Этот бессвязный, влюбленный в непонятно что текст был написан в благословенном Мадриде, где я останавливался в любимом отеле Хэмингуэя и вообще провел слишком много времени, чтобы безболезненно покинуть этот волшебный город. Но по большому счету, это все равно не про то.

***
Дыхание толпы — чеканный шаг
По мостовым, по тротуарам — дробный стук
Движеньем ног — каблук, носок, каблук,
Безмолвно, как часы, они спешат

Рубиновый, с прожилками, гранит,
Словно разломленный, разрезанный гранат
Живет — и звук шагов хранит,
Звучит — подошвами, что цвет его хранят
***

На следующий день я встал без пятнадцати девять. Убрал постель (несмотря на то, что в отеле это не обязательно), принял душ, вышел, запер номер и опустил ключ в карман лёгкой куртки. В коридоре мне никто не встретился, только внизу, в фойе, приветливо прозвенел пару раз маленький звоночек, возвещавший о прибытии нового постояльца: чемоданы, обклеенные белыми таможенными бирками, трэвел-чеки и потусторонний огонёк в глазах… Когда-то я сам точно так же приехал сюда – толкнул тяжёлую стеклянную дверь с большим голубым глазом посередине, потом ещё одну (это при входе такой шлюз, чтобы пыль и шум не попадали с улицы) – и позвонил в звоночек. Коротко стриженный клерк – кстати, прошедший обязательную двухмесячную подготовку в ONI – предлагает новообращенному подписать несколько бумаг и выбрать номер из тех, что свободны. А на стойке стоит крошечная хрустальная розеточка с леденцами. На выбор: апельсиновые, лимонные и со вкусом лесных ягод. Я перепробовал все: иногда так хорошо просто посидеть в фойе, ничего не делая, перелистывая английские и французские газеты, которые лежат на стойке, под ключницей… На всякий случай проверяю – да, точно, ключ от моего номера – в правом кармане куртки. В лифте приятно пахнет кофе – отмечаю я, и нажимаю кнопку «Lobby». Задняя стенка лифта –зеркальная. Я смотрю на своё отражение и улыбаюсь. Надо будет после завтрака не заваливаться на оправленную room service постель, а вышколить своё лицо автоматической бритвой… Нос чуть великоват, и уши оттопырены – зато цвет лица здоровый, приличная стрижка и, вот – даже улыбка! На мне – рабочего покроя синяя куртка, голубые джинсы, а между ними – мой любимый DKNY-шный пуловер, уже потёртый, но ещё вполне приличный. Да и то сказать, кто будет придираться в такое светлое, свежее и простецки-доброе утро в городе!

Мне всегда нравился ресторан на первом этаже моего отеля. Просторное, светлое помещение, стены цвета ряженки, простые белые скатерти, блестящие хромом стулья со спинками в форме трапеции, кое-где мохнатые пальмы с мясистыми тёмно-зелёными листьями. При входят стоят двое в форменных тёмно-синих костюмах: мужчина и женщина. Приветливо улыбаясь входящим и выходящим, они следят за порядком. Тоже, наверное, в ONI стажировались, но меня это не обескураживает. Проходя мимо мужчины, который что-то вежливо объясняет по-испански подошедшему к нему постояльцу с «El Mundo» под мышкой, вежливо улыбаюсь девушке: мне нравится её белоснежная полотняная рубашка.

Выбираю стол у окна. Мне не терпится скорее начать завтрак: впереди ведь целый день в городе: солнце, зеркальные витрины и свежий ветер… Сегодня в ресторане совсем мало народу: пара толстых американок (одна в чёрных лосинах, другая в зелёных), смуглая пара (она – в бурнусе, он – в серых брюках и шерстяной водолазке, рядом на стуле лежит его кожаная куртка) и несколько невыразительных клерков. Не садясь за стол, отодвигаю пепельницу подальше – чтобы не напоминала о тех временах, когда я боялся сорваться и закурить, и, вежливо обойдя третью американку, которая копошится, выбирая джем для своих тостов, направляюсь к стопке белых тарелок, в углу.
Набираю полную тарелку сыра разных сортов – обожаю сыр! – потом ветчину, ломоть дыни, два красно-зелёных плода в форме сердца – манго, зелёный салат, побольше, так… что ещё? За сладким подойду потом, теперь главное – успеть к соковыжималке! Иногда за апельсиновым соком выстраивается целая очередь, а через десять минут смотришь – никого. Это как приливы и отливы, только закономерности, на первый взгляд, никакой: повезло – возьмёшь без очереди, не повезло – придётся рассматривать коллекцию пакетированных травяных сборов, «infusions», чтобы не жечь взглядом спину четвёртой американки, которая набрала целый поднос обезжиренных йогуртов.

Сажусь за стол и сразу погружаюсь в город за окном. Внизу, почти напротив входа в отель, стоит газетный киоск. Кроме газет и журналов, там продают всякую всячину: брелки с гербом города (дракон, обвившийся вокруг дерева), солнцезащитные очки, гелевые ручки и маркеры всех цветов радуги, карты города, игральные и гадальные карты, а также видеокассеты «National Geographic» и мелкие мягкие игрушки – вроде как для брелков. Начищенные до блеска такси отражаются в прозрачных холодильниках с шипучкой. Мимо киоска деловито снуют пешеходы. Лысенький старичок в больших очках с коричневыми стёклами идёт, скинув лёгкий белый плащ на руку, которой он опирается на трость. Две девушки-китаянки, в блестящих кожаных плащах – чёрном и красном – пробегают, размахивая руками, причём та, что в красном, несколько забегает вперёд и оборачивается, что-то доказывая той, что в чёрном. Они переходят дорогу, не обращая внимание на редкие машины, и вместе, боком, втискиваются в зеркальную дверь под тяжёлой вывеской из неоновых трубок: «Transport 2000»…

Доев своё манговое сердце, спускаюсь на лифте в холл. Пара леденцов, шлюз – и вот я в толпе. Глубокий вдох… Город. На нижних этажах каждого отеля на моей улице – магазины. Почти на каждой витрине, тщательно подобранная из бесконечности возможных вариаций вывеска со словом «скидка». По пути прохожу несколько музыкальных супермаркетов. Они все на одно лицо, хотя какое лицо может быть у стеклянного куба в пять этажей? С особым туристическим удовольствием рассматриваю обычных людей. Вот, уже, кажется, знакомая мне восточная пара расплачивается у кассы (присматриваюсь к лицам: они? или другие?). А вот парень в ярко-оранжевой куртке, с меланжевой шапочкой на голове, слушает бесплатную музыку за музыкальным стендом, к которому стальным проводом прикреплёны большие студийные наушники…

Прохожу мимо вывески: Internet-caf?. Это означает, что где-то поблизости нужно искать скользкую металлическую лестницу в подвал, со ступеньками в ладонь толщиной. Внизу можно обнаружить старый автомат с кока-колой образца 1967 года или прокуренный бильярдный зал, в котором несколько постояльцев обсуждают футбол на ломаном русском. Если пройти дальше, и бросить мелкую монетку в защищенный железной пластиной терминал, получишь пять минут доступа во Всемирную Сеть. А наверху, то есть, ну уровне земли – маленькое кафе. Лампы в виде свечей дают совсем немного света, а солнце с улицы сюда почему-то не проникает. В темноте можно разглядеть только белые зубы бармена, перетирающего стаканы за стойкой. Он смотрит телевизор, подвешенный к потолку, и чему-то смеётся. Ближе ко мне, за вторым столиком от улицы, седовласый мужчина – по виду, типичный литредактор – сосредоточенно читает газету, сложенную пополам. Его глубокая лысина темна от загара, а на плечах – чёрное кашемировое пальто. Похоже, редактору прохладно. Да и немудрено: в это время города и в это время суток в городе бывает не больше десяти градусов тепла. К тому же, ветер входит и выходит из кафе мимо его столика, то и дело перелистывая газету и сдувая лёгкие колечки пара, поднимающиеся от чашки свежесваренного кофе. Но холоднее всех не редактору. На самом сквозняке, с краю, сидит другая фигура – гипсовый блондин в сером костюме. Правой рукой он задумчиво подпирает подбородок, а левую сложил в щепоть и протянул вперёд, как будто держит пальцы свой невидимой спутницы. Этот джентльмен – вывеска кафе, с ним любят фотографироваться прохожие постояльцы – из тех, что недавно в городе. Рядом с джентльменом – белоснежная колонна отеля, которая эффектно контрастирует с темнотой кафе днём, а над головой у него – красный торшер на длинной ножке. Его зажигают по вечерам.

Ого! Я уже успел сделать круг по центру Города и почти вернулся с своему дому – то есть, отелю. Мой взгляд приковывает стройное подножие дома в готическом стиле – это кинотеатр. Он называется «Golden Global» и приглянулся мне своими жужжащими на ветру афишами. Почему жужжащими? Всё очень просто: ветер треплет углы бумажных полотен, заставляет их биться о каменную подложку, и от этого рождается странный, нежный звук – как будто поёт цикада. Но есть одна странность: афиши поют только на закате, когда тени от припаркованных рядом с кинотеатром машин достигают входа в Caf?, напротив моего отеля. Эти афишы обычно рисуют от руки, так что лицо актёра сначала не узнать, и ты перебираешь в памяти все знакомые тебе лица (Бред Питт? Нет. Бенисио дель Торо? Тоже нет. Ох, ну конечно, Леонардо ди Каприо!) Для самых недогадливых внизу – подписи, по трафарету. Всё очень опрятно, и вместе с тем – никакой шаблонности. У каждой афиши, даже если она представляет какой-нибудь заштатный исторический фильм или индийскую мелодраму – своё лицо. А что с ними творит дождь! Мужчины и женщины, дети и рисованные на компьютере домашние питомцы – все сливаются в одну радужную, психоделическую абстракцию. Тут уж не угадаешь, кто это: Сэмюэль Джексон, Мадонна или Шрэк. Всего какая-то тысяча дождевых капель – и «Лев зимой» мирно ложится на асфальт рядом с «Молчанием ягнят», свернувшимся в мокрый цилиндр. На размытой дождём афише, как в библейском раю, все равны. И так здесь везде, если присмотреться. Как я люблю этот Город! Мне нравится его наивная, акварельная утопия… «Утопия»: какое странное слово! «Утопия» – это когда полноводный поток информации сливается со струями, льющими с фанерной крыши китайской забегаловки, когда жужжащая глобальная человеческая гиперматрица тонет, как сознание клерка в вечернем виски, в мокром карваевском блеске дождя, в белом шуме прозрачных капель, в каждой из которых, как в лицах прохожих, отражается небо. Дождь. Может быть, возвращение Мессии тоже будет похоже на дождь? Генетически не измененный дождь, который смоет все афиши во всем мире?

Стою, прижавшись спиной к стене, и смотрю, как люди под зонтиками проходят мимо, оживленно разговаривая. Под дождем, в чужом городе, ставшем родным, я кажусь сам себе каким-то кортасаровским ренегатом, провалившимся в дырку в кармане реальности. Так сыро в воздухе! Хорошо, все-таки, что я бросил курить.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>