Утро. Но уже парит.

Он шел вдоль прибоя, хрустя стоптанными кроссовками по белому реликтовому ракушечнику. Первые курортники в своих нелепых нарочитых одеждах совершили свой утренний терренкур и теперь барахтались у берега или старательно загорали, разбросав свои тела в причудливых позах.

Он отметил несколько новых, но, обезображенные возрастом, мужские и женские тела скорее отталкивали, чем привлекали. Картину не меняли и несколько мосластых нимфеток, и пара-тройка путти в перетяжках.

В неотвратимой гармонии наступающего дня все они казались нелепыми и излишними. Томительное, необъяснимое беспокойство, вот уже несколько дней не покидавшее его, только усилилось.

Чувство, словно в ванне выдернули затычку, и вся его жизнь, покрутившись воронкой, стекла куда-то с последним всхлипом, не покидало.

Внутри было пусто и гулко.

Он остановился на своем привычном месте, скинул на ракушечник старый рюкзак и, сняв обтрепанную соломенную шляпу, присыпал ее поля: чтобы не унесло.

Спустил шорты. Они скользнули по ногам, и он, переступая, вышел из них. Это из детства.

Голый мужчина в неплохой форме стоял у кромки воды, закинув руки за голову, и смотрел перед собой. Словно ждал.

И все вокруг ждало.

«Немного нарцистично со стороны, – еще подумал он, – и нарочито…» Но отмахнулся от этого, как от назойливого комара у уха: «Не важно».

И пришло то, что предчувствовал, о чем мучительно догадывался, но еще не испытывал. Оно возникло внутри – болезненное, но сладостное.

И огромное, необъятное небо со всеми его облаками и ветром, несущим эти облака, и слепящим солнцем, и птицами в этом небе, и сверкающей точкой самолета, и белым следом за этим самолетом, и уже еле видным серебристым ястребом, наматывающем круги в звенящем жаром зените, и орущими чайками над его головой – ворвались в него.

И слепящий ракушечником пляж, и эти сверкающие лиманы за спиной, и за ними, еле видная полоска мазанок под пыльными абрикосами – ворвались в него.

И бескрайнее море, лижущее его босые ноги, со всеми своими волнами, рыбами и гадами морскими – ворвалось в него.

И остались в нем.

Он задрал голову в слепящее жаром небо. Постоял немного, перекатываясь с пятки на носок, и вошёл в воду.

И уже плыл, когда мелькнуло: «…А плавки? Может, вернуться…» – оглянулся и поплыл дальше.

Он плыл сначала медленно, преодолевая эту сильную упругую безразличную к нему массу воды.

Его руки ритмично, с усилием раздвигали тело моря.

Он входил в него с жадностью и страстью.

Усталость с каждым гребком проходила. Пока ее не стало вовсе.

Только огромное напряжение.

Но и оно скоро исчезло.

Теперь его ритмично движущееся тело и сознание жили самостоятельно.

Он отстраненно наблюдал за этим уже чужим неподвластным ему совершенным телом. Его дыхание выровнялось.

Он перестал ощущать себя отдельно от этого огромного непостижимого моря.

Он растворился. Он стал морем.

Огромная сильная рыба с телом, только с виду напоминавшим человеческое, легко пронизывала толщу воды без всякого видимого сопротивления.

Но он еще не принадлежал морю до конца, но уже не принадлежал и земле.

И возникло предчувствие.

Он просто плыл и ждал. Он не знал, как это будет.

И когда эта сильная, стальная струна болезненно натянулась в нем, он замер от растерянности и боли.

И даже вскрикнул: резко, как чайка.

И оглянулся.

Берег был почти не виден. Милые белые станичные мазанки, расплескавшиеся абрикосовые деревья, за облезлыми от солнца палисадниками, пыльные свечи кипарисов и вся «эта его странная жизнь» в разных городах, и люди, которых он любил, и которые любили его – все это превратилось в узкую безразличную полоску. На горизонте.

«Уже одиннадцать, – мелькнуло в голове, – и шляпу плохо присыпал, унесет. Может, вернуться…»

И сделал еще один сильный гребок.

От берега.

Струна лопнула.

И через миг из раскаленного жаром фисташкового купола неба явился звук – короткий и сильный.

Точно худенькая девочка в черном бархатном платье, сидя где-то там, за огромным черным блистающим фортепьяно, взяла верхнее ля и, откинув руку, убрала ножку в лакированной туфельке с бронзовой педали.

Стало абсолютно покойно.

И огромная сильная красивая рыба ушла под воду.

Без всплеска.

Станица Должанская, СПБ Моховая, Москва
2008 – 2013

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>