Дорогой Петр Бернгардович!

Надеюсь, Вы не станете отрицать, что проблема взаимоотношений народа и интеллигенции всегда чрезвычайно волновала Вас. Об этом свидетельствует ряд весьма значительных Ваших работ – взять хоть эпохальную статью «Интеллигенция и революция», которая была опубликована в 1909 году в сборнике «Вехи». Неудивительно, что всякий раз, когда речь заходит о российских интеллигентах, я вспоминаю именно Вас, как одного из главных экспертов по этому все еще животрепещущему вопросу.

А потому не могу не поделиться с Вами своими впечатлениями от некоей знаменательной притчи, не столь давно виденной мною в синема. Фильм называется «Портрет в сумерках» (реж. Ангелина Никонова). Вообразите себе, милейший Петр Бернгардович, интеллигенцию в виде красивой, образованной, молодой еще женщины, с которой произошел несчастный инцидент: ее грубо, по-скотски, изнасиловал народ. Так и вижу, как Вы понимающе качаете головой – нет-нет, она была вовсе не из тех народниц, которые по своей воле «шли в народ», и которых действительно, случалось, насиловали крестьяне с молчаливого благословления уездных урядников. Тут же история иная: женщина шла не в народ и даже не в деревню, а всего лишь по тротуару городского проспекта; народ же, напротив, проезжал мимо, но именно (Вы будете смеяться) в форме полицейского урядника. Ну и, чтоб зря не ездить, изнасиловал, да и бросил в канаве.

Казалось бы, всего ничего, но Вы ведь знаете интеллигенцию: она склонна из каждой мелочи делать историю. Героиня фильма вновь и вновь возвращается в район, где произошло изнасилование, пока наконец не выслеживает командира наряда насильников – мрачного жлоба с внешностью и повадками убийцы, совершеннейшее, надо заметить, олицетворение Народа-богоносца. Судя по заготовленному оружию, женщина намеревается отомстить за свою растоптанную честь и поруганное достоинство.

Ну как тут было не вспомнить Ваше чеканное определение: «Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему». Вы ведь именно по этому принципу отщепенства выделяли интеллигентов среди других образованных людей, не так ли? К примеру, Чаадаев, Радищев и Толстой, антигосударственного отщепенства не проявлявшие, проходили у Вас по разряду «светочи образованного класса», в отличие от, скажем, Бакунина и Чернышевского – «светочей интеллигенции». Думаю, и сейчас можно без труда противопоставить друг другу два подобных списка, где с одной стороны окажутся Лихачев, Аверинцев, Дугин, а с другой – Лимонов, Улицкая, Альбац…

Вы, как я помню, последовательно настаивали на этой кардинальной разнице:

«Это не звенья одного и того же ряда, это два по существу непримиримые духовные течения, которые на всякой стадии развития должны вести борьбу.
В 60-х годах, с их развитием журналистики и публицистики, «интеллигенция» явственно отделяется от образованного класса как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью, которую интеллигенция не может захватить… В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции – ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции… До рецепции социализма в России русской интеллигенции не существовало, был только «образованный класс» и разные в нем направления».

И далее:

«Для интеллигентского отщепенства характерны не только его противогосударственный характер, но и его безрелигиозность… Восприятие русскими передовыми умами западно-европейского атеистического социализма – вот духовное рождение русской интеллигенции в очерченном нами смысле».

Вот и героиня фильма явно проявляет свое антигосударственное отщепенство, намереваясь покуситься на жизнь представителя власти – в форме, хотя и не при исполнении. Она входит в лифт вслед за уверенным в своей безопасности насильником (для него все жертвы на одно лицо, так что можно быть уверенным, что он не опознает одну из многих)… И пока она, живое олицетворение Интеллигенции, сжимая в руке оружие, стоит за спиной у быдловатого хама, олицетворяющего Народ, самое время задаться вопросом: такое ли будущее предполагалось Вами, Петр Бернгардович, для этой более чем странной пары?

Насколько мне помнится, Вы крайне неодобрительно расценивали их революционное соитие, справедливо видя в нем соединение выхолощенных до пустоты социалистических лозунгов с дикой энергией темных инстинктов пугачевщины. Что могло родиться от подобного союза, кроме тотального разрушения?

«Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, сливавшимися в какой-то гул, – отмечали Вы в 1909 году. – Вместо того чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой в сознательные членораздельные звуки национальной личности, интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе. Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов совершилась с ошеломляющей быстротой».

Блестящий анализ! С одной небольшой оговоркой: как известно нам обоим, в 1909 году «гул затих» лишь временно, чтобы с удесятеренной силой «выйти на подмостки» спустя всего восемь лет. Но кто не силен задним умом? Эта небольшая ошибка ничуть не отменяет точности Вашего главного наблюдения, которое хочется повторять снова и снова (о прививке политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов). Точным был и адресованный радикальным интеллигентам упрек в уклонении от систематической воспитательной работы:

«Интеллигентская доктрина служения народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то, просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать вовсе не идеалистический плод. Народническая, не говоря уже о марксистской, проповедь в исторической действительности превращалась в разнузданность и деморализацию… Вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, наша радикальная интеллигенция, совершенно отрицала воспитание в политике и ставила на его место возбуждение. Но возбуждение быстро сыграло свою роль и не могло больше ничего дать».

Замечу в скобках, что точно такой же подход характерен и для нынешних наследников интеллигентских радикалов прошлого: налицо всё те же нетерпение и нетерпимость, всё та же неспособность к кропотливой работе, всё то же стремление обвинять в бедах Отечества либо власть, либо тупую инертную массу – кого угодно, только не самих себя. Но это – в скобках, а тогда, в 1909-ом, Вы полагали, что результатом подобного поведения должно стать полное исчезновение интеллигенции как явления:

«Русская интеллигенция, отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория… …в процессе экономического развития интеллигенция «обуржуазится», т. е. в силу процесса социального приспособления примирится с государством и органически-стихийно втянется в существующий общественный уклад…»

Иными словами, Вы ожидали, что, примирившись с государством, интеллигенция сольется с «образованным классом» и примется трудолюбиво возделывать ниву народного воспитания. Увы, дорогой Петр Бернгардович, теперь-то мы с Вами знаем, что этого не случилось. Иначе – кто бы стоял сейчас в лифте, готовясь полоснуть острым бутылочным осколком по горлу своего мучителя, сочетающего в одном лице и государственную власть, и все еще нуждающийся в воспитании народ, иными словами – ту самую охлократию, которой Вы так опасались и о которой предупреждали выше?

Смутные инстинкты народных масс, вооруженные короткими книжными формулами, не стали ждать воспитателя. Растоптав прежнюю российскую государственность, они создали на ее руинах свое, поначалу пугачевское, а затем и тоталитарное господство Хама. А потом, устав от крови и грабежа, Народ огляделся вокруг и заприметил Интеллигенцию, которая в тот момент наверняка уже горько сожалела о том, что не вняла Вашему, Петр Бернгардович, совету относительно добровольной самоликвидации. Потому что невоспитанный Народ предпочел ликвидацию временно отставить, а барышню использовать ровно так же, как еще во времена народничества использовал дошедших «в него» интеллигентных девиц. То есть дать в рыло, задрать юбку и нагнуть на плетень.

С той лишь разницей, что экзальтированных народницам полвека назад было куда отступать. Дома их ждали родители, прислуга, университет. Их худо-бедно охраняла та самая Власть, против которой они восставали в пользу Народа. Но когда Народ слился с Властью, превратившись в хамского Охлократа, и этот Хам, дыша перегаром, навалился на хрупкие интеллигентские косточки, порвал трусики и стал делать страшное, выяснилось, что бежать решительно некуда. Что нет смысла терпеть, дожидаясь, пока он слезет и уйдет: не уйдет, а сядет оправляться рядом, чтобы потом пожрать, хлебнуть и полезть снова. Да и все равно заперт грязный этот сарай – наглухо, навсегда.

Вот тогда-то, добрейший Петр Бернгардович, Ваше определение интеллигенции как группы отщепенцев, отчужденных от государства и враждебных ему, приобрело истинную точность, которой, что греха таить, ему несколько не хватало прежде. Ужас, не правда ли? Хуже некуда, как заметил бы пессимист. Есть, есть куда, – возразил бы оптимист и, как всегда, оказался бы прав. Оптимисты вообще ошибаются только в сроках.

Выяснилось, что даже в запертом сарае барышня Интеллигенция исхитрилась найти оправдание своему чудовищному бытию. Оправданием этим, Петр Бернгардович, служил – не поверите – замок! «В этом сарае заперта не только я, – шептала бедняжка запекшимися губами. – Народ ведь тоже несвободен! Наверное, поэтому он и делает мне так больно. Но стоит затворам рухнуть – и свобода нас встретит радостно у входа, и можно будет наконец умыться…»

Но тут как раз подтвердилась историческая правота оптимиста. Нежданно-негаданно сарай распахнул ворота – и наступил настоящий ужас. Потому что насильник, как ни в чем не бывало, продолжил все то же гнусное и грязное насилие, которое, как оказалось, отнюдь не являлось следствием несвободы. Напротив, возможность выйти из сарая была расценена Хамом исключительно как увеличение зоны приложения хамства. Теперь он всем своим видом показывал, что намеревается и впредь пользоваться барышней повсюду, где только его застигнет зуд детородного органа. И тогда долготерпение Интеллигенции лопнуло.

Вот она, Петр Бернгардович, стоит в лифте за спиной проклятого насильника, сжимая в руке смертоносный осколок. Вот сейчас она размахнется и…

Однако суровая реальность – а вслед за нею и авторы фильма – решают ситуацию парадоксальным на первый взгляд образом. Женщина опускается на колени и расстегивает насильнику ширинку, причем отнюдь не с целью отсечь орудие насилия. Так, на коленях и в рот, происходит событие исторического масштаба: первое соитие Народа и Интеллигенции, свершившееся по инициативе последней, а не как прежде – посредством насилия.

А еще через несколько дней женщина и вовсе переселяется к уряднику в его малогабаритную живопырку, где, помимо него, обитает слабоумный, ходящий под себя дед и круглосуточно шмаляющий дурь брат-подросток. Там, на панцирной койке, стонущей и скрипящей меж колченогим кухонным столом и заросшим грязью холодильником, Интеллигенцию продолжают иметь – столь же брутально, сколь и неустанно. Но – добровольно, милейший Петр Бернгардович. Добровольно!

Честно говоря, лишь в эту минуту я в полной мере осознал глубину Вашего предвидения. Так вот что Вы имели в виду, говоря о добровольной самоликвидации интеллигенции, о ее отрешении от безрелигиозного государственного отщепенства:

«Сможет ли она совершить огромный подвиг такого преодоления своей нездоровой сущности? От решения этого вопроса зависят в значительной мере судьбы России и ее культуры… В интеллигенции началось уже глубокое брожение, зародились новые идеи, а старые идейные основы поколеблены и скомпрометированы. Процесс этот только что еще начался, и какие успехи он сделает, на чем он остановится, в настоящий момент еще нельзя сказать».

Подумать только, это написано в 1909 году – за век до момента, когда российская интеллигенция догадалась наконец встать на колени и открыть рот не для того лишь, чтобы изречь очередное радикальное требование! Сейчас уже можно сказать с уверенностью: она смогла!

Более того: интенсивно самоликвидируясь на панцирной койке, Интеллигенция ни на секунду не забывала о завещанной Вами систематической воспитательной работе с массами. В фильме это отражено следующим образом: время от времени женщина сообщает угрюмо долбящему ее самцу, что ЛЮБИТ его. Характерна агрессивная реакция Народа на эту информацию: в ответ он не находит ничего лучшего, чем отвесить самке хорошую оплеуху. Почему? А потому, что насилие всегда дается бесплатно, а вот добровольное опрокидывание на спину (да еще и «по любви») автоматически предполагает оплату – если не деньгами, то хотя бы теплым отношением.

Неудивительно, что, привыкнув насиловать на халяву, Народ поначалу отказывается мириться с новыми правилами игры. На каждое полузадушенное «люблю» следует пощечина и смена половой позиции (последнее, видимо, объясняется тем, что Народ наивно полагает, будто чувства барышни буквально зависят от глубины проникновения народного естества в ее внутреннюю сущность). Но Интеллигенция не уступает: уж кому-кому, а ей терпения не занимать.

Знаменательна финальная сцена фильма: уйдя от урядника, но так и не вернувшись к прежнему своему отщепенческому состоянию, Интеллигенция бредет по осевой линии пустого шоссе. За нею, отбросив китель и волыну – первичные признаки своей принадлежности к власти, понуро движется Народ, не отставая, но и пока что не догоняя («не догоняя» тут – во всех смыслах).

Согласитесь, Петр Бернгардович, это уже вполне можно рассматривать как начальную стадию желанной интеграции. Собственно, интеллигенция самоликвидируется уже примерно два десятилетия – с момента открытия сарая в начале 90-х годов ХХ века. Правда, этот процесс идет с некоторой корректировкой относительно предложенной Вами модели. Вы-то полагали, что интеллигенция сольется с «образованным классом»; на деле же она пока сливается либо в хамскую парашу, либо в гламурный клубный коктейль, и неизвестно еще, какой из двух вариантов лучше… Или лучше некуда, как заметил бы пессимист? Есть, есть куда, – возразил бы оптимист и, видимо, снова не ошибся бы.

Впрочем, мало-помалу наклевывается и третий путь слива – в православную купель. И тут опять следует воздать должное Вашей проницательности: Вы ведь настойчиво требовали именно отказа от антирелигиозности, упирали на необходимость религиозного воспитания! Правда, не очень понятно, как отреагирует церковь на столь массированное инфицирование святой воды обломками интеллигенции (ведь в ту же воду, между прочим, младенцев окунают)…

С другой стороны, не слишком чисты и руки, держащие чашу, а потому можно надеяться, что слияние подобного с подобным новой грязи не породит, хотя и желанной чистоты не создаст. Но до чистоты ли нынче, добрейший Петр Бернгардович? О какой чистоте может идти речь, когда в лифте, на коленях и в рот, так что даже «люблю» не промычать?

С чем и остаюсь,
Искренне Ваш,
Несвоевременный Корреспондент.

Бейт Арье, октябрь 2012

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>