сделать какую-нибудь физическую работу – я обычно или мою посуду, или что-то еще, чтобы отключиться. И вот я думаю: дай-ка я в спальной пол быстро вымою. Притащила ведро с водой. Рядом с гладильной доской (а живу я на седьмом этаже, хочу подчеркнуть) стояли весы напольные. Я их подняла, и оттуда на руку мне падает огромная черная ящерица. Я поняла, что я в этот момент – что-то вот, может быть, я переступила какую-то грань. Темные силы мне показали, что я с ними. Я была этим напугана. Я просто закричала! Поймала коробкой какой-то обувной, не знала куда деть…
Глеб Давыдов: В городской квартире ящерица?
Елена Колядина: В городской квартире, в панельном доме, на седьмом этаже! Вот как это объяснить? То есть я считаю, что борьба светлых и темных сил за писателя, за его ум и сердце все-таки происходит. И куда склонится писатель?...
Глеб Давыдов: И что же, вы перечитали этот фрагмент и что-то нашли?
Елена Колядина: Я сейчас уже не помню точно, что я там написала, но я почувствовала, что, видимо, какой-то перебор, перехлест у меня был. Была ночь, и что-то, наверное, все-таки я написала тогда в пользу темных сил. Я помню, что я что-то поправила. Не помню, что это было, поскольку я книгу писала полтора года и почти все написание книги сопровождалось какими-то событиями вот такими вот.
Глеб Давыдов: Вы в интервью, по моему, газете «Взгляд» упомянули, что, когда вы писали «Цветочный крест», вы общались непосредственно с каким-то божеством.
Елена Колядина: Да-да.
Глеб Давыдов: И оно, это божество, вам весело что-то диктовало.
Елена Колядина: Дааа, я просто боюсь об этом говорить, потому что скажут «ну, с головой у человека не в порядке».
Глеб Давыдов: Я не скажу, мне наоборот это кажется очень правдоподобным.
Елена Колядина: Ну, я в самом деле… я не смогла бы написать эту книгу сама, честное слово, я не понимаю, что мною водило, я говорю: мое тело сидело и что-то за ноутбуком делало – душа была где-то в другом месте. И мне казалось, что Господь Бог, с которым я тогда общалась… я как будто оказалась в каком-то столбе воздуха, в какой-то струе. Окно у меня (я перескакиваю с места на место, потому что логично не рассказать), окно у меня (рядом с которым стол кухонный стоит), на нем нет штор, только жалюзи – поднимаю, и у меня черное ночное небо, и я оказываюсь в каком-то столбе, который меня переносит в тот мир. И мне казалось, что Господь Бог мне помогает, как будто бы он мной двигает и, это может быть очень глупо звучит, но он был очень веселый, с юмором, снисходительно посмеивался, смотрел на меня сверху вниз и говорил: «Ну ладно, пиши что хочешь». Ну, что-то в таком духе. Конечно, это не объяснить словами, потому что все это было на уровне ощущений, и я боюсь показаться больной на всю голову, но со мной происходило именно так, я не знаю, как происходило с другими писателями.
Глеб Давыдов: Иначе говоря, вы оказались в потоке таком. Который вас нес, перло вас, и вы писали…
Елена Колядина: Да, да. Причем то наоборот герои мои все в моей кухне темной оказывались, то раздался такой крик невообразимый (я подумала: наверное, кошка в подъезде кричит), то мне казалось, что к стеклу этому двери кухонной кто-то подходит и на меня смотрит… То есть я переживала такую… такое… ну, такое приключение невероятное! Каждую ночь я к этому стремилась, чтобы снова и снова его пережить.
Глеб Давыдов: И удавалось каждую ночь погрузиться?
Елена Колядина: Да, да. Вот в какой-то транс погрузиться…
Глеб Давыдов: То есть пока вы это писали, вас это не отпускало?
Елена Колядина: Да, да. Это единственная книга, с которой было так. Единственная. А я автор одиннадцати книг. Никогда такого не было, обычно я писала как-то более или менее разумом.
Глеб Давыдов: А вот вы сейчас на конференции упомянули вторую часть, с ней как?
Елена Колядина: А вторая часть писалась уже мною. Вот чисто мною. Такой помощи свыше уже, по-моему, не было. Как мне кажется. Я писала ее с другими целями. Я хотела рассказать тем, кто судьбой Феодосии проникся, просто хотела рассказать, что с ней стало. Ведь в историческом факте, реальном, ее сожгли. Но я, может быть, как женщина и мать двоих детей никак не могла допустить, чтобы сын ее погиб, пропал, и сама она, такая молодая женщина, цветущая, у которой все впереди, тоже погибнет. Поэтому, наверное, из эпилога понятно, что и ребенок ее жив, и Феодосия сама не сгорела. И вторая часть написана лишь с одной целью – рассказать, что стало с Феодосией и встретиться ли она со своим сыном.
Глеб Давыдов: Когда выйдет?
Елена Колядина: Она уже в издательстве. В этом же издательстве «АСТ».
Глеб Давыдов: То есть когда вы закончили писать первую часть – контакты прекратились сами собой.
Елена Колядина: Да. Там более простой, понятный современный язык во второй части. Скорее, это историко-приключенческий роман. Ведь первую часть очень долго никуда не брали, и я стала мучиться какими-то комплексами: может быть, я непонятно написала, ну зачем я мучаю читателя, зачем этот сложный язык, эта тяжелая речь, может быть, трудно продраться сквозь эти формы речи старинной. Поэтому вторую часть я написала более простым языком.
Глеб Давыдов: Вообще, то, что вы описали, это такой своего рода шаманизм…
Елена Колядина: Нет, я бы так не назвала… Язычества тут никакого не было. Нет. Мне казалось, что это что-то божественное было, свет какой-то…
Глеб Давыдов: То есть вы христианского вероисповедания придерживаетесь.
Елена Колядина: Вы знаете, я не фанатик веры. Я верующая настолько, насколько любой нормальный человек исполняет заповеди «не убей», «не укради»… Ну да, я хожу в церковь, работаю добровольцем…
Глеб Давыдов: В Православную церковь…
Елена Колядина: Да-да-да. Работаю добровольцем в одной из групп социального служения церкви. Но я не хожу в церковь в длинной юбке, не надеваю платок, когда туда иду… Я не фанат.
Глеб Давыдов: Но ведь нельзя сказать, что язычество это прям вот темные силы. Ну, то есть, конечно, да, согласно представлениям христианским это так считается, и любой батюшка скажет, что все это демоны…
Елена Колядина: Ну, конечно, да. В общем-то мы все до сих пор остались язычниками. В газетах на полном серьезе пишут, что вот сегодня домовому на кухне нужно кашку гречневую оставить, что сегодня такой день…
Глеб Давыдов: И мне показалось как раз, что сквозь ваше произведение, сквозь вас, когда вы его писали, прошли какие-то реальные боги, которые продолжают жить среди нас. Дохристианские. Ведь известно же, что христианство это не исконно русская религия, она была привнесена сюда.
Елена Колядина: Ну да. И праздники ее выпадают на языческие праздники.
Глеб Давыдов: Причем люди ведь очень хорошо жили и до христианства. И верили в богов. Например, в бога Рода, Велеса… Разные божества были. И люди эти были хорошие, добрые, и жизнь у них была веселая позитивная, сильная. И ведь с принятием христианства эти боги никуда не делись…
Елена Колядина: Ну, думаю, что никуда не делись. Как ведьмы, домовые и русалки куролесили, так они и куролесят.
Глеб Давыдов: Э, я серьезно ведь…
Елена Колядина (смеется): Я тоже серьезно. И как черные кошки приносили неприятности, так они и приносят, если не сплюнешь.
Глеб Давыдов: Вы верите в приметы?
Елена Колядина: Ой, верю, да. Не знаю, к сожалению или к счастью, верю, да.
Глеб Давыдов: В какие?
Елена Колядина: Ну, в черную кошку однозначно, да, точно верю. И про то, что если будешь свистеть, деньги высвистишь, тоже верю. Ну и вообще, когда нахожусь за городом, есть ощущение, что и по лесу кто-то водит, и грибы там кругами растут. (Смеется.) Шучу, конечно. Но что-то есть. Я думаю, что, когда не можешь объяснить, почему ты в это веришь, то это что-то, наверное, на подсознании есть. Наверное, многие в моем возрасте ощущали уже какое-то присутствие… сталкивались, наверное, с какой-то тенью смерти. Любой человек, наверное, скажет, что с ним что-то такое было: вдруг звуки какие-то раздались, вдруг что-то затрещало… вошел – ничего нет, что ж это такое-то? Наверное, это домовые, ведьмы, русалки куролесят.
Глеб Давыдов: А что случилось с вами перед тем, как вы начали писать «Цветочный крест»? Можете вспомнить какие-то события интересные, характерные, какая была подготовительная работа? Не могло же оно просто так взять да и – бац – свалиться на вас?
Елена Колядина: Ну я лет, наверное, в четырнадцать написала свой первый рассказ. После прочтения Рэя Брэдбери. Отправила его в журнал «Юность», оттуда мне пришел ответ: молодец, рассказ нам не подходит, но ты продолжай, пиши, занимайся комсомольской работой, и все у тебя получится. Затем в 1995 году я написала рассказ, который отвезла в журнал Cosmopolitan. Его сразу взяли. И я начала писать рассказы. Наверное, около сотни рассказов написала. Слово это уже избитое и произносить неудобно – «гламурно». Но тем не менее – в стиле журнала Cosmopolitan. Как правило, это были рассказы о современных девушках. Как правило, моя героиня из провинции приезжает в Москву и ее каким-то образом покоряет. И тогда же я была увлечена идеями феминизма и собиралась написать энциклопедию о женщинах, и собирала о женщинах самые разнообразные факты, какие только находила в газетах, в книгах. И в одной из книг про ведьм я прочитала строчку о том, что в 1760-м году в Тотьме сожгли женщину по имени Феодосия, по обвинению в колдовстве. Если бы эта женщина была не из моей родной Вологодской области, а, например, из Киева, из Твери, я бы на эту фразу не обратила внимания. Но меня поразило то, что это мои земляки совершили. Я выписала этот факт к себе в книжечку, и каждый раз, когда ее пролистывала и вычеркивала темы, которые уже освоила в эссе или в рассказе, я каждый раз натыкалась на эту фразу, и во мне это росло, росло… Вы знаете, как говорят, что человек не может сразу стать монахом, монах в нем растет. Так и тема в человеке растет. И я стала на эту тему думать – о чем бы я еще хотела написать, и вот вы, наверное, как журналист знаете, что если в какую-то тему погрузишься, то судьба сама подбрасывает тебе и какие-то статьи, и встречи с людьми – вот именно на эту тему. И у меня скопилась целая пачка книг, каких-то интервью, воспоминаний пожилых людей, которые вспоминали, что вспоминали их бабушки и дедушки… В книге «Цветочный крест» есть несколько фактов, которые мне рассказали пожилые люди. Я их спроецировала на то время. Я читала книги, разговаривала с людьми, собирала частушки, пословицы, придумывала… Вся эта подспудная работа шла очень долго… И вдруг какая-то стена обрушилась! И я увидела весь этот мир! Видимо, количество вдруг перешло в качество. И весь этот мир мне открылся. Мир языка. И с тех пор любое слово, которое меня цепляет, я начинаю думать – откуда оно произошло. Постоянно эта работа идет, что бы я ни услышала. Вот, например, сейчас подумала «ой, нога замерзла», и сразу у меня мысль параллельно с разговором: «нога» и «нагой» – наверное, это от одного что-то, вот если ноги были видны, значит человек был нагой. У меня постоянно теперь идет эта языковая работа внутри меня.
Глеб Давыдов: Мир языка и язычество это же одно и то же, по сути…
Елена Колядина: Да-да! Одно и то же, да! Да… То есть писала я книгу полтора года, но готовилась она, росла внутри меня, наверное, лет пять.
Глеб Давыдов: Проросла, как цветочный крест.
Елена Колядина: Да, да, первоначально, кстати, вот этот факт… на самом деле в Тотьме на берегу реки крест изо льда вырубали мужчины, большой крест изо льда ставили. Чтобы каким-то образом охранять границы своего селения. Конечно, я не знаю, что там было в том лесу, почему там ставили перед ним крест, но первоначально я собиралась строго придержаться этой тотемской традиции – ставить ледяной крест. Но потом подумала, что для женщины это все-таки не характерно, это все-таки нужна мужская сильная работа – поставить крест изо льда, крест изо льда – холодный. И решила сделать его цветочным, поскольку Феодосия – женщина, и цветы просыпают семена, и родятся новые цветы… Женщине как продолжательнице рода, мне кажется, это ближе – то, что цветы, и жизнь продолжается.
Глеб Давыдов: А вы были в Тотьме?
Елена Колядина: В Тотьме не была, к сожалению. Туда добраться очень трудно, ехать далеко.
Глеб Давыдов: А люди, которые там живут, от них какие-то отзывы доносились до вас?
Елена Колядина: Да, вы знаете, сейчас группа общественности прислала в областную вологодскую газету «Красный север» на десяти страницах ругательное письмо о том, что эта книга – позор Вологодской области, о том, что я навсегда опорочила звание священнослужителя, о том, что книгу эту нужно запретить. Ну, я ко всему этому отношусь со смехом. Один из этих радетелей заседает в Единой России. И этот человек меня учит, как нужно жить и как искать свой путь в жизни…
Глеб Давыдов: Что-то вы там у них поддели… Мне кажется, что вы не только нарушили их картину мира и сбили ориентиры… А что-то глубже. Какие-то у них там внутри живут сущности, которые от вашего текста всплывают на поверхность… Это же все бесовская пляска была – все эти блоггерские бугага… Я все время возвращаюсь к этому, потому что я был поражен. Не знал, что вокруг столько закомплексованных несчастных людей, к тому же без чувства юмора…
Елена Колядина: Вы знаете, ведь в книге нет даже ни одного описания сексуального акта как такового. И называть эту книгу порнографией… ну я не знаю. Конечно, для кого что порнография. Каждый живет в меру своих представлений об этом. Когда с таким озлоблением на меня накинулись, я была удивлена – а почему споткнулись на этом слове «афедрон». А что в нем такого-то? Ну, почитайте «Я, Эдичка»… В моей книге нет ничего такого, что могло бы шокировать, ничего такого, чего любой из взрослых людей не делал бы каждый день, не думал бы об этом. Ну, батюшка? А почему в книге можно вывести колеблющегося судью, прокурора, врача или мента, а нельзя, чтобы колебался батюшка и искал себя? Не знаю.
Глеб Давыдов: Вот вы сейчас пешком шли сюда от метро ВДНХ?
Елена Колядина: Да, у меня сердце просто щемит, глядя, как все это разрушается.
Глеб Давыдов: Вы видели, какие тут красивые дворцы, вот эти павильоны, и как их облепили со всех сторон всей этой гадостью, табличками этими уродливыми и палатками?
Елена Колядина: Да, мы с вами рядом, возможно, шли и одно и то же думали… Все эти надписи «Золото», «Ювелирные изделия», «Вина», «Меха»… Да, мне грустно, немножко грустно…
Глеб Давыдов: Вот эта торгашеская история – она поразительна, конечно. Ведь ВДНХ это памятник культуры. Чудом сохранившийся осколок Великой Империи, которой когда-то была наша страна… Свидетельство того, что у нас была действительно Великая эпоха. Все эти громогласные здания, скульптуры, барельефы. И вся эта красота загорожена и перекрыта диким варварским убожеством…
Елена Колядина: Я с вами абсолютно согласна. Это памятник эпохи, памятник советской эстетике, которая сейчас, кстати, очень популярна среди молодых людей (одному моему сыну 21, другому 17). Просто разрушается памятник сталинской эпохи – плохая она была или хорошая… Да разве сравнишь эту территорию с каким-нибудь Диснейлендом? Даже близко нет! Это же что-то вроде Запретного города в Пекине…
Глеб Давыдов: Может быть это родственные явления: тот факт, что так загадили эту территорию, и тот факт, что люди так кричат на книгу, в общем-то, светлую, хорошую и веселую, брызжут пеной на нее. Это, может быть, симптомы одной и той же болезни социальной…
Елена Колядина: Людям трудно разочаровываться. Трудно признать, что что-то было не так, что может быть они идут не потому пути… Наверное, легче сказать: да все нормально, какой бы сейчас эпоха ни была, я довольно счастлив, зарплата у меня неплохая, и в Турцию съездил, и в Египет, все не так плохо, времен легких не бывает, в любые времена трудно жить... Может быть вот как-то загораживают свое сознание. Не хочется ведь себя ранить. Вы знаете, я бы хотела следующим президентом видеть женщину. Ни в коем случае не имею в виду себя. Но это должен быть человек глубокой культуры. Я почему-то вижу Нарочницкую, например. У нее есть всегда свой взгляд. Хорошо, что нынешний президент разбирается в компьютерах и твиттерах, слава Богу. Но еще хотелось бы, чтобы он ходил и в театр. И не только, когда приезжает король Испании.
Глеб Давыдов: Скажите напоследок: вы скучаете по тому потоку, который вас заставил написать «Цветочный крест»? Есть ли какая-то тоска от того, что это может не вернуться?
Елена Колядина: Да, да, это все кончилось. Оттого что я написала эту книгу и больше никогда не переживу тех ощущений, которые были во время ее написания…
Глеб Давыдов: Ну, почему же никогда?
Елена Колядина: Я не знаю, многие писатели говорят, что после того, как книгу жизни своей написал, то потом такой ужас охватывает… Что вдруг больше ты в это чувство не погрузишься и не сможешь ничего больше вот такой силы написать. Силы именно для себя. Потому что я не знаю, как читатель ее воспринимает, очень трудно это оценивать – как ее воспринимают люди, которые ее впервые читают, я-то ее уже почти наизусть знаю. Но сейчас я в каком-то страхе, что вдруг я не напишу больше ничего, что даст мне вот такие ощущения сильные.
Глеб Давыдов: Я думаю, напишете. Во всяком случае, желаю вам этого.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете