День был никакой, серый. И он, желтый, внутри него.

Это было как выхватить из-под квохчущей курицы еще теплое яйцо. Белое. Сунуть в серый день, и серое в кипяток. Выхватить. Облупить. На ладонь. Разъять.

И белок разляпится двумя парящими желеобразными долями. И там был он.

А она была лиловой. И за ней дома, улицы, небо и птицы в небе, и асфальт под ее ногами — все лиловое. И девочка за ее спиной, которую тащила на длинном лиловом поводке, бежавшая перед ними, еще серая собака — была лиловой.

В алом берете. Это важно.

Это было как опустить лицо в цветущий лиловый цикорий. Дурманно, легко и чихотно.

Она лилово шла ему навстречу, ставя лиловую ногу на еще серую мостовую.

И лиловый мизинец в ее босоножке, из тонких ремешков лиловых, смешно выскочил наружу: розовый, с крохотным ноготком — алым. Это важно.

А между ними все было серое: и город, и небо, и лица людей, и сами люди. Все серое. Без единого цветного пятнышка. Это важно.

Он жёлто ставил ногу на серый асфальт перед ним, и его жёлтые мысли стронцианово плескались по охристым фасадам за его спиной. И толстый, обрюзгший городской голубь, жёлтый, выпорхнул из под его ног и желто уселся на карниз и теперь глупо таращил на него глаз. Цвета лимона. Это важно.

Они шли друг к другу.

Навстречу.

Обычно, в последний момент, люди останавливаются.

А эти не остановились.

Прошли друг сквозь друга. Насквозь. Диффундировали.

Как на уроке химии, когда в колбу с желтым раствором, химичка в девятом, – Александра Филипповна, – вливала лиловый.

И серый получался раствор, никакой.

А он глаз не мог отвести от крохотного, в вырезе ее декольте, прыщика. Алого. Это важно.

А тогда все его атомы и ее атомы, и всякие там ДНК, и цитоплазмы перемешались на миг и снова собрались.

Но не совсем так.

— Пока,- сказала она, не обернувшись.

— Пока,- сказал он, не обернувшись.

И он любил ее до смерти. И она его. И больше они не виделись.

И день был серый всю их оставшуюся жизнь.

Но это неважно.

СПБ-Городсолнца, Москва Моховая 2011год

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>