Некоторые мечтают о временах, когда Россия станет наконец Европой, есть такие, кто надеется на евразийскую идею и этническое возрождение.
Я считаю, что в России все имеется: и суд, какой-никакой, присутствует, и религия не хуже, чем в других странах, чиновников и правозащитников столько, что в глазах темно. Есть даже своя Европа и своя Азия; не хватает русской культуре лишь одного – не хватает Сирано де Бержерака.
Нет независимого поэта, который сказал бы: я не белыми и не с красными, не с Фрондой и не с Мазарини, я не с левыми и не с правыми – я сам по себе.
Пушкин остро ощущал нехватку такого героя – независимого и беззаконного – и написал «Дубровского». Однако от Дубровского всего полшага до Котовского, а Сирано разбойником не был, он был поэтом. Просто независимость Сирано де Бержерака была настолько вопиющей, что воспринималась столь же опасной, как разбой.
Сирано жил в те годы, когда Франция раскололась на партию мазаринистов и Фронду, когда (в точности, как и сегодня) обывателю предлагали выбрать – вы за Конвент или за Пале Рояль? Словно этот выбор менял что-то в жизни бедолаги – словно кукольная пьеса была взаправдашней. Отвечайте: вы за Конде или за Мазарини? Вы слышали последнюю проповедь Скаррона? Вы ознакомились с памфлетом Шендеровича? Вы были на Болотной площади? Вы придете еще? Вы защищаете королеву и дофина? Вы солидарны с указом Магницкого? Тогда, в точности, как и сегодня, возбужденным горожанам казалось, что свобода состоит в том, чтобы идти не слева направо – но справо налево. Шли в колоннах – и нравственное сознание волновалось.
Сохранить ясный разум в общем опьянении непросто; Сирано де Бержерак толпу не выносил – от природы был бретером и со всеми вступал в спор. Он не умел соглашаться – есть такие неуживчивые характеры, вечно им что-то не так. Все – люди как люди: перетерли – договорились, а у него не получалось.
Сирано в 1649-м году написал памфлеты против Мазарини (называется «Мазаринады»), а в 1650-м написал «Письма против фрондеров». Мазарини он ненавидел, а гламурную оппозицию – презирал; это было совершенно против правил. Сегодня ему бы сказали так: ах, ты хочешь чистеньким остаться? Ты уж определись – с кем ты! Он отвечал честно: я с Дон Кихотом и Сократом - а с паяцами быть не умею. Этот ответ многим показался высокомерным. Ишь какой, с Дон Кихотом! А с герцогом де Лонгвиль кто будет стоять на ратушной площади? А Пусси Райот кто поддержит? Если не ты, то кто же?
Сказать, что Сирано избегал скандала, трудно: напротив, он как раз на скандал нарывался – просто это был скандал не конвенциональный. Он искренне считал фрондеров – прохвостами, а Мазарини – жуликом; согласитесь, при таких убеждениях трудно разделить радости баррикадной борьбы. Ему говорили: необходимо выбрать! Или эти жулики – или те! А он отвечал: хорошо бы что-нибудь еще.
Его называли выскочкой, а то, что он был поэтом – ему друзей среди светских краснобаев не добавило. В те годы всякий маркиз полагал себя непревзойденным в эпиграммах и в салонных виршах – сочиняли все. Что ни танцор – то поэт, что ни фрейлина – то философ; обилие дарований соответствовало количеству сегодняшних колумнистов из интернет-изданий. Всякий салон рождал своих острословов, тогдашнее опенспейс не уступало нынешнему. Сирано на этом блистательном фоне смотрелся неважно: поэтом, как и сегодня, считался тот, кто вписан в определенный круг.
Не фрондер, и не роялист, и даже не поэт - кому такое понравится? К тому же наличие Сирано мешало противникам разрешать споры полюбовно: ведь на баррикадах мы от двух до пяти, а потом пора и на ужин. Мазаринисты чудесно уживались с фрондерами, противники (в точности как и сегодня) встречались на балах в Тюильри и на лыжных прогулках в Альпах, оппоненты были званы в те же самые дома, на те же самые выставки. Сирано ставили в упрек то, что он не соблюдает светских приличий – ну да, мы все здесь непримиримые борцы, но на именинах у спонсора едим из одной общей тарелки. Вы что же, мсье Сирано, даже на лыжах в Куршевеле не катаетесь? И не стоите в очереди на прием во дворец? Вы вообще, хоть кого-нибудь уважаете? Мы все за свободу, мсье, но не до такой же степени! Согласитесь, это дурной тон: политические убеждения своим чередом, а приличия надо соблюдать.
Вдобавок, Сирано был социалистом – считал себя последователем Кампанеллы и Томаса Мора – это в ту пору, когда храбрые принцы боролись за барыши от налогов с жадным кардиналом Мазарини. Наивные булочники и бакалейщики, которые обороняли вместе с маркизами парижские баррикады, полагали, что борются они за отмену налогов – ведь программы революции (как и сегодня) никто внятной не предлагал – однако в планы Фронды отнюдь не входило облегчить жизнь баррикадных борцов. Тогда, ровно как и сегодня, протестные демонстрации и митинги поддержки – набирались без всяких обязательств; толпу собирали легко – толпа вообще легко собирается.
Боролись фрондеры за то, чтобы сословные привилегии (сравни: независимые права корпораций) не ущемлялись государственными интересами – чтобы оброк с крестьян не делить с жадным двором. Вот ради этой благородной цели и звали умирать на баррикадах – мол, долой тирана в сутане, доколе терпеть иго временщика! Временщик Мазарини и алчная оппозиция рвали Францию на части, парламент кипел в бунтарских страстях, население собиралось под знамена сословных мятежников, – и в это самое время Сирано, вернувшись с войны, написал про Государство Луны. Это было продолжение утопии Кампанеллы (см. Город Солнца), описывалось такое справедливое общество, где все распределяется поровну; данная утопия никому не понравилась.
Сирано относился к путешествию на Луну не менее серьезно, чем авторы космических программ нашего времени. Он считал, что требуется начать с начала, на новой почве. Земная несправедливость и земное неравенство находили разрешение на Луне, и Сирано описал, каким образом; для начала он предлагал способ, как отменить войны. В годы Тридцатилетней войны, точно как и сегодня, перманентная война была необходима для поддержания иерархии в обществе: рабочий корпорации потому ниже менеджера, что солдат всегда ниже офицера – а Сирано высмеял принцип армейского неравенства, внедренный в общество как двигатель прогресса. Сирано показал, как алчность аристократов (тогдашнего креативного класса) отлично уживается с алчностью временщиков двора (тогдашних коррупционеров) – это два агрегата угнетения, и бороться надо с обоими. Книга «Государства Луны» никому не понравилась. Вообще идеи социалистического устройства общества редко кому представлются разумными – и особенно когда автор соглашается с тем, что равенство возможно при ограничении потребления. Эта деталь, по мнению экспертов, свидетельствует о неразвитом сознании: зачем равенство, ведь всегда лучше иметь больше, чем у соседа! Собственно ради этого и собиралась Фронда, за это и бился с аристократией Мазарини.
К дурной репутации бретера, скандалиста и выскочки – прибавилось определение «безумец». Сирано стал городским сумасшедшим: читал стихи в кабаках, дрался с наемными убийцами у Нельской башни. Одному долго не простоять: надо иметь какие-нибудь тылы. А у него тылов не было.
Убили Сирано де Бержерака по заказу обидчивого вельможи-фрондера, разозленного эпиграммой. Фрондеры вообще гораздо мстительнее монархов: у монархов бывает задета гордость, а у фрондеров болит то место, где была совесть; мелкий интриган всегда опаснее крупного.
Впрочем, если бы Сирано не убили по приказу фрондера, его бы рано или поздно прикончили по приказу двора – он многих раздражал. Ему размозжили голову бревном – сбросили бревно с крыши дома.
Образ Сирано для европейской культуры важен потому, что черты Сирано де Бержерака – это родовые черты гуманистического искусства вообще. Образ Сирано – это образ свободного художника. Другого свободного искусства в природе не бывает. Подлинное искусство, оно не с левыми и не с правыми, оно само по себе; с языком; с рифмой; с природой.
Таким же точно, как Сирано, – то есть, безумцем и выскочкой, – был Винсент Ван Гог. Он был и не с академической школой и не с импрессионистами, поэтому был неудобен сразу всем. Таким же был и Поль Сезанн, затворившийся в Эксе во время тщеславной франко-прусской войны; таким же был Франсуа Рабле, поп-расстрига, высмеявший сразу всех – от королей до оппозиционной камрильи, и Франсуа Вийон был тоже таким. Франсиско Гойя, презиравший испанский двор и ненавидевший революционные войска Наполеона – вот вам еще один Сирано. Таким же был и Жан-Поль Сартр, и Эрнест Хемингуэй – это тоже Сирано.
Это не стоффажи сословных баррикад, не члены кружка и секты, не поголовье протестных бдений. Это не клевреты двора, не чиновники, не академики. Они умеют встать поперек толпы – не за короля, не за принцев, но единственно за честь. Из умения стоять в одиночку, стоять самому по себе и вырабатывается осанка художника – и прямая спина гражданина.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете