Михаил Карпов был журналистом-международником, германистом. Работал во многих изданиях, в частности, в «Независимой газете» лучших ее времен, заведовал отделом международной жизни, потом был заместителем главного редактора.
Это был стихийный человек. Где бы он ни появлялся, вдруг начинались перемены. Иногда казалось, что – к худшему. Некоторые считали его действия ужасными. Но проходило немного времени, и выяснялось, что перемены, которые пришли с Михаилом, оказались благими. А люди, которые поначалу не понимали его, становились его друзьями.
Два года назад Михаил вдруг неожиданно умер. В портфеле редакции «Перемен» остался его рассказ об озере Ужин. Это в Тверской области, на Валдае, там у Михаила был дом. Мы не публиковали этот рассказ, поскольку к нему не было фотографий. При жизни Михаила все предполагали приехать к нему в гости и поснимать, но не сложилось. А теперь уже и неизвестно, когда туда можно будет добраться. Добраться-то надо, потому что там похоронен наш друг Михаил Карпов. А пока что в память о нем публикуем его текст.
Фотографии валдайских озер и деревень любезно предоставил художник Юрий Воронов. Это не совсем те места, о которых идет речь в тексте, но не слишком далеко от них. Природа, быт и архитектура там совершенно те же. Редакция Перемен
ЦЕРКОВЬ БЕЗ КРЕСТОВ
Разыскания дилетанта о церкви св. Троицы, что в Ужинском погосте
Да воззрением на святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего… Сергий Радонежский
Нет зрелища в русском пейзаже печальнее, чем вид заброшенной сельской церкви, купол которой осеняет вовсе не крест, а листва проросших сквозь него молодых дерев. Как прекрасен храм ни будь, щемит душу, в ушах звучат скрипки из «Eleanor Rigby», на ум приходят слова из нее же: «все эти одинокие, откуда и чьи они?». Сколько таких храмов на Руси — Бог весть. Только перечесть их — труд неподъемный. Описать же хоть часть — под силу лишь подвижнику. Впрочем, летописи зачастую составлялись во много перьев, соборно — стало быть, и житейскому человеку по плечу вставить в них свои строки.
Если ехать на машине из Москвы в Питер да и свернуть на полпути, прямо за Валдаем, перед милицейским постом, направо, попадешь на долгобородскую дорогу, упирающуюся в поселок Рощино рядом с президентской дачей. За десяток километров до них налево уходит плотная грунтовка, зажатая лесами. Справа от первой встреченной деревни — Борисово — зарастающий кустарником луг обрывается озером Ужин. Весной, пока смешанный лес не зазеленел, отсюда можно углядеть нашу ужинскую церковь. Дорога, переваливая борисовские горки, повторяет озерную береговую линию, обычно скрытую листвой, и с последней из них уже отчетливо встает перед глазами деревенька Ужин и даже часть Новотроиц. Но туда, влево, взгляд не косит, его намертво приковывает классический силуэт церкви на холме.
Кто-то из наших, ужинских или новотроицких, как-то обронил: де всяк здешний новожил после покупки ли, постройки ли дома чуть не всерьез собирается совершить два подвига — оба сродни геракловым: восстановить церковь и очистить Голову. Голова — озеро, соединенное с Ужином тонкой и короткой Шеей и зарастающее уже к июню так, что и мелких окошек чистой воды не разглядишь — одна сплошная зелень. Но с этим-то справиться не проблема, хоть и до него руки ни у кого так пока и не дошли. Вот с церковью — иное дело. Восстановить-то, наверное, можно, возродить — не уверен. А все же, отчего не попытаться сделать хоть шажок к этому? Памятью о Храме сколько веков живут иудеи? У нас она куда короче, но ничуть не менее крепка.
Чего нельзя в реале, то можно в виртуале — еще одно соображение, столь расхожее сегодня, укрепило решимость написать о нашей ужинской церкви. Начал, естественно, с расспросов. Но рассказы соседей, хотя, думаю, и их одних хватило бы на добрую книжку, плодили столько вопросов, что настойчиво подталкивали к более серьезному поиску.
Где ж, как не в интернете? Не так уж позабыта-позаброшена оказалась наша церковь Св. Троицы. Яндекс, как та кривая, вывел на сайт, где с помощью Божьей и Сороса размещены сведения о памятниках Новгородской земли. Там значилось:
«Церковь Святой Троицы 1805 — 1834 гг. д.Ужин. Современное состояние памятника неудовлетворительное. Здание не входит в список памятников, находящихся под охраной государства. Степень разрушения основных конструктивных элементов кровли, несущих стен, оконных и дверных заполнений, декора и т.д. уточняется. Ведутся работы по более точному определению технического состояния памятника. В наружной композиции утрачено только купольное покрытие над храмом и лестницы перед входами. Убранство интерьеров, иконостас — не сохранились. Пол в аварийном состоянии. Ограда, окружавшая церковь, разрушена до основания. Реставрационные работы не проводились.
Памятник является интересным примером провинциальной архитектуры эпохи позднего классицизма».
Вот такая визитная карточка.
Кроме иных резонов добавить к ее скупым строкам хоть что-то свое, не покидало еще и какое-то глубинное ощущение, что неспроста привел Господь обзавестись домом именно на Валдае, да еще стоящим на месте бывшего поповского, и чем дольше обдумывал его, тем отчетливее, крепче и даже как-то неколебимее оно становилось.
Начиная свои дилетантские разыскания, я не рассчитывал ни на что иное, кроме как на то, что узнаю сам и смогу напомнить другим имена русских людей самого разного звания, судьбы которых так или иначе связаны с церковью Св. Троицы и нашей ужинской округой. Сложилось же так, что эти разыскания высшим, видно, промыслом вывели прямиком на две такие могучие фигуры первого плана русской истории, как Суворов и Некрасов. И уж совсем в отдалении замаячил Чайковский.
* * *
Дом на Валдае объявился как бы случайно. Хотя, что понимать под случайностью. Диалектик-материалист толкует ее как «непознанную необходимость», индуист во всем видит карму, фаталист — рок. Ну, а православному она чистый промысел Божий.
Вначале было слово и слово это вошло в сознание с глубокого детства. Да так, что и не поймешь, со мной ли это было на самом деле или укоренилось где-то слышанное. Только перед глазами встает бабушка Вера Александровна, напевающая чуть дребезжащим голоском глинковский «Сон русского на чужбине» на музыку Верстовского: «И колокольчик — дар Валдая, так утомительно звенит». Причем будто бы слышатся мне эти строки иначе: «И колокольчик вдарвалдая…» То есть понимаю я это «вдарвалдая» как характеристику звучания поддужного ямщицкого бубенца, степень его громкости или, скорее, тихости. Не знаю, сколько лет прошло, пока понял верный смысл.
Первый, как по наивности тогда был уверен, раз Господь привел на Валдай чудесным летом семьдесят второго. На самом деле довелось побывать в этих краях на три лета раньше и не по своей воле. Но это я уяснил лишь в девяносто пятом и тут же на Валдае.
А тогда, в семьдесят втором, жизнь представлялась воистину прекрасной и удивительной. За плечами была непобедимая и легендарная, успешно оконченный рабфак и зачисление на первый курс журфака МГУ, а после месяца в стройотряде перманентно пустой карман чуточку пополнел. До 1 сентября оставалась пара недель, и Саша Маркин предложил отправиться в байдарочный поход по валдайским озерам. Знающие в таких странствиях толк дружки присоветовали ему маршрут Уклейно — Велье — Шлино — Глыби — Вышневолоцкое водохранилище. Снабдили даже преподробнейшими кроками с ремарками типа: «Здесь клюет карась», «Ловили раков» или «В деревне чудные молоко, сметана и творог». Двухместный «Салют» одолжил он, а за палаткой я отправился к дядюшке Кирюше, проректору московского Ин.яза.
Не успел объяснить, куда мы решили отправиться, как в ответ услышал: «Хе-хе, а мы только что оттуда». Оказывается, дядя с женой и моими двоюродными братиками Андреем и Лешей с неделю назад вернулись как раз с Велья, где с месяц прожили на одном из островов, подбитые на эту поездку друзьями-соседями Поповыми. Почтительно выслушав кучу наставлений, ни одному из которых, правду сказать, следовать, как все молодые да ранние, и не собирался, я поспешил покинуть родственников, наделенный брезентовой двухместкой и когда-то защитного цвета, а теперь порыжевшими рюкзаком и штормовкой.
Поезд пришел в Валдай на рассвете. Русскому уху и до сих пор немецкое «Anschluess» если о чем и говорит, то лишь о насильственном присоединении Австрии к рейху, но никак не о тщательной стыковке прибытия и отбытия поездов с расписанием прочего транспорта — чего уж толковать про семидесятые! И вприпрыжку, на рысях, подались мы с байдарочными упаковками на спинах и рюкзаками на брюхах к переезду, который аккурат во время прибытия поезда должен был пересекать автобус на Демянск. Бог не выдал, свинья не съела, а встречный товарняк не дал шлагбауму подняться раньше, чем мы на последнем вздохе доплелись до переезда. Райской музыкой прозвучал ласковый матерок пассажиров, уж было размечтавшихся ехать с комфортом.
От автобусной остановки до берега Уклейно было рукой подать. Оно встретило нас неприветливо. Было ветрено, пасмурно и как-то сыро, хотя дождик даже и не накрапывал. Некрупная рябь лизала песчаный, заваленный старой почерневшей и скрючившейся щепой берег, заставляя пошевеливаться полоску грязной пены.
Старенькую байдарку, без дебатов нареченную «Козочкой», чтобы как назвали, так и поплыла, в Москве проверять было негде, и я с трепетом ждал звуковых сигналов от капитана Саши, отправившегося в пробный рейс в одиночку с тем, чтобы я зафиксировал торжественный момент начала путешествия на пленку. Но мы, видно, недаром тщательно проклеили резиновым бинтом днище по местам соприкосновения со стрингерами и шпангоутами — капитан с ходу зада не подмочил.
Все вокруг переменилось чуть ли не сразу после отплытия. Серая мгла куда-то делась, сменившись небесной синью, из ее необъятности пролились щедрые и ласковые лучи солнышка на озеро, поверхность которого стала глаже некуда. Это ли не добрый знак?
Протока, ведшая к Велью, сплошь заросшая кувшинками и лилиями, как будто приглашала закинуть удочки в свои глубины, но у нас была всего неделя, чтобы добраться до Вышнего Волочка — Сашу ждали на работе, а сколько идти дотуда — неведомо, и мы предпочли махать веслами, покуда совсем не выдохнемся.
Кто выводит название озера от финского «вялья» — просторный, свободный, кто — от славянского «велий» — большой, великий, но в тот, первый раз, озеро весь размах своих просторов мудро приберегло на потом, хотя и увиденное впечатлило немало. Мы жались к берегу, чтобы зря не рисковать и не проскочить нужный левый поворот.
Первую стоянку устроили уже под вечер, соблазнившись все же по пути зарослями осоки у островов, прикрывающих вход в Балуевский залив, где на спиннинг взяли щучку со щуренком — озеро оправдывало звание самого рыбного на Валдае.
В сосняке на высоком песчаном берегу, к которому пристали, из-за грибов и брусники негде было нужду справить. Тот ужин мне до сих пор с ума не идет: уха, грибная каша, брусничный чай. Ну, и конечно, спиртику мне Саша развел — самому нельзя, нулевая кислотность. О чем, как улеглись, глубоко сожалел и на следующий день предложил мне выпивать с утра, а ввечеру наоборот — воздерживаться, чтоб ночью не донимать его трубным гласом носовых заверток, коего нипочем не миновать, если неукоснительно следовать стародавнему и общеизвестному русскому правилу «пей перед ухой, пей за ухой, пей уху поминаючи». Жаль, конечно, но от этого своего предложения мой партнер тут же и отказался, быстренько сообразив, что в случае его реализации большую часть пути ему придется махать веслами в одиночку.
Через страховидный, черный затопленный лес протока вывела нас на луговину и обернулась каналом, упиравшимся в плотину, возведение которой связывали со зловещим именем Берии, что оказалось совсем не наветом. Все в том же интернете удалось разыскать Постановление Государственного комитета обороны № 4754 от 10 декабря 1943 г. «О реконструкции Вышне-Волоцкой водной системы и гидротехническом строительстве на озере Велье». Сталинский сатрап ведь был зампредом ГКО и визировал его постановления.
Однако вовсе не его проклятое имя внушало нам некоторый трепет. О смотрителе или как там его этой плотины слухи ходили самые нехорошие. Де гоняет байдарочников обносить вверенный ему объект чуть не за километр и мзды, будь она даже в стеклянной упаковке, не берет, точь-в-точь как луспекаевский Верещагин.
На наше счастье, на плотине никого не оказалось. Тихо-спокойно обнеся «Козочку» и груз мимо нее, мы вздумали осмотреть сооружение, которым нас так пугали. Не успели приблизиться, в баньке на той стороне распахнулась дверь, и ее проем заполнила внушительная фигура. Широко и судорожно распахивавшийся зев не оставлял никаких сомнений в значении изрыгавшихся им словес, заглушаемых шумом перехлестывающего запорный щит потока. Сообразив, что голяком смотритель вряд ли перейдет от слов к делу, мы, хотя и не преминули ответить ему однозначными жестами, все же предусмотрительно предпочли побыстрее удалиться. Тем более что под щитом разевал широкую пасть сетчатый кошель, куда должна была неминуемо попадаться вся перевалившая плотину рыба. После баньки смотритель, видно, намеревался ублажить себя ушицей и, если уж не за сохранность гособъекта, то своего улова, он, как всякий сельский житель, явно готов был зашибить любого!
Вообще, на всем пути до Вышнего Волочка встречи с людьми были нечасты. Даже когда шли по Шлине, вытекающей из одноименного озера, и принялась она меандрировать в камышово-осочном раздолье так, что за час мы продвигались вперед не более чем на полкилометра, не встретили ни одного человека с ружьем. Хотя охота должна была быть уже открыта, а при дружном, по команде, ударе обоих весел по деревянным фальшбортам «Козочки» в воздух враз поднималось по паре десятков чирков и кряковых.
Однажды, уже в нижнем течении Шлины, угораздило выбрать для ночлега место никак уж для него не подходящее. Извиняло лишь, что из-за сгустившейся темноты пристали куда попало. Не успели забраться в спальники, по ушам врезало так, что выскочили из палатки, как ошпаренные. Один за другим с небольшим интервалом, казалось, прямо на нас с оглушительным ревом с неба принялись падать «сучки», которых я насмотрелся на львовском аэродроме Скнилов — том самом, что уже при «незалежности» «прославился» на весь мир крупной аварией во время авиашоу.
Только все успокоилось и мы, решив, что все позади, вернулись в палаточное тепло, шумовые атаки вновь пошли волна за волной. Теперь самолеты взлетали на смену, видно, севшим. Угораздило же нас разбить лагерь точно под их воздушной дорожкой! Короче говоря, ночь была хоть не с ливнями, зато с громом. После нее никакого настроения любоваться взлетно-посадочной полосой, упирающейся прямо в правый берег, и перехватчиками на ней не было.
Как-то внимание привлекла скрючившаяся на косогоре и явно заброшенная деревянная часовня. Пристали, чтобы взглянуть на нее. За нею вырисовалась невидимая с воды деревенька. Сорванная с петель дверь была прислонена к бревенчатой стене рядом с черным проемом, дохнувшим гарью и сыростью. Внутри было темно и пусто. Вскрытые полы и обугленные стены говорили о пожаре. Видно, его вовремя заметили и успели потушить. Выйдя наружу, заметили твердым шагом направлявшегося к нам мужика. Суровость выражения лица подчеркивала обыденная деревенская небритость.
— Ну… и чево нада? — прозвучало как «мотайте отсюда!»
— Да мы взглянуть… думали, заброшенная…
— Дак вот такие, видать, и взглянули… Их счастье — вода низкая, на лодках догнали б…
Продолжать диалог смысла не имело.
А вот в деревеньке с баньками, выраставшими прямо из воды, встреча была не в пример теплей. Пока выгружались на сходни из тройки досок, в сумраке берега прорисовались три старушечьих силуэта.
— И-и, горемышные, куда ж вас бес гонит? И матка, поди, у каждого есть? Уж все глазыньки-то, небось, бедные, выплакамши, — нараспев с ходу запричитала самая бойкая. — От, шатунов-то вас скоко стало, и не страшно? Ладно, лодкой, а то такой-то страстью да по воде? Далеко ли?
— Ну, ты какая, подруженька, торопкая. Поперед надо бы… вот я им сичас самоварчик — он у меня скорый, а тада и спросим, — перебила ее другая.
— И не думай, и не нада, у меня тока-тока поспел! — заторопилась бойкая.
В ее избенке и впрямь ярче сорокасвечовой лампочки под низким потолком блистал на столе начищенной медью и источал жар вскипевший самовар.
Креститься на божницу тогда в обычае еще не было, но то, что оба поклонились в сторону красного угла, от востроглазых старушонок не ускользнуло. Разулыбались все трое еще больше, засуетились, а, заметив на свету грязные потеки на лбах и шеях, тут же свели в не остывшую еще баньку.
После нее, посвежевших, усадили за стол, все испрашивая прощения за недостаток разносолов: «Не ждали жа гостей-то, да Бог послал, не обессудьте уж… Вот пиленого нет, вы в городе-то там с пиленым, а у нас песок. Да вот рыбнику-то свежева, в городе такого нету».
Отказать угощению этих нищих даже по сравнению с нашим тогдашним достатком старух — было бы все одно, что прибить их.
Увидев вынутую из рюкзака фляжку, заохали, руками замахали.
— Да вы ведь тоже после бани.
— И ништо, подруженьки, можно, тока мы в чаю, — разрешила себе и другим хозяйка, протягивая первой свою чашку.
До песен дело не дошло, но наговорились они с нами всласть.
Провожали — как встречали. Втроем.
Засадив весла в чуть парящую утреннюю воду, мы дружно загорланили «Yellow Submarine» — я гораздо громче Сашиного по причине отсутствия слуха и от телячьего восторга, что удалось незаметно забыть под лавкой наш НЗ: банку тушенки и банку сгущенки. Открыто отблагодарить ими старух за гостеприимство не решился.
Несколько раз я оглянулся: три согбенные темные фигуры, как слившись в одну, маячили в предрассветной мгле, пока высокий берег не заслонил их. Отчего-то защипало глаза.
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете