ФОТО И ТЕКСТ: АНДРЕЙ КАШПУРА
Part 1
А у нас весна! Накупил себе винограду и яблок…
Но насладиться ими я не успел. Меня посадили. Выписали путёвку. Отправили на дачу. Бросили за решётку.
— Мы вынуждены заключить вас под стражу. Пройдёмте.
Зашли с боков два красивых охранника в бронежилетах и отвели меня в одиночку.
— Снимайте пиджак и ботинки. Ноги шире руки на стену.
Пока один обыскивал пиджак, прощупывал швы и подкладку, другой обыскивал меня.
— Одевайтесь. Руки вперёд, большие пальцы вверх.
И защёлкнулись браслеты на моих арестантских запястьях.
Канадская тюрьма. Камера не большая. Только нары доска, привинченные к полу. Дверь без ручек с окошком. Видеокамера и система отопления и кондиционирования в потолке. Через некоторое время за мной пришли.
— Выходите.
До этого у меня отобрали все вещи: ключи, проездной, деньги (потом отдали) и галстук. Непонятно почему отобрали галстук, но не отобрали ремень и шнурки.
На ремне можно было бы вполне благополучно удавиться.
И под конвоем повели куда-то. На лифте спустились вниз на огромную подземную стоянку. Где стоял уже, распахнувши свои стальные объятия-двери, чёрный воронок. Там уже сидели четверо в наручниках. Кода ехали, только одна мысль не давала мне покоя – в Кресты или в Бутырку?
Внутри воронок Шевроле весь обит цинком. И поделён на зоны. Первая водительская. Со всем управляются двое конвоиров. Дальше идут две маленькие одиночки, разделённые плексигласовыми (это очень прочный, прозрачный пластик) перегородками с просверленными дырочками. А потом общая зона со скамейками с трёх сторон.
Ехали долго, минут сорок, может больше. Все видели в кинофильмах американские тюрьмы. Канадские тюрьмы — такие же. Снаружи высокий забор и проволка винтом в пять рядов. Высоченный бетонный или каменный (если тюрьма старая) забор с вышками-башнями. И ворота.
Я давно хотел посидеть в европейской тюрьме. Язык подтянуть, отдохнуть. Вот и сбылось.
Выдали мне принадлежности. Там тумбочек нету. Просто пластиковая корзина.
Тюрьма меня не исправила и не закалила. В тюрьме я простудился и заболел. И болел почти всё время, что сидел. Очень обидно. Наш корпус (барак ;-) двух этажный. На втором этаже мы спали, а на первом были столовая игровая комната и кинозалы. Чрезвычайно удобно сидеть в двуязычной стране. Два кинозала. В одном телевизор показывает на французском, другой – на английском. Если надоел один фильм, можно пойти в другой зал. Чтобы переключить канал или прибавить звук, нужно было просить охрану. Пульт в руки не давали. Кинозал был совмещён с библиотекой. Система та же – книги на французском и английском. Русском, украинском, индийском и др. Всё время приносили свежую прессу.
«Здесь не камера, палата! Здесь не нары, а скамья…»
Камерапалатакомната на пять человек. Кровати к полу не привинчены. Можно будет баррикадироваться в случае чего. На окнах везде, во всей тюрьме решётки. Тут так хитро освещение поставлено – конечно, не специально, – в общем, свет от прожекторов с наружи даёт такую тень, что решётки получаются на всех стенах, кроме потолка. И создаётся ощущение, что находишься в клетке. Я это называю – дополнительные меры воздействия.
Но есть и большие, светлые просторные камеры на 25-30 коек. Основные – это три коридора, с пятью или десятью камерами по пять человек. В конце каждого коридора. Душевые. Зеркал нет. Есть металлические пластины, отполированные до состояния зеркала. Каждому присваивается номер согласно его койке. Например, камера 203 и пять коек под буквами A, B, C, D, E. То есть – Alfa, Bravo, Charlie, Delta, Echo.
Я был 203 дельта.
Помню, когда первый раз зашёл в камеру, там все чёрные и один мексиканец с бандитской рожей. Я им говорю:
— Здорова, бродяги!
А они мне хором:
— Welcome to Canada!
В игровой комнате всякие игры, настольный теннис два стола, настольный футбол, ну и всякие шашки, шахматы, домино и т.п. Помню, какой-то парень из Африки пошёл курить, споткнулся, упал с лестницы. И некоторое время не мог ходить, ему выдали кресло-каталку. Ну, парни, не долго думая, подкатили его в пинг-понг играть. От такого зрелища хохотали всей тюрьмой, вместе с охраной. Это надо было видеть…
Со стороны охраны какое-то непонятное личное отношение идёт. То есть действуют не по уставу или плюют на устав. Например, чтобы побриться или подстричь ногти, нужно брать станок и кусачки, и после дела сдавать на контроль. Могут дать кусачки, а могут не дать. Мне не дали. Пришлось ждать смены караула. Также и с одеялами. Они тоненькие, просвечивают. Батарею завоздушило. Я замерзал. Просыпался ночью от холода. Я сразу догадался, что нужно делать. И как только менялась охрана, я подходил и каждый раз говорил одно и то же, как в первый раз, разным охранникам. Они ведь не отмечают, что и кому выдают. Таким образом у меня было четыре одеяла. Но хуже всего это храп. Слева этот орангутанг так меня донимал, сволочь. Я сначала хотел по-тихому, подушкой. А потом мне сказали, что можно перевестись. (Переводиться я, конечно, не стал…) Ну как работающий трактор над ухом. Так одолел, спасу нет.
Когда сажают, оформляют бумаги. И надо обязательно говорить, что вегетарианец! Обязательно! Позже расскажу почему.
То ли от постоянно включенного дневного освещения, то ли от простуды сильно болели и слезились глаза. Я всё время ходил с полотенцем и закрывал глаза от света. Не мог ни читать, ни смотреть телевизор. Первую ночь я почти не спал, из-за холода, храпа и новых впечатлений. Уснул к утру. А в без пятнадцати шесть, «кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил…»
Каждый день подъём был в без пятнадцати шесть, в воскресенье дали поспать до семи. А в понедельник, разбудили в пол шестого. Навёрстывали упущенное.
Так вот, про вегетарианство. Вегетарианцы всегда идут в столовую первыми. Когда мы заходим, охранник кричит: спасайся вегетарианцы идут! Для них особое меню. Улучшенное. Зачитывают номера, и мы выходим строиться в столовую. Я был единственным белым вегетарианцем. В основном это индусы. Мясоедов кормят курятиной. Химической. А вегетарианцев кормят рыбой. Рыбы в Канаде много, и нет смысла выращивать её на химии. Следовательно рыба много полезнее.
Я видел по телевизору рыбный рынок Монреаля. Владивостокский рыбный рынок кашляет где-то в сторонке. В Монреале этот рынок размером в несколько футбольных полей. Там сразу же и готовят рыбу. Мясоедов рыбой не кормят.
Скажу сразу, в тюрьме кормят, как на убой. Я ни разу не смог до конца съесть всё, что давали, просто не влезало, приходилось выбрасывать. Завтрак в 6:30, потом с 8 до 10 разрешают поспать. Там так хитро делают, я до сих пор не выучил систему, когда они закрывают, а когда открывают второй этаж. Вечно хотелось спать. В 11 кормят. Не знаю, обед это или второй завтрак. Потом был ужин в 5 и печенье с пуншем в 10 вечера. Отбой в пол двенадцатого. Всегда был сыт. Всегда. Утром давали яичницу и тосты или вафли с кленовым сиропом и клубничным вареньем, таким густым, что аж ложка стояла. На выбор около восьми видов напитков. Я обычно брал чай или смородиновый сок. Вернее и то, и другое сразу. Идёшь с подносом и берёшь то, что хочешь. Повара из зеков. Из лёгких. Некоторые растатуированные с ног до головы. Каждый день молоко, разнообразные салаты, овощи, рис, котлеты из рыбы, котлеты из непонятно чего, сухофрукты, бананы, яблоки, грейпфрут, овощная пицца, заливное, всевозможные подливы и соусы, мороженное, пироженные и много другое. Нигде меня так не кормили хорошо и сытно, как в тюрьме. Дома, конечно, вкуснее. Но не так сытно много и разнообразно. Меню почти не повторялось.
Забыл сказать про спортзал. Несколько вело тренажёров и огромный тренажёр-комплекс. На нём можно качать всё, что угодно. При таком режиме и питании, если регулярно заниматься, я думаю, будут очень неплохие результаты. Я слюнями обливался, глядя на спортзал. Но не мог заниматься, так как был слаб – температура, сопли ручьём, глаза болят. Только в предпоследний день позанимался, как следует, когда выздоровел. Так было хорошо.
Народ в тюрьме всякий. Со всего мира. Много ребят из Африки из всех стран. А их оказывается там 65. Кто бы мог подумать. Несколько человек из Сомали. Я всё их допытывал, как там? Правительства, говорят, нет, правят прайды. Я всё хотел найти очевидца событий кинофильма «Падение чёрного ястреба».
Был забавный мужик из Афганистана, Пуштун. Шептун или Бормотун. Вечно бормотал что-то себе в усы.
— ты воевал с русскими?
— Нет, я тогда маленький был.
— А отец убивал русских, воевал?
— Нет, мы люди простые.
— Ну, конечно! Кто тебя спрашивать будет, дадут автомат в зубы и вперёд.
Все отличные ребята. Много мексиканцев. Я со всеми знакомился и общался. Почти постоянно. В языковом смысле я наверстал всё время, проведённое в Монреале. Был охранник-болгарин Хрущёв (очень похож). Говорил по-русски. Но если ему быстро говорить, то начинал тупить. Полиглот. Многие африканцы говорят на трёх или четырёх языках. Английский, французский, испанский и какой-нибудь суахили, то есть местный. Оказывается в Африке даже в одной стране, например, на севере и юге, язык может различаться до неузнаваемости.
Охранник был, Лёня Воронежский. То ли двенадцать, толи шестнадцать лет живёт в Канаде. Мерзкий тип. Говорит, надо тебе подстричься. Это первый признак быдлячества. Ну какое тебе до меня дело, как я выгляжу. Нет, надо замечание сделать, коммунист херов. Канада его не изменила и никогда не изменит. Как был совком, так им и остался.
Был парень из Белоруссии. Много всего рассказывал про страну. Про порядок и чистоту. Рассказывал про Украину. Сейчас там анархия. Говорит, когда приезжаешь на Украину, как будто в прошлое попал на 20 лет назад. Минск, говорит, почти как европейский город стал. В общем, очень хорошо отзывался о Белоруссии. Потом под конец привезли пятидесятилетнего ростовчанина. Из уголовной тюрьмы. Потому что депортируют. Отбегался. Сколько он мне негатива про Канаду понарассказал… Обратную сторону монеты, так сказать. Я потом избегал общения с ним. Сторонился. Какой он несчастный, какие все вокруг сволочи, лично против него плетут интриги, как Канада его побила и как жизнь ему сломала. А сам он ангел. На самом деле вся его жизнь здесь – это череда его грубейших ошибок, непонимания ситуаций и следствий этих ошибок. Он и именно он виноват во всём, что с ним произошло. Он сам своими действиями и мыслями превратил своё пребывание в тюрьме в ад. А я – в санаторий.
А на следующий день меня повезли на суд.
Каждый раз, когда возят в город, устраивают шмон по два или три раза. Потом стали по-новому обыскивать. Раньше было: руки в гору, ноги шире. А сейчас руки держат сзади за большие пальцы. Посмотрите налево. Обыскивают справа. И наоборот. Я почти сразу научился и просил, чтобы наручники надевали поверх свитера, во избежание натёртостей и кровоподтёков.
— Имеете ли вы, что добавить суду к уже сказанному? — Перевёл переводчик.
— Да.
— Вы должны дать клятву. Встаньте и поднимите правую руку. В конце скажите, я клянусь.
— Клянётесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?
— Клянусь.
Если бы было какое-то устройство, с помощью которого человек на суде мог бы говорить только правду, никаких судов бы не существовало.
«На суде судья сказал, — 25 до встречи!»
Потом снова затолкали в одиночку. Томительно было часами ждать отправления домой, в тюрьму. А в тюрьме сейчас макароны… думал я. Во время ленча приносили пайку, сам ленч, в коричневых бумажных пакетиках. С номером сидельца.
Следующий суд назначили через неделю. Пока ждал отправления, постепенно подсаживали людей. Американца в костюме. Чёрного мужичка, он двенадцать лет в США жил. Работал в I.B.M. У него там семья и дети. Взяли за его несчастную чёрную жопу. Хороший мужик.
А когда выстроились для погрузки в воронок, привели и посадили в одиночку в машину паренька. Я у конвоира спрашиваю: кто таков? – Наркоман.
Его надо описать отдельно, очень колоритный персонаж.
На голове дреды, даже не дреды, а колтуны, как у бродячих собак. В волосах какие-то нитки, проволока, и некоторые пряди зажаты пивными пробками. Куски волос выстрежены. И как-то получилось, что волосы торчат не в разные стороны, а как-то вперёд, сантиметров на тридцать. В клетчатой рубахе и шортах, хотя на улице снег. На ногах военные стоптанные ботинки с подошвой, оторванной сзади ровно на половину. На руках татуировки на пальцах, на фалангах на одной руке FACK, а на другой YEAH. Дальше на одной руке зомби с бензопилой и какие-то зонтики, а на левой вообще какая-то чушь необъяснимая. Руки такие грязные – я думаю, он их никогда не мыл. Аж чёрные, и это не просто слова. Многолетняя въевшаяся грязь.
Но самое главное это лицо. Лицо Иисуса с икон. Прямой длинный нос, глаза, усы и борода. Как у Него. Вообще один в один. Очень красивое лицо, как у модели. Только взгляд из-под полу прикрытых век выдаёт полное отсутствие мозга.
В первую ночь в тюрьме он устроил дебош. Его посадили куда-то отдельно ото всех. Он бесновался, кричал, визжал, бросался и колотил в дверь. Пришли охранники. Видимо предупредили, он замолчал. Но через пятнадцать минут всё повторилось. Когда во второй раз пришли охранники, он замолчал навсегда. Я думаю, у него началась ломка, и они вкололи ему морфия.
На следующий день я познакомился с ним в столовой. И он стал мне ближе, чем русские. Ему 22 года, зовут Патрик. Наркоман-героинщик. Нелегально пересёк границу, жил у каких-то хиппарей в Монреале, взяли его прямо в даун-тауне. Самый настоящий бродяга.
Путешествовал, по всем штатам и городам Америки, и в каждом городе его сажали. Вот и сейчас его депортируют домой, в Калифорнию, в Сан-Франциско. Говорит, когда депортируют, поедет в Ванкувер.
Первые дни ему было тяжко. Еле ходил, шатался, один раз чуть не упал с подносом, его поддержали. Но через некоторое время отъелся, окреп, порозовел. Матерился, но ел.
Тюрьма очень благотворно сказалась на его здоровье. Ему бы с год посидеть, глядишь, и человеком стал бы.
Возили на допрос. Пожилая чекистка меня допрашивала. Дотошная.
— В тебя кулаки из обрезов не стреляли! Говори! Колись, паскуда, пока не удавили!
«Я ничего им не сказал, ни на кого не показал, скажите всем, кого я знал, я им остался братом!»
Позднее встретил того мексиканца, вернее гватемальца с бандитской рожей в метро с женой. У него двое детей, 25 лет. Очень хороший парень.
Имена у народа запомнить невозможно. Поэтому мы друг друга называли мистер и стана. Например, садились в домино играть: эй, мистер Венесуэла, давай играть.
Был один швейцарец и англичанин. Работы нет, все бегут, кто куда.
Разумеется, не было ни драк, ни воровства, ни разборок. Все простые хорошие доброжелательные ребята. Был один припудренный африканец, не уступал место, конфликтовал с иракцем. Но это исключение. Всё время говорил сам с собой и улыбался. Сумасшедший, что возьмёшь…
Охранники всегда вежливые. Джентльмены, просыпаемся, ребята, кушать! И всё в таком духе. Сижу читаю. Подходит, говорит:
— Time to eat.
— Time to read!
Посмеялись.
Я буду с ностальгией вспоминать канадскую тюрьму. Там хорошо. И буду всячески рекомендовать. Разумеется только тем, у кого голова на плечах. Если идиот, то может обернуться кaтастрофой. Патрик, например, не идиот. Он своеобразный. Как будто с другой планеты. Живёт в каком-то своём мире. Ни дома, ни работы, ни денег. Ничего у него нет. Путешествует по миру. Очень интересно прикоснуться к этому. В конце он даже почти руки отмыл. Говорит, только недавно попробовал героин, так, говорит, плохо было, что чуть не помер. Сказал, больше не будет колоться. Кто знает, может быть станет человеком. А может, сдохнет в подворотне.
Иногда вместе ездили в город, на суд. Ему дали бумагу. Через несколько дней депортируют. Когда наступило томительное многочасовое ожидание отправки, он терпел, терпел, а потом собрал все газеты со стола, положил под голову и распластался на полу. Я лежал на стульчиках. Чувак из Шри-Ланки с бородатым индусом в чалме просто сидели. Забавно было наблюдать, когда охранник зашёл. Смотрит; я доедаю бутерброд, ребята аккуратно сидят, и тело сопит на полу. Переводил недоумённый взгляд с одного на другого.
Стража здесь, конечно, не суровые чекисты с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой. Дурачатся, показывают факи друг другу.
Если сравнивать, как я питаюсь на воле и как кормили в тюрьме, можно подумать, что я объявил голодовку.
Part 2
Мне сказали, что остановка сразу будет. И действительно, пока я щёлкал хлебалом, разглядывая тюрьму снаружи, передо мной ушёл автобус. Ну ладно, думаю, буду ждать следующего. Интуиция подсказывала мне, что мне нужно именно в ту сторону, в которую пошёл автобус. Да и все воронки, приезжавшие и уезжавшие за это время, ехали с той стороны. Остановки как таковой нет. Просто знак с номером автобуса. С одной стороны дороги тюрьма и с другой стороны тюрьма. Я посередине.
С утра шёл дождь. Весь день небо было затянуто тучами. Было холодно. Когда меня сажали, было тепло, поэтому одет я был легко. Поднялся ветер, и начался дождь. Когда выходил из ворот, была морось. А сейчас пошёл настоящий холодный весенний дождь. И поднялся ветер. Из укрытия был светофорный столб с номером автобуса. Я считал, что нужно ехать направо. Прямо была тюрьма. А слева неизвестность. И я увидел, как два раза слева подъезжали автобусы, разворачивались и уезжали в обратном направлении. Видимо, конечная, думал я. Пока я думал, подошёл автобус. Захожу, показываю проездной. Он презрительно разглядывает его.
— Что это?
— Проездной на месяц.
— Плохой проездной.
— Мне нужно в даун-таун или к метро.
— Нет, не пойдёт.
Я вышел. Действительно плохой проездной. И пошёл налево, где виднелась конечная остановка. Пока всё это происходило, прошло, как минимум, тридцать минут. Я сильно замёрз, промок, но был счастлив и полон надежды. Там была остановка, и я укрылся от дождя. Что же делать… Пока я думал, что делать, подошёл другой автобус.
Я сел, поехал. Опять сую проездной. Водитель, французишка, по-английски с трудом говорит и понимает ещё хуже. Из того, что он наговорил мне, я понял, что этот проездной действителен только в Монреале. Хорошо, что деньги не все пропил. Три доллара осталось. А билет два шестьдесят стоит.
— Мне нужно в даун-таун или к метро.
— Так это в другую сторону.
Вышел. Пока я всё это выяснял, мы доехали до того места, где я сел на автобус первый раз.
И я пошёл обратно. То есть налево, мимо конечной и дальше. Дошёл до перекрёстка. Две дороги перпендикулярны моему направлению. Одна вниз налево, другая вверх направо. Уже темнеет. Народу никого. На одной улице стоит остановка и на другой. Я перешёл дорогу и стал ждать. Не знаю, через сколько пришёл автобус. Я так замёрз, что мне уже было плевать, куда ехать, лишь бы в тепле. Я закинул три доллара. Нужно закидывать ровно два шестьдесят, если ровно три, автомат сдачи не даёт. Сел, закрыл глаза и поехал.
Ехали долго. Посмотрел пригород Монреаля. Дома, дома, мосты и всякое разное. Когда я согрелся, вспомнил, что не спросил, куда мы, собственно, едем. Не спрашивал, боялся. Ехали, ехали, приехали. В какую-то жопу. Куда-то в тайгу. Слева лес, справа вода, берега не видно. Он развернулся, проехал чуть-чуть и остановился. Три человека вышли. Я остался один в автобусе. Водитель поправил зеркало и посмотрел на меня.
— Мне надо на метро! В Монреаль!
— Это вообще в другой стороне, и обратно я не еду.
Тут он достал билетик, нажал на какие-то кнопочки, навстречу нам ехал другой автобус. Водитель открыл окно, стал махать тому автобусу, он остановился.
— Спасибо мужик!
Я побежал сквозь стену дождя и темноту и лужи, огибая машины на огни автобуса, маша ему рукой. Забежал, показал, сую билетик.
— Мне надо на метро, в Монреаль…
— Я не еду в Монреаль. Я скажу, где будет метро.
Я вздохнул, сел и расслабился. Метро – конец моим мучениям. Метро это дом. В метро работает мой проездной. Ехали долго. Доехали до того перекрёстка, где интуиция во второй раз плюнула мне в лицо. И ещё столько же. Приехали, станция Конкорд. Я примерно представлял, где мы находимся. Станция Конкорд это предпоследняя станция оранжевой ветки, самой длинной. Спросив у прохожих, как дойти до метро, я наконец-то его нашёл. Народу почти не было. Человек пять на всю станцию. Когда я зашёл, спустился по эскалатору и, счастливый, хлюпая ботинками, оставляя мокрые следы, подходил к турникетам, я остался совсем один.
Сую проездной в магнитную штуку. Там красный крестик и зелёная стрелочка.
Загорелся запрещающий крестик. И звук такой неприятный, недобрый – бииип.
Сую. – биииип
Сую. – биииип
Сую. – биииип
Сую. – биииип
Сую. – биииип
Сука. Неужели просрочился. Да нет, до третьего. Подхожу к метростроевцу, что в стакане.
Сую ему проездной.
— Это только для Монреаля, вы меня понимаете?
— А я где!? Это же метро!
Дальше я ничего не понял, что он мне объяснял. Бросил всё и ушёл. Разглядывать карту. Оказалось, что Монреаль окружён никакими не проливами, а рекой, и то, что за рекой, уже не Монреаль. Я находился аккуратно за проливом.
Я не хотел его втягивать в эту историю. И просить, чтобы так пропустил. Тем более что там камеры везде понатыканы. Не хотел рассказывать, что я бывший зек, что денег у меня больше нет. Позвонить я не могу. На автобус сесть я не могу. И что завтра в девять утра мне нужно отмечаться в иммигрэйшене, тоже не хотел говорить. Стоял там и просто грелся. Думал, плюну на всё и буду ночевать здесь на ступеньках перед стаканом.
Нет, думаю. Русские не сдаются! И ушёл в дождь. Зубы стучат. Вода льётся с волос за шиворот. Ноги промокли. Думаю, как бы не заболеть снова. А то и воспаление при таком холоде и ветре не заработать. Я ведь только отболел, только из санатория…
Шёл я по улице, разглядывая светящиеся витрины закрытых магазинов, и думал про всё это.
Пухленькая девушка неопределённой национальности, шла мимо и разговаривала по мобильному телефону. Я догнал её.
— Подскажите дорогу на Монреаль, направление?
Надо было видеть её лицо в этот момент.
— Что?
— Направление на Монреаль…
— Вы собрались идти пешком?
— А что делать? Денег нет, проездной не работает…
— Совсем нет денег?!
— Да, я отдал последние деньги, чтобы добраться сюда. Я только месяц в Монреале. Замёрз.
— Откуда ты?
— Из России.
— Там же холодно, — смеётся. Все думают, что если в России холодища, то все закалённые, и холода не чувствуют.
— Ну, конечно… – простучал я зубами.
Она, святая душа! Дала мне четыре доллара на автобус. А я ведь даже не заикался про деньги. Объяснила мне, что надо сесть на этой стороне, по этой дороге доехать до какого-то там бульвара и сделать пересадку. И вперёд, в Монреаль!
Я ждал автобуса долго, зажав папку с документами в онемевших руках. Наконец, он пришёл.
— Мне надо в Монреаль… — ослабевшим, охрипшим голосом проговорил я.
— Это в другую сторону.
Я вышел из тёплого, уютного автобуса и пошёл в холод. В другую сторону. Мне уже было всё равно.
Дошёл до остановки и стал ждать. На каждой остановке – номера маршрутов и время прибытия. Приходят минута в минуту. Вечером интервал тридцать – сорок минут.
— Мне надо в Монреаль.
— Я не еду в Монреаль. Да это вообще в другой стороне! Тут же метро рядом, могу подвести, хотя идти две минуты. Я достаю проездной, сую ему в рожу!
— Это видишь!? Работает только в Монреале!
— Говорю тебе, работает!
— Ёптыть мужик! Ну ты мне-то не чеши! Я шесть раз пробовал!
Вышел и пошёл ночевать в метро. Когда зашёл на станцию, вспомнил, что девушка, забыл, как её зовут (а ведь мы познакомились, представились), дала мне четыре доллара! И я их не истратил! Сую в стакан, мужику:
— Гони билет, падла!
В метро какие-то подростки говорили на знакомом языке. На польский похож. Когда прислушался, — русский. Я так мозги отморозил, что уже не различал языки. И даже поняв, что это русский, так и не понял, о чём они говорили.
Подходя к дому, я побежал, что-то бормоча. Дом… тепло… ванна….
Когда я влетел домой, на ходу скидывая мокрую одежду, я понял, что что-то не так. Не было отопления. В квартире было холодно, как на улице. Борис, когда заходил за бумагами, выключил отопление! Зачем платить за тепло, если там никто не живёт. Стало немножко грустно. Только бы горячая вода была…
