Олег Давыдов. «ТРАХ-ТАРАРАХ-ТАХ-ТАХ-ТАХ-ТАХ!» - 1.
Этот текст написан Олегом Давыдовым в феврале 1994 года, к годовщине написания Александром Блоком
поэмы «ДВЕНАДЦАТЬ», и
тогда же — в сокращенном виде — опубликован в Независимой Газете. Поэма написалась за два дня — 27-28 января 1918 года. А 29 января 1918 года (10 февраля
по новому стилю), по результатам окончания работы, Блок
написал в записной книжке: «Сегодня я — гений». редакция Перемен
Особенно всех смущала концовка поэмы. Брюзжала Гиппиус:
«Христос, ведущий 12 красногвардейцев-хулиганов...» Заходился восторгом
Иванов-Разумник: «Последние строки, так необходимо, так чудесно
завершающие эту необходимую всем нам, эту чудесную поэму о новой благой
вести…» Был парадоксален Волошин: «Христос вовсе не идет во главе
двенадцати красногвардейцев, а, напротив, преследуется ими». Андрей
Белый помещал блоковского Христа в светлое будущее, которое маячит
«впереди» и к которому идут «через углубление революции до революции
жизни». А отец Сергий Булгаков утверждал: Блок «кого-то увидел, только,
конечно, не Того, Кого он назвал, но обезьяну, самозванца».
Люди
решили, что Блок мог, в ясном уме и твердой памяти, считать, что впереди
красногвардейцев виден Спаситель. Впрочем, сразу после окончания поэмы
Блок сделал много заявлений типа: «Я только констатировал факт: если
вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа». Но я
иногда сам глубоко ненавижу этот женственный призрак».
«В СОГЛАСИИ СО СТИХИЕЙ»
Однако же все не так просто. Позже, в апреле 1920 года, в
специальном тексте о «Двенадцати» Блок напишет: «В январе 1918 года я в
последний раз отдался стихии… Оттого я и не отрекаюсь от написанного
тогда, что оно было написано в согласии со стихией». И далее: «Поэма
написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся
революционный циклон производит бурю во всех морях /…. Моря природы,
жизни и искусства разбушевались, брызги встали радугой над нами. Я
смотрел на радугу, когда писал «Двенадцать»». Это гораздо более
отстраненный и взвешенный тест, чем другие, где говорится: «Что Христос
идет перед ними – несомненно». Так обычно и бывает: что кажется
несомненным, когда отдаешься стихии, может вызвать сомнения, когда
стихия тебя оставляет.
Но что значит «писать в согласии со
стихией»? Главным образом – не своевольничать, не мешать разнородным
смысловым образованиям в собственной душе (отражающим как реалии
внешнего мира, так и явления внутренней жизни) соединиться в рождающемся
тексте так, как им самим это заблагорассудится, позволить им сложиться в
единое целое самым естественным для них образом. По сути, это все
равно, что увидеть сон и показать его другим. Спорить же со сновидцем,
хвалить его за увиденное или ругать – означает втянуться в рамки этого
сна, стать его персонажем. Именно это и произошло с критиками.
Но
если людям, жившим в разгуле той стихии, вполне естественно быть
персонажем сна Блока, то нам сегодня стоит взглянуть на этот сон именно
как на сон – со стороны. Это тем более заманчиво, что сновидение –
естественная форма произведений Блока. Едва ли не все, что он написал,
можно рассматривать как сновидения (или что-то подобное). Правда, читая
стихи, об этом обычно не особенно думаешь, но если как следует вникнуть –
отовсюду полезут слова, указывающие на такие состояния души, как сон,
бред, грезы и прочее в том же духе. Получится, что, например, контекстом
появления Прекрасной Дамы обычно оказывается сновидение. А это значит,
что перед нами (читающими) не только (и даже не столько) текст о
Прекрасной Даме, но и текст о ситуации человека, видящего ее (обычно во
сне). Почувствуйте разницу: для человека, который видит нечто (будь то
Дама или иной «женственный призрак»), важен объект этого видения, а для
человека, который смотрит со стороны, важно то, что некто (кто?) видит
нечто (что именно?).
«ГРЕШНЫЙ ИИСУС»
Итак,
что же именно видится в конце «Двенадцати»? Кто такой «Иисус Христос»,
являющийся в последнем стихе как Бог из машины?
Вспомним
несколько дат. Как известно, поэма была написана в основном за два дня –
27 и 28 января (по старому стилю). Однако первая запись о ней
появляется у Блока 8 января, а накануне в Дневнике он набрасывает план
пьесы об Иисусе Христе. И вот что там сказано: «Входит Иисус (не
мужчина, не женщина). Грешный Иисус». Далее: «Иисус – художник. Он все
получает от народа (женственная восприимчивость). «Апостол» брякнет, а
Иисус разовьет». Между апостолами «Иисус – задумчивый и рассеянный,
пропускает их разговоры сквозь уши: что надо, то в художнике застрянет».
Не слишком-то ортодоксальное представление об Иисусе Христе
вырисовывается – не Господь Бог, а какое-то устройство, улавливающее
смутные чаяния толпы и их выражающее.
Народный элемент,
«апостолы» – все какие-то неприкаянные отщепенцы: «Дурак Симон с
отвисшей губой», «Фома (неверный) – «контролирует». Пришлось уверовать –
заставили – и надули (как большевики)», «у Иуды – лоб, нос и перья
бороды, – как у Троцкого. Жулик». Процесс «призвания» этих «апостолов»
Блоку видится так: «”Симон” ссорится с мещанами, обывателями и
односельчанами. Уходит к Иисусу. Около Иисуса уже оказывается несколько
других (тоже с кем-то поругались и не поладили; бубнят что-то, разговоры
недовольных)». Ясно, что эти «апостолы» ничего общего не имеют с
евангельскими, но зато – совершенно однородны с теми «двенадцатью»,
которые появляются в поэме.
Таким образом, план неосуществленной
пьесы об Иисусе Христе – это как бы зачаток «Двенадцати». А если так,
то Христос с красным знаменем, появляющийся в последней строке поэмы –
это тот самый «грешный Иисус» (полуходожник-полудемагог), который «все
получает от народа». То есть он не что иное, как проекция смутных
желаний и темных инстинктов людей, отвергнутых обществом и не желающих в
обществе жить. Такой «Иисус Христос» может, конечно, формулировать
(«развивать») их неосознанные чаяния, смутное недовольство (и в этом
смысле он своего рода «логос»), но он не является чем-то
самостоятельным, чем-то отличным от «апостолов». Он только внешнее
выражение их недовольства.
В условиях революционной метели этот
призрачный вождь мог показаться Иисусом Христом, но, разумеется, он не
может быть Богом и Сыном Божьим. Ибо Бог не является рупором маргиналов,
хотя иногда и может говорить их устами. Несомненно, Блок знал эту
разницу. Но во сне (каковым является поэма) рациональное знание ничего
не решает, там все спутано в угоду особой сновидческой логике. И Блок,
даже закончив поэму, все не мог стряхнуть с себя сновидческую стихию. И
писал в Дневнике: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что
красногвардейцы «не достойны» Иисуса, который идет с ними сейчас; а в
том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой». Кто этот
«Другой»? Настоящий Христос или?..
«ЛЮТЫЙ ВРАГ»
Запись, сделанная Блоком 29 января,
сразу после двух бурных дней, когда написалась поэма, весьма
примечательна. Заканчивается она справедливой констатацией: «Сегодня я
гений». А начинается так: «Азия и Европа. Я понял Фауста. «Не ворчи,
пудель»». Можно только гадать о том, что именно в те дни понял в
«Фаусте» Блок, но то, что это замечание помогает кое-что понять в
«Двенадцати», ясно безо всяких гаданий. Дело в том, что пес, которого
подобрал на улице Фауст и которого вспоминает Блок, был «начинен»
Мефистофелем. Так вот, это тот самый пес, который в «Двенадцати» тащится
позади красногвардейцев (а впереди – «Иисус Христос»). Впервые этот
мифический пес появляется «на перекрестке» (в фольклоре – место обитания
нечисти), рядом с «буржуем». А потом увязывается за красногвардейцами.
Однако перед тем, как пес обнаруживается рядом с ними, - «разыгралась
чтой-то вьюга».
В русской литературе вьюга ассоциируется с
бесами. Возможно, именно поэтому в ритмах 10-й главки поэмы (следующей
за явлением пса) слышатся интонации пушкинских «Бесов». И дело не только
в хореях этой главки (хотя стоило бы обратить внимание на одно
таинственное замечание в мартовском Дневнике: «У меня непроизвольно
появляются хореи, значит, может быть, погибну», – замечание, сделанное
по поводу приведенной тут же строчки, вошедшей в незаконченный «Русский
бред»: «Толстопузые мещане злобно чтут дорогую память трупа»). Дело в
общей атмосфере вьюги «Бесов» и блоковской вьюги: «вьются тучи», «снег
воронкой завился», «вьюга мне слипает очи», «и вьюга пылит им в очи»,
«дует, плюет на меня», «не видать совсем друг друга», «хоть убей, следа
не видно», «ой, вьюга, ой, вьюга!», «там верстою небывалой он торчал»,
«снег столбушкой», «в поле бес нас водит, видно».
В таких
бесовских погодных условиях Петькина реакция представляется наиболее
адекватной: «Ох, пурга какая, Спасе!». Но товарищи его немедленно
одергивают: «Эй, не завирайся!» – ты, мол, уже душа погибшая, и
Спаситель тебя не упас от убийства. Другой красногвардеец поясняет: «Шаг
держи революцьонный! Близок враг неугомонный!» Принято понимать этого
«врага» как контрреволюцию, но в контексте вьюжной бесовни это, скорее
всего, «враг рода человеческого». И нечего нам смущаться тем, что
красногвардейцы вроде бы не верят ни в Бога, ни в черта. Можно не
верить, а все-таки чувствовать присутствие чего-то незримого. Ведь так и
сказано: «Их винтовочки стальные на незримого врага»… Но направлять на
такого врага винтовку совершенно бессмысленно: он незрим, а точнее, не
узнан, ибо по своему мерзкому обыкновению прикидывается собакой.
Товарищи в недоумении: «Кто в сугробе – выходи!.. Только нищий пес
голодный…»
Некоторых критиков особенно возмущало то, что Блок
срифмовал «пес» и «Христос». Возмущались они оттого, что не поняли, что
за «пес» и что за «Христос» обрамляют ночной дозор красногвардейцев.
Если же это понять, то рифма оказывается очень богатой. Ведь бес в виде
пса, привязавшийся к бедным красногвардейцам, подняв метель, вовсю их
морочит, пугает, заставляет их видеть (наводит) впереди привидение с
красным флагом (проекцию их собственных фобий). Они по нему даже
стреляют: «Трах-тах-тах!». Но в ответ: «Только вьюга долгим смехом
заливается в снегах…» Вот тут-то по крайней мере один из них, Петька,
решает, что это Иисус Христос.
Почему Петрухино виденье
инкриминировали Блоку, неясно. В тексте поэмы о видениях Блока – ни
звука. Но красногвардейцы – не зря же стреляли! – что-то, конечно,
видели.
«ЗВЕНЯЩИЙ ТОВАРИЩ»
Смысловой
параллелью безуспешным военным действиям против «женственного призрака»
можно считать увенчавшуюся успехом операцию красногвардейцев против
Ваньки и Катьки. Подоплека известна: Петька любит Катьку, Катька гуляет с
Ванькой. В результате Петька, целясь в Ваньку, убивает Катьку. Очень
похожую историю Блок рассказывает в «Балаганчике» (1906). Арлекин там
уводит в метель невесту Пьеро Коломбину – и тоже сажает в «извозчичьи
сани», из которых она валится ничком, так что ее невозможно поднять,
поскольку она, оказывается, «картонная». Параллелизм событий, как
видите, полный, но только в «Балаганчике» Коломбина падает безо всякой
стрельбы. Таким образом, гибель Катьки описана (если угодно, предрешена)
уже в 1906 году. Революция принесла с собой лишь новые нравы,
экстремизм. Что же касается треугольника – Ванька, Петька и Катька – то
корни его даже не в «Балаганчике», а гораздо глубже.
В августе 1921 года (в речи памяти Блока) Андрей Белый, прослеживая
«центральные образы-мифы» в поэзии Блока, говорил: «”Логос” Владимира
Соловьева вошел в рыцаря и не в рыцаря, а просто в Пьеро, а Пьеро стал –
«только литератор модный, только слов кощунственный творец» <…>; и
дальше этот интеллигент стал босяком <…> – и наконец этот босяк
стал Петькой из “Двенадцати”. А “Прекрасная дама” была “Незнакомкой”,
“Проституткой”, и даже проституткой низшего разряда, “Катькой”». Белый
прекрасно говорит, жаль только, что он не сообщает ничего определенного о
превращениях Арлекина-Ваньки. А они ведь весьма интересны.
Того, кто в поисках корней Ваньки возьмется перечитать все стихи
Блока подряд, ждет сюрприз. Вначале, буквально в сотнях стихотворений,
будут заметны лишь две фигуры: грезящее лирическое «я» и таинственная
женщина этих видений. И вдруг в стихотворении, написанном 16 декабря
1901 года, появляется некто третий: «Неотвязный стоит на дороге, //
Белый – смотрит в морозную ночь.// Я – навстречу в глубокой тревоге,//
Он, шатаясь, сторонится прочь». Дело не обходится, конечно, без «голубой
царицы земли» (так что троица здесь уже в полном составе), а
заканчивается все опять-таки «белым».
Если иметь в виду ту
незавидную роль (Арлекина), которую после 1904 года станет играть Андрей
Белый в жизненной драме Блока, то так и подмывает связать таинственного
«белого» (который в конце цитированного стиха, «торжествуя победу
могилы, <...> смотрит в морозную даль») с поэтом Андреем Белым.
Нет, конечно, не может быть и речи о том, что Блок в этих стихах имел в
виду Белого – ведь в декабре 1901 года Блок еще, кажется, даже не знал о
существовании писателя с таким псевдонимом (хотя и слыхал о московском
студенте Борисе Бугаеве, что-то там пишущем). Однако в общий контекст
очень странных, подчас совершенно мистических взаимоотношений этих двух
символистов такое, прямо скажем, пророчество свободно укладывается.
Линию странных увязок блоковского Арлекина с Андреем
Белым прекрасно можно продолжить, но – не сейчас. Сейчас важно только
заметить, что с конца 1901 года в стихах автора «Двенадцати» появляется
тритагонист – некий «карлик», «двойник», «арлекин» и т. д., – который с
тех пор приходит все чаще и чаще. И в конце концов оборачивается
Ванькой. То, что этот образ возникает в поэзии Блока еще до начала в его
жизни всякого рода треугольных драм, весьма знаменательно. Это значит,
что Арлекин-Ванька возникает вовсе не как отражение опыта неких реальных
событий жизни поэта. Скорее наоборот: то в душе Блока, что станет
впоследствии Ванькой, предуготовляет ход грядущих событий – как в жизни,
так и в поэзии. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете