Олег Давыдов. ГОЛГОФА ЗМЕЯ. Кощуна первая. Вадим Новгородский
23 октября 1742
года (по другим данным - 3 октября 1740
года) родился поэт и драматург Яков Княжнин.
В
декабре 1793 года в Петербурге, напротив Александро-Невской лавры,
публично был публично сожжен текст трагедии Княжнина "Вадим
Новгородский". Сам Княжнин умер (по версии Пушкина) «под розгами» в Тайной канцелярии. Что же так возбудило власть придержащих? Для ответа на этот вопрос посмотрим, что именно содержится в трагедии Княжнина.
Рурик и Вадим
Новогородский посадник Вадим был три года в далеком походе. В его
отсутствие подвластный лишь «законам и богам» новгородский народ
совершенно сбесился. Вот как описывает это вернувшемуся из похода Вадиму
один из его сподвижников: «Едва пред войском ты расстался с сей
страной, // Вельможи многие, к злодейству видя средство // И только
сильные отечеству на бедство, // Гордыню, зависть, злость, мятеж ввели
во град. // Жилище тишины преобратилось в ад. // Святая истина отсюда
удалилась. // Свобода, встрепетав, к паденью преклонилась. //
Междуусобие со дерзостным челом // На трупах сограждан воздвигло смерти
дом, // Стремяся весь народ быть пищей алчных вранов, // Сражался в
бешенстве за выборы тиранов. // Весь Волхов кровию дымящейся кипел».
Чтобы
спастись от бедствий усобицы, новгородцы пригласили Рурика (так у
Княжнина называется Рюрик), который навел им отчетливый порядок. Боясь,
как бы с уходом Рурика не начались с новой силой разборки между разными
кланами новгородской элиты, народ и упросил варяга («с стенаньем, с
током слез») «принять венец и трон». Правда, таким образом была утрачена
свобода, но – «что свобода вся пред Руриковой властью?» – риторически
спрашивает Рамида, дочь Вадима, влюбленная в героического Рурика, и
продолжает: «Возможно ль Рурика кому возненавидеть? // Чтоб обожать, его
лишь надобно увидеть. // Своею вольностью лишенный всех отрад, // Не то
ли чувствовал, что я, и весь наш град, // Как Рурик к нам привел
торжественное войско». То есть, по мнению Рамиды, народ испытывает по
отношению к Рурику такое же эротическое влечение женственного характера,
как и она сама. Запомним.
Впрочем, все это было лишь
предысторией, в которой зреют зерна трагедии. А сама трагедия начинается
с возвращением Вадима, которому ненавистна сама идея самодержавия и
который возмущен тем, что свобода утрачена, а его дочь и народ любят
Рурика: «Ты страстию пылаешь к носящу здесь венец, – а ты вины не
знаешь!» И конечно, Вадим составляет заговор, восстает против Рурика,
терпит поражение, попадает в плен и кончает с собой со словами,
обращенными к Рурику: «Что ты против того, кто смеет умереть?»
Такова
общая канва пьесы Княжнина, детали которой нам еще предстоит разобрать.
Канва эта основывается на сообщениях летописей: «Повести временных
лет», которая не знает никакого Вадима, и довольно поздней Никоновой
летописи, в которой говорится: «Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и
иных многих изби Новгородцев советников его». Это все, что известно о
Вадиме, но и это сообщение историки подвергают сомнению. «Хотя новейшие
летописцы говорят, что славяне скоро вознегодовали на рабство, –
комментирует Карамзин, – и какой-то Вадим, именуемый храбрым, пал от
руки сильного Рюрика вместе со многими из своих единомышленников в
Новеграде <...>, однако же сие известие, не будучи основано на
древних сказаниях Нестора, кажется одною догадкой и вымыслом». Сергей
Соловьев тоже не верит в историческое существование Вадима и объясняет
предание о нем исторически зафиксированным фактом убийства новгородцами
варягов, нанятых Ярославом (христианское имя – Георгий), и мести
последнего убийцам. Имя Вадим историк производит от слова «водим», то
есть водитель, вожатый, вожак. На самом деле оно происходит, вероятнее
всего, от слова «вадить», которое (согласно Далю) в новгородском
диалекте означало «манить», «бавить время», «проводить», «обманывать».
Порядок и хаос
Впрочем,
меня здесь не очень интересует, был ли в действительности Вадим или его
вообще не было и – соответственно – восстал ли он в 863 году против
сильного Рюрика. Достаточно и того, что он существует в качестве
персонажа трагедии Княжнина, а также «Исторического представления из
жизни Рюрика» Екатерины II (императрица написала свой текст раньше
Княжнина). И еще произведений Рылеева, Пушкина, Лермонтова и многих
других русских писателей (причем, как мы увидим, далеко не всегда Вадим в
них назван по имени). Точно так же и Рюрик: возможно, он вместе со
своими братьями и существовал, но и он сам, и его варяги, и знаменитая
фраза «призвания» из «Повести временных лет» («Земля наша велика и
обильна, а порядка в ней нет: идите княжить и владеть нами»)
располагаются в сфере истории не реальной, но идеальной, мифической,
каковая история для нас, людей, бывает подчас гораздо актуальней и
важней, чем данные так называемой истории научной.
Идеальную сферу эту всегда выделяли добросовестные люди, хотя бы только для того, чтобы над ней посмеяться. Например, Ключевский
об интересующем нас здесь сюжете призвания варягов писал так: «Автор и
редактор Повести временных лет не могли довольствоваться уцелевшими в
предании малоназидательными подробностями того, что случилось некогда в
Новгороде: как мыслящие бытописатели, они хотели осмыслить факт его
следствиями, случай осветить идеей». Разумеется, будучи ревностным
позитивистом, Ключевский относился свысока к подобного рода
мифологическим «осмыслениям», а сюжетообразующим стержнем сказания о
призвании варягов считал «стереотипную формулу идеи правомерной власти,
возникающей из договора, – теории очень старой, но постоянно
обновляющейся по ее доступности мышлению, делающему первые опыты
усвоения политических понятий». В результате, по его мнению, мы находим в
летописи «схематическую притчу о происхождении государства,
приспособленную к пониманию детей школьного возраста».
Оставим на
совести великого историка его язвительность в отношении «понимания
детей школьного возраста». В конце концов, здесь слышится только
гордость тем, что сам-то он обращает свои великолепные мифы к детям
студенческого возраста. Но все равно ведь – к детям. Именно дитя в
человеке (любого возраста) является создателем и потребителем
исторических и литературных баек (даже самых позитивистских по форме).
Эту наивную сферу в душе человека когда-то открыли немецкие романтики,
они же углядели в ней субъекта народного творчества и назвали этого
субъекта Народ-дитя.
Представление об этой мечтательной сфере и о
бессознательном субъекте ее (начале всякого творчества и понимания)
тоже, конечно же, миф, но – весьма продуктивный и к тому же очень
настырный. Он, с тех пор как был сформулирован, проник во все поры
культуры и появляется теперь в наших текстах совершенно даже независимо
от нашего желания, как в случае Ключевского, творчески соединившего в
одной фразе представления о бесплодии схем и творческой фантазии
детства.
Кстати, это соединение понятий сухого схематизма и
творческой мощи возвращает нас к самой сути конфликта Вадима и Рурика. И
к тому же это расхожее противопоставление схематической упорядоченности
и творческой витальности почти буквально воспроизводит структуру
формулы: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: идите
княжить и владеть нами». Тут явный призыв наложить упорядочившуюся схему
на творческую мощь Земли. Причем, дело, похоже, не только в юридической
идее (как считает Ключевский), но в чем-то значительно более
фундаментальном и глубоком (одним из проявлений чего может быть и
право).
Присмотримся
к формуле. Ясно, что Земля в ней отнюдь не является только
географическим понятием (каковым она, кстати, и сегодня не является,
судя по тому, что за страсти бушуют в связи с вопросом о собственности
на нее). Нет, Земля – это наша кормилица, наша общая мать (Родина),
великая Мать Сыра Земля, изобильная богиня, сохраняющая свой алтарь в
нашей душе с древнейших времен матриархата. «Порядка в ней нет» – это
значит, что есть беспорядок, неустройство, безнарядица, хаос (тот самый
«Хаос родимый», который еще только «шевелился» в нашей душе в XIX веке, а
в XX вновь вдруг вышел наружу). Причем этот Хаос как-то уж очень
органически связан с производительной мощью Земли. Последнее, впрочем,
естественно: во всех мифологиях мира Земля порождает ужасающих чудовищ,
типа (у греков) Титанов, Киклопов, Сторуких, сюда же – Лернейская гидра,
Химера, Тифон, Сфинкс, Цербер и так далее.
Со всей этой
хтонической нечистью (силами Хаоса, никак не способствующими Порядку),
борются новые светлые божества, призванные «обустроить» Землю. На смену
хтонизму матриархата идет героизм патриархата. В греческой мифологии это
Зевс, сражающийся с Титанами и Сторукими, или еще, например, Аполлон,
убивающий Пифона. А у славян это Перун - мудрый и сильный покровитель
князей и дружины, серебробородый метатель молний, прославившийся тем,
что пригвоздил к почве змееобразное хтоническое чудовище. Изображение
этого великого поединка (в преображенном виде) мы можем сегодня видеть
на гербе Москвы, а также на дверцах московских милицейских автомобилей.
Змееборец и Змей
В
славянском фольклоре Змей представлен такими знаменитыми фигурами, как
Тугарин Змеевич, «друг милый» жены князя Владимира, которого («друга»)
крутой паренек Алеша Попович расчленил и разметал по чистому полю (что
княгиню, конечно, весьма опечалило). Можно еще назвать Огненного Змея,
вступающего в половую связь с женщиной, отчего родится существо змеиной
породы, которое бьется с собственным отцом и побеждает его (запомним
этот эдиповский мотив). Известен также Змиулан, чьи стада сжигает царь
Огонь (явно ипостась Перуна). И наконец, нельзя забывать о Змее
Горыныче: эта «люта змея» – вечный антагонист русских богатырей.
Особенно Добрыни Никитича, который, кстати сказать, как-то раз, победив
Змея, заключил с ним договор – «велики записи немалые» – не устраивать
больше кровопролития (примерно та же юридическая мифология, которую имел
в виду Ключевский). Горыныч, разумеется, нарушает этот пакт о
ненападении – похищает из Киева Забаву Путятишну, в результате чего
Добрыне приходится предпринять экспедицию в самый эпицентр демонического
– «норы змеиные». Спешу добавить, что Змей Горыныч был вообще большой
женолюб, и женщины, судя по сказкам, его так любили, что готовы были
ради этой змеюки даже губить своих мужей и братьев. Разве это не
беспорядок? Впрочем, любовные связи эти обычно кончаются очень печально
для Змея.
Обратите внимание: Змей хоть и описан в русском фольклоре как существо
мерзкое, злое, опасное, а все же есть в нем и что-то трогательное, даже –
симпатичное. В чем тут дело? А вот в чем: собственно поединок Бога
Грозы со Змеем – древнейший общеиндоевропейский миф (потому-то я не
обинуясь ссылался выше на всех этих Зевсов, Пифонов и прочую нечисть). В
славянской мифологии происходит поединок громовника Перуна со скотьим
богом Велесом (обладающим змеиными чертами) за обладание скотом
(вспомним Землю-кормилицу). А Велес это, знаете ли, уже не просто
какая-то змея, это наш родной и любимый автохтонный бог – покровитель
скота и податель богатства. В христианскую эпоху он стал почитаться под
именем св. Власия, а также Николы, любимых святых русского народа,
милостивых защитников, в отличие от Ильи и св. Георгия (суровых
христианских ипостасей языческого Перуна). Как сказал один костромской
крестьянин, «Микола старше Ильи-то, Микола – милостивый, а Илья
построже, с нами шутить не любит».
Огромное количество подобного
рода поразительных подробностей о взаимоотношениях разбираемых нами
здесь божественных сущностей (особенно в их христианском инобытии) можно
найти в книге Бориса Успенского «Филологические разыскания в области
славянских древностей». По ней забавно следить за тем, как на месте
древнего капища Волоса возникает Волосов Николаевский монастырь, или
ломать себе голову над тем, что бы значило такое странное пророчество:
«Когда Бог умрет, богом станет Никола» (и не подтвердилось ли оно в ХХ-м
веке).
Впрочем, у нас здесь задача немного иная: исходя из
предположения, что мифические сущности бессмертны (то есть никуда не
исчезают, но, лишь меняя имена, продолжают функционировать в иных
контекстах), поискать эти сущности в нашей обыденной жизни и в русской
литературе, которую в этой связи можно рассмотреть не просто как
беллетристику, но – как своеобразное священное писание. Создатели этого
«священного писания» (поэты, которые в этом и только в этом смысле
больше, чем поэты) рассказывают, несмотря на давление цензуры (духовной,
правительственной или собственно авторской), различные варианты
национальных (языческих) мифов (баек, кощун), – историй, которые под
видом светских повествований обращаются к языческой части нашей души, –
запрещенной, подавленной части, но все же живой (что видно хотя бы уже
по тому, что иные христианские святые вдруг оказываются воплощениями
языческих богов).
Эта языческая часть души требует постоянной
подпитки для поддержания своего существования. А точнее, божественные
(или там – демонические) сущности, живущие в ней, жаждут жертв,
поклонения, пищи для продолжения своей жизнедеятельности. Именно эту
жажду и утоляет литература, которая под видом вполне безобидных историй
рассказывает мифы о языческих богах и таким образом актуализирует их (и
богов, и их мифы). Ни читатели, ни писатели чаще всего даже не
догадываются о том, что, имея дело с литературой, оказываются в зоне
сакрального. И тем не менее это так – ведь божественные сущности дремлют
в душе человека, а священные тексты и ритуалы пробуждают их к активной
жизни. И вот уже бог (языческий) в душе человека заставляет своего
носителя совершать нечто, может быть, даже не очень понятное самому
деятелю и его окружению. Например, на исходе просвещенного XVIII века
жечь изданную в академической типографии книгу и забивать ее автора
насмерть. Или провоцировать идиотскими указами беспорядки на улицах
Москвы в конце века двадцатого. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете