Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

ЖРЕБИЙ КОНЦЕПТУАЛИСТА

В тот момент я не до конца понял мысль дяди Леши, но я привык подчиняться неким квакающим интонациям его голоса, проявившимся сейчас в полной мере. Поэтому не успел он еще закончить свою фразу, как я был уже на пороге.

— Звони мне, а если меня не будет, приезжай прямо в галерею, — крикнул хозяин мне вслед.

Я очень спешил, но, увы, опоздал: приехал к дому Рябчика, когда пожарные уже заканчивали тушить его квартиру. В отдалении стояла милицейская машина, около которой я заметил полковника Знаменского. Он был взбешен, как обманутый подругой павиан. Было ясно, что причиной его злости было то, что он согласился с доводами дяди Леши и позволил Рябчику вернуться в свою квартиру...

— Сколько трупов? — спросил я злого полковника, подкравшись сзади.

— Ага, ты уже здесь, а я, было, хотел звонить вам... — сказал он и добавил, указывая на дымящиеся окна Рябчика: — Никогда не прощу этого твоему дяде. Ему кто сообщил?

— Его разум, — сказал я и постучал себя по лбу.

— Понятно, — сказал Знаменский, потом проворчал нечто насчет того, что этот разум работает через задницу, и спросил: — А сколько же трупов по вашему разумению здесь должно быть?

— По-моему — горы, а по дяди Лешиному — щас спрошу.

Я достал телефон, набрал номер, спросил:

— Дядя Леша, а сколько трупов тут должно быть? Полковник Знаменский интересуется.

— А что он там делает?

— Тушит пожар. Дать вам его?

— Ну, давай.

Пока дядя Леша разговаривал со Заменским, я пошел посмотреть на пожарище и увидел, как из подъезда выносят труп Рябчика. Я узнал его по фиксе, высунувшейся изо рта в результате ужаривания мягких тканей лица. Никаких других трупов обнаружено не было. О том, чтобы в таком огне сохранился рисунок, речи быть не могло. Он сгорел, если, конечно, он там вообще был.

Когда я вернулся к полковнику, тот уже закончил разговор с дядей Лешей.

— Удобная вещь, — сказал милицейский, возвращая мне трубку. — Твой дядя велел тебе ехать в Рябчикову галерею, а мы с ним подъедем туда чуть позже, к началу. Понял? Но ты смотри там...

— Рад стараться, товарищ полковник. Буду обнюхивать всех, кто приходит, и никому не позволю раньше времени наложить на себя руки.

Отделавшись таким образом от моралистических нотаций полковника, на которые он, как известно всем телезрителям, большой мастак, я покинул печальное место, где за последние три дня уже два человека стали жертвами искусства. Разумеется, едва скрывшись с глаз Знаменского, я набрал наш домашний номер, чтобы получить инструкции от дяди Леши. Он мне велел обеспечить присутствие в галерее всех людей, с которыми нам пришлось иметь дело во время расследования, а также сказал, что сам сейчас выходит из дома, так что до встречи в галерее я уже не смогу с ним связаться.

«Выходит из дома»? – этот факт меня, не скрою, потряс.

...Сделав то, что мне было велено, и слегка перекусив по дороге, я подъехал к галерее Рябчика без пятнадцати шесть. Там собралось уже много народу. По всему было видно, что никто еще не знал о судьбе ее несчастного хозяина. Подвижный Виктор Мизиано уже давал по своему обыкновению интервью какой-то западной телекомпании. Безнадежно пытаясь скрыть свои комплексы, хорохорился жалкий Осмоловский. Зумберги беседовали в уголке со светским хроникером «Коммерсанта» Сандро Владыкиным. Пугая каких-то искуствоведов совкового вида, расхаживал легко предсказуемый Бренер — он выбирал, очевидно, подходящий момент для осуществления своего коронного артистического жеста: достать и приступить к онанированию. На чем свет стоит распинался Проценко перед сильно поддатыми Рожиным с Савиновым. Титус Советологов объяснял Федору Ромеру, где именно раки зимуют, а поодаль Игорь Дудинский спорил с Чащиным о правомерности акции Рябчика. Догин в сопровождении двух охранников появился из внутренних комнат. У него был такой озабоченный вид, что я понял: он все уже знает. Я стал наблюдать за ним, но тут ко мне незаметно подкралась Лида Лапухина (которой я звонил час назад и просил приехать).

— Ты кого-то выслеживаешь? — спросила она, — не меня ли?

— Пока не меняли, — сказал я дурной каламбур. — Но скоро здесь все очень сильно изменится.

— Почему? — спросила она.

— Будет концептуальная акция.

— Это я и без тебя знаю...

— В исполнении дяди Леши.

— Да? А как же Игорек Рябчик?

— Погоди, сейчас сама все поймешь, — сказал я, увидев, что в помещение входят дядя Леша, полковник Знаменский (в штатском), наш лейтенантик Михайлов (в форме) и с ними — какой-то еще человек. Мой шеф, сияя и стукая себя по ляжке каким-то круглым продолговатым предметом, завернутым в газету, направился к Догину. Я — вслед за ним.

— Даже представить себе не мог, что все так ужасно обернется... — начал Догин.

— Есть вещи, — прервал его дядя Леша, — с которыми очень опасно шутить. Впрочем, это все метафизика. К делу. У вас тут найдется помещение с телефоном — достаточно просторное, чтобы могли расположиться человек десять?

— Конечно.

— Прекрасно. Колян, выбери мне из этой толпы обоих Проценок, Зумбергов, Лапухину, Чащина.

— Люды Проценко здесь нет, — сказал я.

— Ну поищи, должна быть — ты ее разве не предупреждал?.. — забрюзжал дядя Леша.

Но тут я увидел и Люду, совсем затерявшуюся среди этого, с позволения сказать, бомонда — какую-то несчастную, пришибленную. По толпе, между прочим уже бежал ропот — то ли лейтенантские погоны на них так подействовали, то ли распространялась весть о гибели Рябчика, не знаю — мне в тот момент было не до таких тонкостей. Мы с дядей Лешей, милицейские, Догин, все отобранные шефом персонажи и плюс — пришедший с ним человек прошли во внутренние покои, где расположились на стульях по периметру стен.

Продолжение