Княгиня Ольга умерла 24 июля 969 года, официально канонизирована в первой половине XIII века, но почитать как святую ее стали значительно раньше, уже при ее внуке Владимире Крестителе

Дело было в 903 году около города Плескова (считается, что это наш Псков, но есть версия, что речь идет о болгарском городе Плискове). Князь Игорь охотился, и ему понадобилось переправиться через реку. Вот и челн, им правит какой-то мальчишка. Князь сел в лодку, плывет, приглядывается к перевозчику: ба, так ведь это ж девица! И сразу – варяжская кровь – воспылал, «разгорелся желанием» (как сообщает источник), стал приставать с изъявленьями чувств… А девица ему: нет, князь, так нельзя. Буквально: «Зачем смущаешь меня, нескромными словами?.. Знай: лучше для меня броситься в реку, чем стерпеть поругание». И Игорь попался. Речная дева обворожила его. Вскоре он возвратится в Киев, но будет помнить нимфу из-под Плескова и вскоре женится на ней.

Изначально девушку звали Прекрасой, но в историю она вошла под именем Ольга (Эльга).

Она является из плеска волн, из плавания по водам, из реки, на которой обитает. Я вовсе не утверждаю, что князь Игорь буквально женился на нимфе, однако ее Житие намекает именно на это. И тут есть глубокий резон. В конце концов, князю речной цивилизации (а именно таковой была Киевская Русь, выраставшая на пути из варяг в греки) совершенно естественно было взять в жены нимфу. Тем более, что сам этот князь фигура довольно сомнительная с точки зрения, так сказать, реализма действительной жизни. Он, конечно же, был, но некоторые историки сомневаются, был ли это один человек или под именем Игорь существовали два князя, слившиеся в одного. Судите: Игорь родился никак не позже 879 года (дата смерти его отца, Рюрика) и был разодран меж двух берез в 945 году. До самой кончины он был крепким мужиком: ходил в походы, сам собирал дань, в 942 году родил своего единственного сына Святослава.

Ольга в это время тоже была уже не слишком молода: за пятьдесят. Если учесть, что через десять лет в нее влюбится византийский император Константин Багрянородный, то поневоле задумаешься о странностях любви, достоверности исторических сведений, и, конечно, о природе женской красоты, которая, увы, со временем вянет. Но это относится только к женщинам из плоти и крови, не к нимфам. Красота нимф, слава богу, нетленна. Чтобы в этом убедиться, достаточно оглянуться. В окружении каждого обязательно найдется женщина с нимфой в душе. Разумеется, на лице ее, несмотря на всю косметику, со временем появляются морщинки, но нимфа в душе всегда остается. И время от времени высвечивает изнутри. Впрочем, историки, не верящие в юнгианскую психологию, переносят дату рождения Ольги, молодят ее, говорят, что в момент смерти мужа ей было лет пятнадцать. Что ж, идеальный возраст для вечной юности.

Древлянский князь Мал, убив Игоря, имел наглость посвататься к его вдове. И Ольга сделала вид, что всерьез рассматривает эти искания. Нужно было выиграть время – утвердиться во власти, усыпить бдительность древлян, подготовиться к мести. Эта месть была беспощадна и методична. Тут было и погребение заживо, и сожжение в бане, и резня на тризне. Летописец с удовольствием смакует эти бесчеловечия. Николай Гумилев через тысячу (без малого) лет напишет: «Эльга, Эльга! – вопили древляне с волосами желтыми, как мед, выцарапывая в раскаленной бане окровавленными ногтями ход».

Исполнив все необходимые ритуалы возмездия, Ольга занялась благоустройством подвластных ей территорий. Ее сын Святослав подрастал и превращался в буйного берсеркера. Его надо было женить. Ольга хотела подобрать достойную партию. Вот для этого в 955 году она и отправилась в Константинополь. Думала, может, найдется среди византийских принцесс что-нибудь подходящее.

В Царьграде ее для начала унизили: долго не давали сойти на берег, потом провели через ряд церемоний, смысл которых сводился к тому, чтобы продемонстрировать величие империи и ничтожество варваров. Сам император Константин Багрянородный в книге «Церемонии» с увлечением описывает детали этого приема. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что Ольга все-таки шла по чину «опоясанной патрикии». То есть – была освобождена от обязательного для варваров тройного проскинесиса (необходимости трижды падать ниц). Вместо распростирания на полу она только кланялась. Кроме того, ей разрешили сидеть в присутствии императора и разговаривать с ним.

Император не на шутку возбудился, увидев северную нимфу, и стал делать намеки: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Но, конечно, надо креститься. Ольга резонно ответила: «Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести меня сам – иначе не крещусь». Крестилась, получила имя Елена, вошла в мир христианских обычаев. После этого Константин снова стал приставать: «Хочу взять тебя в жены». А она ему: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь». Царь вздохнул: «Перехитрила ты меня, Ольга».

Этот сюжет из «Повести временных лет», конечно, не выдерживает исторической критики. Константин уже был женат, и никто бы ему не позволил развестись и жениться на дикой русской архонтисе. Однако в притче об одураченном императоре содержится глубокий смысл и, по сути, скандальная информация: равноапостольная Ольга использовала святое крещение как удобное средство для… Причем не столько даже для того, чтобы отшить старого маразматика (каковым летописец изображает Константина), сколько для того, чтобы облегчить себе переговоры на предмет: а нельзя ли женить Святослава на византийской принцессе. Увы, это оказалось совершенно невозможно, в чем Ольга и убедилась, отправившись поговорить с патриархом о своем народе и сыне-язычнике… Разговор явно не получился. Вместо дельных советов по поводу женитьбы, патриарх завел речь о Христе, который хранил Еноха, Ноя, Авраама, Лота, Моисея, Давида, Даниила… Кто такие? Ольга слушала и, возможно, думала про себя: в баню бы их, как древлян…

Она была не из тех, кто готов расшибить лоб, упорствуя в недостижимом. Съездила в Константинополь, позондировала почву, убедилась, что дело не выгорит, и занялась насущными заботами. Когда греки приехали в Киев с императорским посланием, в котором было написано: «Ты ведь говорила мне: когда возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе: челядь, воск, и меха, и воинов в помощь», – Ольга ответила: «Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе». Припомнила, как ее держали на константинопольском рейде (Суду), как, дозволив перемолвиться с императором, посадили все же за стол с придворными, как подарили на прощание немного денег… Вспомнила, слегка побледнела и без лишних церемоний отправила послов своего Багрянородного крестного – ко всем енохам. Жест, конечно, очень варварский, но верный.

Все это не значит, что крещение Ольги было каким-то притворным. Нет, просто она относилась к религии с природной легкостью. В ее христианстве не было никакого фанатизма. При ней в Киеве была построена церковь, но христианский бог был лишь одним из богов, которым молились ее подданные. Она советовала креститься сыну, но Святослав резонно ей отвечал, что, если он это сделает, дружина его засмеет, и остался язычником. Ольга умерла 24 июля 969 года, официально канонизирована в первой половине XIII века, но почитать как святую ее стали значительно раньше, уже при ее внуке Владимире Крестителе.

В XIX веке в России обострился интерес к старине, к народным корням, к истокам. Это был естественный процесс пробуждения национального самосознания. Момент пробуждения стал революцией. Ольга, конечно, тоже участвовала в этом процессе. В начале XX века возникло Всероссийское Общество святой Ольги, которое предпринимало самостоятельные проекты во имя княгини и подключалось к стихийным начинаниям. В частности, оно внесло крупный денежный вклад, когда жители волжских городов стали собирать пожертвования на возведение храма у истока Волги: чтобы «отметить духовную значимость начала великой русской реки». Со временем у истока появился Волговерховский Ольгинский женский монастырь. Так Ольга оказалась связана с Волгой. По созвучию имен: Ольга – Волга. Но и по созвучию смыслов: исток. Преображенский храм у истока Волги предполагалось расписать фресками, изображающими Ольгу как исток духовности на Руси. То есть – представить княгиню как нимфу потока русской истории, а заодно и – главной русской реки. Это не сбылось из-за революции, которая принесла с собой новые песни.

Собственно, что такое речная нимфа? Это олицетворение потока, в котором живет творческое начало, создающее коммуникативную среду. Ярким образцом такой нимфы стала Дуня Петрова из кинофильма «Волга-Волга». Дуня – влюбленная письмоносица, сочинившая песню, которая разлетается по реке в виде листочков. Люди подхватывают мелодию (которая тоже поток), преобразуют, транслируют дальше. Перед нами среда, в которой зарождаются и распространяются смыслы. И в этом самая суть реки как семантического поля, которое вообще-то невидимо, но может быть визуализировано. Воплощением смысловой энергетики реки и является нимфа в образе девушки, от которой исходит единящее песнопение. То, что ее зовут Дуня, а не Ольга, совершенно нормально. Забудем о Дунаевском. Имя Дуня значит просто «река» («дану» в «Ригведе»), то есть это – и Дунай, и Дон, и Днепр, и Днестр, и Двина (Duna).

Посмотрев фильм «Волга-Волга», можно понять, каковы были глубинные интенции прерванного процесса соединения Ольги и Волги. Только, конечно, надо отбросить всяческую идеологию.

На Главную блог-книги "ДНИ СИЛЫ"