ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

Именно благодаря искусному строительству в пустоте, Горбачев и терял власть. Рано или поздно он должен был сверзнуться в карьерную пропасть. По свидетельству Ельцина 29.07.91 (об этой встрече мы только что упоминали и ниже будем еще говорить) размякший Горбачев даже сказал ему как бы советуясь: «А может быть, мне пойти на всенародные выборы?» Поскольку на этих выборах ему уже ничего не светило, можно рассматривать этот вопрос как размышление вслух: а не отказаться ли мне вообще от власти?

Когда такие мысли высказываются (пусть даже в самой завуалированной и гипотетической форме), это знак: в душе человека происходят процессы, которые вскоре должны привести к какому-то важному решению, поступку. Вовсе не обязательно это решение будет четко осознано тем, кто его принимает. Он может даже возмутиться, если ему кто-то скажет, что решение это где-то в глубинах его бессознательного уже принято, осталось только совершить соответствующий поступок. Но постороннему человеку некие мелкие детали поведения пациента ясно показывают, что курс на реализацию принятого решения уже взят, и рано или поздно цель, на которую направлено это решение, будет достигнута. Давайте будем иметь это ввиду, созерцая последний акт горбачевской драмы.

Что за решение в тайне от себя принимал в те дни наш герой, мы вскоре поймем (хотя априори можно сказать, что это связано с существованием в мире деда Пантелея). Что же касается отказа от власти, то после прекрасно проведенного в Ново-Огарево «Заезда в рай на комбайне», было бы не самым глупым поступком всем «Сделать ручкой». Ведь тогда уже было ясно, что СССР так или иначе распадется, рано или поздно все равно случится что-нибудь вроде Беловежского путча. Но мы забегаем вперед.

Пойдем по порядку. 23.07.91 Договор был в основном согласован, а начиная с 20.08.91 предполагалось начать его поэтапно подписывать. Но 19-го грянул путч. Свой рассказ об этих событиях Горбачев начинает с цитирования сообщения Павла Вощанова, пресс-секретаря Ельцина тех времен. Оно было опубликовано в «Новой ежедневной газете» от 18.02.94. Вощанов пишет, что где-то на рубеже зимы и весны 91-го к нему «обратилось одно из доверенных лиц союзного вице-президента с предложением: надо организовать конфиденциальную встречу Ельцина и Янаева. Мол, Горбачев ни на что не способен… Страна гибнет… Надо спасать…». Ельцин, по словам Вощанова, ответил отказом. И Янаев тогда, якобы, еще пригрозил: «Не пришлось бы пожалеть. И очень скоро» Комментируя это сообщение, Михаил Сергеевич сетует на то, что человек, которого он «настойчиво продвигал в вице-президенты, меньше чем через год встал на путь предательства», а также – на то, что Борис Николаевич не раскрыл ему глаза на это предательство: «не довел до моего сведения ни в тот момент, ни впоследствии факт подобного к нему обращения. Наверно, оставлял про запас, вдруг еще пригодится».

Похоже, Михаил Сергеевич намекает на то, что, скрывая от него эту важную информацию, Ельцин вольно или невольно способствовал путчистам. Вообще, сообщения нашего героя о событиях путча и о том, что ему предшествовало, какие-то уж слишком осторожные. Как будто он что-то скрывает. Особенно это касается роли Ельцина в путче. Здесь Горбачев строго следует ходульной версии, что вот были такие исчадия ада путчисты, которые заточили президента Союза в темницу, но, благодаря отчаянным действиям одного великого сына России, они были посрамлены и отправлены в ад, где им, собственно, место. Почему Горбачев придерживается именно этой мифологической версии, объясняется просто: она выгодна президенту СССР, облагораживает его поведение в дни путча, оправдывает некоторые поступки, путчу предшествовавшие, скрывает суть дела. Скрывает в том числе – и от самого пострадавшего. Это удобно. Вроде все ясно сказано, и при этом главное, то, что особенно беспокоит, спрятано, обойдено. Типичная структура невротического симптома.

Правда, при этом читатель обнаруживает странные недоговоренности, смысловые нестыковки, зияния, сквозь которые проглядывает что-то больное, скандальное, стыдное. Вот, например, 29.07.91, перед отъездом Михаила Горбачева в отпуск в Форос (4.08), в Ново-Огарево происходит дважды упомянутая выше встреча трех президентов – Горбачева, Ельцина и Назарбаева. Черняев в своем «Дневнике помощника президента» передает со слов своего шефа, что президенты там «пьянствовали до 3 утра». Но не все только пьянствовали. Еще говорили. О Союзном договоре, о том, что предстоит еще в этой связи сделать. Между прочим, зашел разговор и о кадрах. В частности о том, что Язову и Крючкову придется уходить на пенсию. Горбачев пишет: «Вспоминаю, что Ельцин чувствовал себя неуютно: как бы ощущал, что кто-то сидит рядом и подслушивает. А свидетелей в этом случае не должно было быть. Он даже несколько раз выходил на веранду, чтобы оглядеться, настолько не мог сдержать беспокойства.

Сейчас вижу, что чутье его не обманывало. Плеханов готовил для этой встречи комнату, где я обычно работал над докладами, рядом другую, где можно перекусить и отдохнуть. Так вот, видимо, все было заранее «оборудовано», сделана запись нашего разговора, и, ознакомившись с нею, Крючков получил аргумент, который заставил и остальных окончательно потерять голову».

Из этого Михаил Сергеевич делает естественный для себя вывод, что путчисты «действовали, исходя в первую очередь из карьерных или даже шкурных интересов, чтобы сохранить за собой должности». Ну, не знаю, душа советского путчиста – потемки. Думаю, что разные были мотивы у этих несчастных людей. Не стоило бы их так вот скопом всех зачислять в шкуры и карьеристы. Ведь иные из них – Ахромеев, Пуго – в результате решились свести счеты с жизнью. Что – тоже из шкурных побуждений? Или – из карьерных? Ну, да ладно. О той ночной встрече сохранились и другие сведения. Сам президент России многое об этом рассказал. В целом его версия очень похожа на горбачевскую, но все же есть в ней и кое-что новое. Вот изложение Ельцина: «Разговор начали в одном из залов особняка. Все шло нормально, но когда коснулись тем совсем конфиденциальных, я вдруг замолчал.

«Ты что, Борис?» – удивился Горбачев. Мне сложно сейчас вспомнить, какое чувство я в тот момент испытывал. Но было необъяснимое ощущение, будто за спиной кто-то стоит, кто-то за тобой неотступно подглядывает. Я сказал тогда: «Пойдемте на балкон, мне кажется, что нас подслушивают». Горбачев не слишком твердо ответил: «Да брось ты», – но все-таки пошел за мной».

Вообразите: летняя ночь, старинная усадьба, откуда-то доносится волшебный аромат маттиол, толстая бабочка прилетела на свет, бьют крылами в стекло, высокопоставленные конспираторы шушукаются. О чем же? Да о том, что надо убрать председателя КГБ Крючкова, министра обороны Язова, министра внутренних дел Пуго, председателя Гостелерадио Кравченко, вице-президента СССР Янаева, премьер-министра СССР Павлова. Вот в сущности вам и костяк будущего Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП). А премьер-министром нового Союза сановные заговорщики решают сделать как раз Назарбаева… Он согласен.

Хорошо, но давайте спросим себя без излишних эмоций: что фактически означает этот откровенный разговор в ситуации, когда есть подозрение, что его прослушивают заинтересованные лица? Да только то, что этим лицам отправляется сообщение: с вами будет покончено. Горбачев-то ладно, он по крайней мере ничего не знает о том, что его выдвиженцы готовы его предать. А Ельцин – знает. Отсюда и это «необъяснимое ощущение, будто за спиной кто-то стоит». Но, зная о том, что против Горбачева плетется интрига, Борис Николаевич не только ничего ему об этом не сообщает, но еще и заводит провокационный разговор о том, кого из окружения союзного президента надо отправить в отставку. На балконе этот разговор ведется или в одном из залов – совершенно неважно. Важно то, что люди Крючкова могут записать этот разговор. И записывают. Через некоторое время после провала путча Ельцин своими глазами увидит расшифровку этой записи. И главку о ново-огаревском процессе в своих «Записках президента» не без некоторого странного удовлетворения заключит словами: «Может быть, эта запись и стала спусковым курком августа 91-го года».

Что касается «спускового курка», то это, может быть, и преувеличение, навеянное фильмами про шпионов. Но вообще-то странное поведение Ельцина в ту ночь заставило насторожиться Горбачева. Через день или два он вдруг сказал Валерию Болдину: «Ты знаешь о моей встрече с Ельциным и Назарбаевым? Они настаивают на том, что Крючкова и Язова надо убирать с должностей: не тянут больше старики». Болдин комментирует: «Я удивился не столько самой встрече, о которой ничего не знал, сколько тому, что сказал Горбачев». Ну а мы имеем случай удивиться тому, что на это ответил Горбачеву Болдин: «Я слышал другое – будто вы обсуждаете вопрос о назначении Бакатина на пост председателя КГБ». Ох, уж эти дворцовые интриги и сплетни, запускаемые ради того, чтобы скрыть сущность дела в тумане недоговоренностей. Болдин продолжает: «Он удивленно взглянул на меня и быстро заговорил:
– Ни Крючкова, ни Язова этим вождям не отдам. Скорее вместе уйдем с постов…
Я понял, что Горбачева очень волновало, знает ли о его разговоре с Ельциным и Назарбаевым Крючков. И если нет, то он, видимо, надеялся, что при случае я могу предать Крючкову слова Горбачева о его решимости отвергнуть предложения Ельцина и Назарбаева. Но моя реплика о том, что Крючкову уже подготовлена замена, заставила Горбачева страстно убеждать меня, что «Володя ему больше, чем друг», и эти домыслы подброшены, чтобы рассорить его со своими соратниками».

Если это не полная инсинуация против нашего героя, то получается, что он тоже старался довести до сведения Крючкова, содержание ночного сговора трех президентов. Ведь Болдин, какой-никакой, а тоже гекачепист. И хоть он утверждает, что сумел поговорить об этом случае с Крючковым лишь через три года (то есть – после отсидки), и тот его уверял, что ничего не знал о том, что «президент СССР плетет против него интриги», нам очень трудно поверить в то, что глава Советского государства не нашел какого-то способа оповестить главу советских чекистов о том, что Ельцин требует его (Крючкова) головы, а он, Горбачев, не хочет ее отдавать. Михаил Сергеевич просто не мог себе позволить не довести это до сведения Крючкова, раз уж заподозрил Ельцина в том, что он намеренно завел провокационный разговор в Ново-Огарево.

Увы, мы опять здесь входим в зыбкую сферу полусознательных интриг великих политиков, которые на ощупь делают историю. Перемены, которые они совершают, почесывая зад, действительно потрясают. Но ведь в самом по себе почесывании зада, кажется, нет ничего особенно великого. Почесывание может быть обусловлено многими привходящими обстоятельствами. Например, активизацией полостных гельминтов, геморрогическими явлениями или какими-то невротическими расстройствами. Склонностью к порке, скажем.

Вот зададимся вопросом: зачем нужно было Борису Николаевичу заводить разговор об этих отставках, если он думал, что рядом «жучки»? Ответ: для того, чтобы подставить Горбачева. Или, по крайней мере, для того, чтобы Михаил Сергеевич начал дергаться и делать глупости. Как видим, российский президент добился своего. Это, конечно, вовсе не значит, что Ельцин намеренно подстроил эту ситуацию. Просто он совершал «ошибку» в духе своей «трехходовки». То есть – подстроил эту ситуацию ненамеренно, завел провокационный разговор об увольнении будущих гекачепистов не потому, что хотел, чтоб они узнали, как Горбачев их сдает, а потому, что хотел подставить себя под порку. Чтобы в дальнейшем счастливо ускользнуть от карающей розги. Будь путчисты немного покруче, не избежать бы Борису наказания. Однако они оказались слизью, и президент России, побывав в «кризисе», настоящей порки все-таки избежал. «Спасся», взобравшись на танк и кинув в толпу (то есть – маме) призыв: демократическое отчество в опасности. Злым папой тут был, разумеется, ГКЧП, который, как намекает Ельцин («может быть, эта запись и стала спусковым курком»), был создан провокационными разговорами в Ново-Огарево.

Повторяю: не стоит, конечно, слишком преувеличивать значение ельцинского «спускового крючка». Но – чем черт не шутит. Ситуация была перекалена до предела. Любая мелочь могла сыграть роль в большой (и не до конца понятной даже главным ее участникам) провокации, которая вела к разрушению СССР. Во всяком случае, удивительное устройство психики Ельцина сыграло в ней важную роль. Ведь Борис Николаевич знал, что папа уже существует в потенции (были, как мы уже видели, сигналы от Янаева: мальчик, веди себя хорошо, а не то будет плохо), но надо ведь было еще мобилизовать этого «папу» на порку, послать ответный сигнал (не буду вести себя хорошо). И Ельцин, конечно, его посылал постоянно. Рассматриваемый нами ново-огаревский случай – один из последних подобного рода прозрачных сигналов перед путчем… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти»