Вслед за сорокадневом по Кузнецову, Лютов пришел в свою компанию рано, за десяток минут до начала общего трудового дня. Он перекурил, стоя у лестницы, глядя, как разбегались по рабочим местам ответственные сотрудники и рядовые клерки, и готов был уже отправиться в свой кабинет, но вдруг внимание его привлекла девушка, опаздывавшая на пару минут к началу трудов. Короткая гривка темно-каштановых волос, канареечно-желтая кофта, минимальная юбчонка, открывавшая ноги значительно выше колен... Она повернула лицо к большому гардеробному зеркалу - и оказалась живой копией "Солнечной девушки" покойного Кузнецова. Лютов хмыкнул и, обернувшись к оказавшемуся рядом секретарю, спросил жестко:
- Это что за телка?
- Новенькая операционистка, Иван Терентьевич. Звать - Леночка Дунина, а все кличут Дуняша... Главбух взял ее после курсов - видимо, глаз положил.
- Гм, новенькая... И уже опаздывает... Приведи ее после планерки ко мне в кабинет, только без ажиотажа. Чтобы не шуршали там, в бухгалтерии!
Сказано - сделано. Вскоре Лена Дунина, обмирающая от страха, приведена была под очи главного начальника. Лютов любезно усадил свою подчиненную в глубокое кресло, так, чтобы сравнить предполагаемый оригинал с подлинником. Убедился - точно, она самая. И спросил вкрадчиво:
- Вы давно были знакомы с Аликом... С Альбертом Кузнецовым?
Лена отрицательно затрясла головой. Лютов понял так, что запросто получить признание он не сможет, и в ходе дальнейшей беседы применил все дозволенные методы психологического прессинга, но добиться каких-то связных слов не смог. Вместо этого девушка вдруг расплакалась.
- Ну, ну, не надо расстраиваться. Я ведь друг Альберта, самый близкий. Неужели он обо мне вам ничего не говорил? Ладно, давайте - мы с вами сейчас поедем ко мне домой, я что-то покажу такое, чтобы вы могли мне довериться.
Сидя в машине рядом с Лютовым, Лена успокоилась, хотя и не понимала, что происходит. На всякий случай она еще подумала, что шеф - мужчина интересный во всех отношениях, и если он будет предлагать близость, отказываться не стоит.
Введя гостью в свою холостяцкую обитель, Лютов провел ее прямо в спальню, показал "Купальшицу", висевшую на самом выигрышном месте.
- Не стесняйтесь, Лена. Вот ведь, как Алик вас изобразил - полная натура, вплоть до родинки на вашем очаровательном задке...
В глазах девушки мелькнул испуг, она подумала: "Может, он извращенец какой?" А Лютов истолковал это по-своему: "Ага, проняло. Сейчас расколется..." Но Лена по-прежнему отказывалась от всего, более того, она опять всхлипнула, а затем разрыдалась в полный голос. Она совершенно не понимала, зачем ей показывают картинки с безобразной голой девкой. Лютову стало не по себе - он почувствовал, что пережимает. И по-дружески обнял девушку за худенькие плечи, стараясь успокоить.
- Не плачьте, не надо плакать... Я тоже расстроен, что с Бертом такое случилось... Не надо плакать, я вам говорю! Давайте, лучше съездим куда-нибудь пообедать, заодно и Алика помянем...
Лена подняла большие, быстро пересыхающие глаза, торопливо кивнула, соглашаясь. ("Вот с этого бы и начинал..."). И они отправились "куда-нибудь пообедать" - Лютов выбрал при этом весьма шикарный ресторан, что его спутница вполне оценила.
Она оценила и то, с какой властной, хозяйской манерой затребовал он отдельный кабинет и затем распоряжался обслугой. Но продолжала удерживать себя: пила только легкое вино маленькими глоточками, элегантно кушала салатики и бутербродики с икрой. И слушала больше, чем говорила сама.
Примерно после пятой рюмки "Арарата" Лютов вполне "проникся", и, глядя в спокойные сине-зеленые глаза сотрапезницы, оценил мужество, с которым она отстаивает свою тайну. После седьмой он мысленно спросил покойного друга: "Что же мне делать с этой твоей прелестницей?". И услышал ответ: "А ты возьми ее, не пожалеешь." Он еще спросил: "А как ты, Берт, не будешь ревновать?" Друг коротко рассмеялся: "Да мне это все уже до фонаря. Девочку вот жалко. Возьми ее, она такая одинокая..."
Когда услужливый официант принес кофе, Лютов, умиротворенный последней рюмкой, предложил девушке то, что стыдно предлагать порядочным дамам, - и она неожиданно легко согласилась. Ей просто захотелось, чтобы начатое как-то продолжилось, и уже утомительно было играть в какие-то игры.
YII
Проснувшись утром в своей городской спальне, Лютов никак не мог одолеть послезапойных мучений; ничего не соображая, он выбрался к холодильнику, добыл там начатую бутылку водки и, жадно прильнув, сделал два больших глотка прямо из горлышка. Затем вернулся к постели, где обретенная им красавица раскинулась в сонной доверчивой непосредственности.
Он подошел, вздернул подол девичьей рубашонки - так и есть, крупная родинка темнела чуть пониже спины, хотя и не совсем там, где ее изобразил Берт. Это было конечное доказательство, после которого далее продолжать следствие было бы неоправданной жестокостью.
Лютов вдруг вспомнил, что покойный Берт последнее время периодически ездил на рыбалку, но почему-то всегда один, или в компании разных малознакомых людей. Боже всемогущий, он ведь так любил свою Нину, так был ей предан! И вдруг - зацепила новая страсть, да еще как... И вся эта рыбалка была, конечно, лишь предлогом, чтобы смываться из дома, забирать эту девчонку куда-нибудь подальше, на природу, где можно без помех натешиться любовью, а еще написать ее в разных видах. Сам Лютов так бы делал, не моргнув глазом, но Берт, Берт... Алик Кузнецов, эталон совести и порядочности! Вот, сердчишко-то и не выдержало...
Господь милосердный, как же счастлив был Альберт, которого любили столь замечательные женщины - и Нина, и эта пигалица. Вот она, эта Лена, сейчас отдала свое тело другому - быть может, просто от тоски одиночества, но она ведь не отдает своей души... И он, Лютов, хорош - совсем измучил девчонку. Чем ей отплатить, когда она проснется, какой любовью ее любить? Он еще раз глотнул из бутылки, затем опустился на колени и приник губами к родинке на девичьей попке. Лена во сне дернула ногой - ей сделалось щекотно.
YIII
Жена - по необходимости, любовница - для радости. Следуя этой латинской поговорке, Лютов несколько переменил свой образ жизни. Он по-доброму переговорил с законной супругой, сделав ей несколько щедрых уступок в части управления семейными деньгами. И - надолго исчез из ее поля зрения, под предлогом навалившейся работы.
Заехав затем в свой офис, он издал приказ о переводе Дуниной Елены Васильевны на должность референта при генеральном директоре - всем стало понятно, что у шефа появилась новая пассия, но особых разговоров в фирме это не вызвало. Лютова уважали как хозяина, и побаивались его крутого нрава и редких, но очень жестких капризов. А жен его не любили за вздорность - ни первую, ни вторую.
Приняв свое новое положение как должное, Лена полностью погрузилась в безмятежное существование, где каждый новый день приносил новые приятности. Она убедила себя, что у них с Лютовым настоящая любовь, и полностью подчинилась прихотливой воле своего покровителя.
Разъезжая по делам, Лютов как-то нашел место, где, как ему показалось, покойный Кузнецов мог написать с натуры общий вид своей "Солнечной девушки". Старый, полуразвалившийся помещичий дом, в последние годы использовавшийся под склад. Замшелые каменные столбы, кирпичный приступок - почти такой, на каком сидела кузнецовская модель на картине. Буйства папоротников и жасминного роскошества не было вокруг, но художник вполне мог и должен был дополнить и украсить оригинальный, хотя и несколько унылый вид этой развалюхи. А совсем недалеко, в окружении ивняка, был пруд с плотной от мелких водорослей, но очень чистой водой. Лютов представил, как Лена Дунина здесь стеснительно раздевалась в кустах, затем медленно входила в воду, а Берт лихорадочно кидал на холст краски, спеша зафиксировать прекрасное, немного инфантильное тело. А потом они уходили к какой-нибудь деревенской старушке, которой Алик щедро платил за постой и за сдержанность языка...
Открыв это чудесное местечко, Лютов привез туда Лену, даже заставил ее присесть на кирпичиках, около мрачного каменного столба. Пригляделся к контрасту живой красоты, освещенной солнцем, и ветхой убогости окружающего. Потом снова заговорил о Кузнецове - и девушка немедленно разревелась, защищаясь от дальнейших расспросов. Но он был очень ласков с ней, убеждая до конца признаться в том, что сам уже вполне вычислил. И Лена не выдержала - она согласилась со всем, что говорил Лютов, лишь бы только он отстал от нее со своим художником.
Затем они провели ночь в избушке у какой-то совершенно тупой бабки; Лене там совсем не понравилось - она почти не спала из-за жужжания комаров, а утром пришлось мыться холодной водой, от которой ее волосы встали колтуном. Но зато Ваня после этой поездки перестал ей надоедать всякими глупостями.
IX
Еще оставалось выполнить обещание, данное покойному другу - устроить его персональную выставку в столице. Лютов призвал к себе незаменимого Либермана, и они допоздна обсуждали, как это лучше сделать. Когда опустела большая бутылка "Арарата", искусствовед вдруг выдал:
- Знаешь, все это мы мусолим чухню. Москву так просто не взять. Ну, повесим аликовы картинки, придут полторы дамочки из артжурналов, поахают - и все. И все, Ваня!
- А если раскрутить, Вадька? Ты же профи в этих делах. Придумай, как это подать!
- Не знаю, не знаю. Вот если бы как-то заинтересовать персоной автора... Но он уж больно просто жил, правильно. Не скандалил, не диссидентствовал... Нужна какая-то история, чтоб врезать по тупым мозгам. Ты понимаешь меня? Стори, как говорят на Диком Западе...
- Ну, это мы враз сообразим. Эй, Дуняша, выйди к нам на минутку!
Заспанная Лена вышла к мужчинам.
- Вадька, вот она, эта твоя стори. Гляди, показываю первый и единственный раз... Лена Дунина, она же "Солнечная девушка", великая и последняя тайная любовь маэстро Кузнецова!
Он бережно взял Лену за руку, вывел ее под яркий свет люстры. Потом очень деликатно поцеловал ее ладонь.
- Вадька, ты же хорошо знал Берта. Он ведь без ума был от своей грузинки. Чтобы ей изменить - ни-ни... И вот встретил эту красоту... Ты понимаешь, что в нее нельзя не влюбиться? Я вот сразу пал к ее прелестным ножкам... Ах, Вадим, Вадим, что ты понимаешь своими рациональными мозгами. Это же была такая любовь - она не могла не кончиться так, как закончилась. Алик просто убил себя, ты это можешь понять? Убил себя одновременной любовью к двум прекрасным женщинам.
Либерман глянул на Лену оценивающе, затем потянулся к бутылке - она была уже выдоена до последней капли, и искусствовед с сожалением покачал головой. Потом вдруг глаза его заблестели от неожиданной мысли.
- Вань, а ты ведь прав! На сто процентов прав! "Сердце, разорванное пополам" - вот же заголовок! Они там слопают, в Москве, и отпадут! Вань, дай еще выпить, и я сажусь писать, прямо сейчас... Я им врежу.
И Либерман сдержал свое обещание. Накануне выставки, устроенной в столице на деньги "известного провинциального мецената", искусствовед для начала закатал жгучую, искрометную статью, которую сумел поместить (не под своим именем, разумеется) в одной из популярнейших московских газет. А помимо того, запустил серию материалов о покойном художнике по солидным художественным и околохудожественным изданиям, с соответствующими иллюстрациями. Дело было в начале сентября, на завершении каникулярного сезона, когда журналисты и разный тусовочный люд уже в основной массе вернулись из отпусков и маялись от недостатка событий. Поданная в этот момент на газетные страницы выставка Альберта Кузнецова успела произвести впечатление.
Лютов был доволен - отныне имя его друга навсегда закрепилось в ряду значительных деятелей российского искусства постперестроечной эпохи. Конечно, не на уровне Ильи Глазунова или Михаила Шемякина, но все же достаточно высоко.
X
А вскоре затем на Россию обрушился очередной шквал экономических неурядиц. Начатая крахом нескольких "финансовых пирамид", серия неплатежей докатилась и до маленькой финансовой империи Лютова, обрушив ее с крупными убытками для всех участников. Лютов бился, как лев, пытаясь удержать свои банковские и инвестиционные структуры на плаву, но, в конце концов, вынужден был капитулировать. Спасая остатки имущества для своих близких, он срочно развелся с женой, перевел на ее имя все, что еще мог перевести, а сам пустился в бега от кредиторов, среди которых были весьма крутые люди. Далее след его затерялся - по слухам, он то ли уехал за границу, то ли был все же настигнут киллерами, посланными кем-то из кинутых компаньонов. Собранная Лютовым коллекция живописи в конечном итоге досталась одному московскому банку - в порядке частичного погашения долгов.
Оставшись без покровителя, Лена Дунина устроилась на простую работу - в универмаг, кассиршей. От Лютова ей осталось совсем немного вещей, и среди них - несколько альбомов с рисунками и набросками Кузнецова, а также большая фотография, где покойный художник и пропавший меценат стояли в обнимку.
Она существовала очень скромно, и пережитый недавно роман с богатым и симпатичным мужчиной уже казался каким-то сном или кинофильмом, который внезапно закончился на самом интересном месте. Порой она разглядывала кузнецовские альбомы, и при этом в ее сознание все глубже проникала придуманная Лютовым история ее отношений с художником.
До встречи с Лютовым собственный любовный опыт девушки был очень ограничен - несколько эпизодов со сверстниками, скорее из подражания подругам и желания попробовать новые ощущения, чем по настоящей страсти. А теперь ей уже порой хотелось, чтобы было на самом деле такое: глухая деревенька, развалюха-склад, пруд, где она якобы позировала нагишом. Разыгравшееся воображение пририсовывало новые детали, она фантазировала, как знакомится с Кузнецовым - на улице, нет, в магазине... Например, он стоит у прилавка, выбирает там носки или галстук, а она оказывается рядом, и он вдруг смотрит на нее большими, умными глазами. А потом они просто гуляют по городу, выбирая самые укромные уголки. Она вовсе не осуждает его за несмелое поведение - как же, ведь жена, дети... Затем она представляла первую настоящую любовную встречу, которую могла бы провести с художником. Например, в гостинице у вокзала. Как могли бы они лежать в постели, в обнимку, и он говорил бы ей разные ласковые слова...
Как-то раз, когда Лена, закончив смену, выходила из универмага, ее окрикнули старым прозвищем.
- Дуняша, здравствуй!
Она обернулась - Вадик Либерман, собственной персоной... Потеряв друга-мецената, искусствовед также на некоторое время исчез из города, и вот, объявился. И, конечно же, у него было к ней дело. Он получил заказ на книгу о современном провинциальном искусстве России, покойный Кузнецов там должен был фигурировать в качестве одного из видных персонажей. Само собой, он хотел узнать у нее какие-то детали, подробности.
В течение нескольких недель он приходил к ней по вечерам и расспрашивал, расспрашивал. А Лена уже почти верила в то, что ему рассказывала - она сама как будто жила в той придуманной истории, где была подругой и музой выдающегося человека.
Книга Либермана быстро продвигалась вперед, и сюжетная линия отношений Кузнецова с Леной выстраивалась в ней все более отчетливо. Искусствовед даже подумывал, что неплохо бы свозить девчонку в Москву - когда будет презентация его труда. Как-никак эта простенькая с виду барышня сумела очаровать двух очень незаурядных людей, и если еще дать ей немного шлифовки - может выйти очень даже неслабо...
Но Лена разрушила все эти не успевшие созреть планы. Во время очередного визита своего интервьюера, она вдруг заявила, что больше не может его принимать. У нее появился жених, милиционер - хороший парень, но ревнивый. Так что пусть Вадим далее трудится сам, не рассчитывая на ее помощь. Напоследок она отдала Либерману кузнецовские альбомы, где было немало пикантных зарисовок, оставив себе лишь замечательный парный снимок двух мужчин, в котором не было для нее ничего зазорного.
Либерман, конечно же, закончил и издал свой труд, который разошелся сравнительно небольшим тиражом среди любителей подобной литературы. И, возможно, найдется когда-нибудь чудак, который эту книгу прочитает, вдохновится забавным, но очень правдоподобным вымыслом и превратит его в пьесу или сценарий для фильма. _______________________ Послесловие от редакции Эта небольшая повесть была написана весной 1995 года двумя юными девицами подружками. А через полгода Женя Айзенберг (такой псевдоним она себе выбрала) попала под электричку, возвращаясь с занятий в МГУ. Тот, кто прочитал «Легенду о…», сам вполне уже мог убедиться в ее литературных достоинствах. Пусть теперь он также задумается о трагической мистике жизни и смерти. Редакция «Перемен» посвящает эту публикацию памяти Жени.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете