На службе истории…
29 апреля, 2013
АВТОР: Игорь Фунт
Этимологический перевёртыш робингудства
- …Ум может видеть больше, чем
может видеть глаз.
Кондильяк
Свобода возможна лишь в той стране,
где право господствует над страстями.
Лакордер
Извод
Предполагаю, что вряд ли низведённая мной до рассмотрения тема, прожитая учёными-историками не раз и не на короткой бумаге, понравилась бы людям 20 – 30-х, военных, послевоенных годов прошлого века – в заслуженном покое им снятся ужасы пройденного, но не забытого «вчера», впрочем, так же как и мне, с той разницей, что моё восхищение ими не упокоит неправедно осуждённых и погибших. Души их, бессмертные, навечно останутся неприкаянными.
У преступлений над человечеством нет срока давности, у преступлений над людьми, к несчастью – есть. Обвинённые в несуществующих грехах, они даже не могли себе вообразить, что через много лет будут реабилитированы посмертно, – причём не все мучители посмертно наказаны. На воле они были большими учёными, писателями, мыслителями, в лагерях перевоплощались в простых урок, жующих баланду «задарма» и наравне с теми, кого в обычной жизни им не пришлось бы встретить ни разу.
Кто-то стал «большим сидельцем», вывернув сознание наизнанку, подстроив под обстоятельства суть личности, интеллигентности, приспособив образованность к получению знаний и привилегий «наоборот». Кто-то не выдержал, сломался, исчез в пучине стихии беззакония и безвременья. Было всё – была великая жизнь великой страны, описанная впоследствии томами литературы. Литература разошлась по миру, мир узнал правду об СССР. Хуже от этого СССР не стало, страна утвердилась как ещё более могучая, более угрюмая – потеряв миллионы, Советский Союз ниспроверг докучливые мифы, родив свежие, выборочно возвысив выживших «больших сидельцев», – произведя некий необходимый информационный вброс, – притушив на время других, кого-то навсегда.
Сделав их преступную для той власти жизнь навек никчемной, а этимологию перевёртыша злодеяний – необычайно живучей.
Робингуды, являвшиеся для царизма обычными гопниками, сродни уркам, снесли царизм с подмосток, взобравшись на трон всевластия сами и втащив туда невиданной силы законы об уничтожении собственного народа, осветив их благостными лозунгами французского Конвента. Перелицевать страну можно, но как перелицевать сознание, основанное на «дворцовой» вере в доброго наместника, вершителя судеб? Так, летопись «добрых наместников» длится по сей день. Дворцовые площади сменяются «болотными», мировые пиратские режимы падают, преобразовываясь в иные, не менее подозрительные, представляя свету то победившие «банды негодяев» (Микоян), то эволюционировавших до гопников правителей, названных в свою очередь когда-то революционерами.
Нет, сознание не перелицевать, и ежели лиходеем зовётся вырванный из научной среды несчастный, а правителем – бывший уголовник, то общественные институции, висящие на скользком государственно-правовом поводке, внешне подготовленные к социальным взрывам, на поверку оказываются не подготовленными вовсе, обнаруживая коллективную слабость на срединном, самом важном уровне социогенеза; на уровне же мышления – абсолютную дистрофию функциональности, обуславливая в дальнейшем превращение коллективной памяти в странное дырявое сито, вызывающее видения. В разбитых окнах памяти мелькают противоестественные фантомы, вместо того чтобы спокойно лежать в углу упорядоченной каменной грудкой – капиталом «непрошедшего» прошлого. Иначе откуда столь мощные дыры, провалы в эпохиальных анналах? Что, кстати, привело к коллапсу исторической науки, доведя её до упадка на уровне даже школьных учебников – до сервантевской схожести истории с фальшивомонетчеством…
Имеют ли срок давности злодеяния перед обществом? Сейчас мы видим, что, к сожалению, имеют. Состарившиеся «робингуды-навыворот» законно умирают в своих постелях, а невольные массовые жертвы социальных тектонических сдвигов – без предупреждения ликвидируют вчерашних императоров, законом виновными не объявленных.
Перелицовывая строй, не перелицованное сознание свежеиспечённых вершителей, как и 100 лет назад, не видит антропологической грани меж преступлением совершённым и готовящимся, превращая и то, и другое в наслоение противоположностей: противоправного сознания с агрессивным институциональным соглашательством – слоёный пирог из непоправимостей.
Перешагнув рубеж 21 века, мы не простили друг другу прежних грехов и просчётов, став свидетелями повторения ошибочных прерогатив. Да, современный мир – пошаговые регесты хроники насилия, убийств, подстав и переворотов. Ближайшая из молодых, чья земля усыпана непогребёнными костями – благословенная страна Америка. Вот уж кто славен робингудством! – и у кого стоит поучиться двойственности законодательств, где «непродажные» сенаторы в открытую, извека, покупают голоса избирателей, прикрыв сделку псевдодемократической риторикой. Несмотря на это, Америка отстала, и надолго, если не навсегда, от России – во враждебной неприязни к собственным гражданам, сходной с преступным умыслом. Жаль, отставание сие, по-видимому, единственное и существенное.
Доказать злой умысел невозможно без привязки к месту, людям и фактам, чем вообще-то и старается заняться последнее время общество, его лучшие и авторитетные априори представители, во власти и вне её: политологи, журналисты, аналитики, писатели в конце концов. Дай Бог… Вопрос превращений одного в другое – валентности криминала с властью – остаётся актуальным и, мало того, острозлободневным.
Муть времён – Intelligent first cause
В угоду чему и кому мы живём? Может, ради следующего изречения, выуженного из Инета:
«Деньги – это ворота в рай. Они открывают простор в мир путешествий, роскошных магазинов, делают доступным элитарное обучение или платную медицину. Под наличие или отсутствие у человека денег выстраиваются наши желания, потребности, интересы, мысли и многое другое, что есть у нас в душе и разуме. Наличие денег делает нас довольными, успокоенными, уравновешенными, их отсутствие ведёт к стрессам и отчаянию». (А. И. Кравченко. «Обществознание» – учебник, 10 класс. М.: Русское слово, 2003. Стр. 58. Рекомендовано Министерством образования и науки РФ.)
И кого в данном случае по-довлатовски остро назвать глупцом – автора или эпоху, данного автора породившую? «Париж стоит обедни», – оправдываем мы случившуюся со страной Варфоломеевскую ночь…
Жить дорого, а жизнь – дешёвая. (Сокамерник Ходорковского)
Сумрак времени, столь живо и насыщенно описанный – скажем по-современному – русскими интеллектуальными звёздами 19 века, не рассеивался с годами, а в последующий век и вовсе сгустился настолько, что стал попросту непролазным, пропитанный кровью безвинно павших, составлявших основу основ, интеллектуальный базис. Елико не считать виною лишь прозорливость в убогости существующих на тот момент социальных порядков.
Ведь роль России в планетарной судьбе – «жалкой комедии мира», как говорил Чаадаев, – неопровержима. Но подвержена нонконформизму по отношению к власти «Всеобщего мирового разума», выискивающей свой путь в откровении бессмертия души, высшим разумом не отрицаемого, – признающим безнравственность как неверие и наоборот.
Отсюда печальная жертвенность – классовая неразборчивость физически не могла обогнать духовную идею, отождествляя законы природы с божественностью. И в том ошибка. Философия материализма довела нас до неисправимого свободомыслия, схожего с потерянным навсегда счастьем – грустным, но триумфальным смехом Вольтера.
Первопричина безнравственности в грехопадении. Обстоятельства, точнее, мотивы принуждения к грехопадению неизвестны даже Богу (учитывая множество религий), да и мы не об этом. Как же случилось, что Германия, Нидерланды, Англия, Франция etc. – вся еврооснова неизбежно оказалась в лапах непрекращающейся многовековой «войны разумов» – человеческих доводов с нетленными истинами? Войны, аналогичной идеологии нынешних спекулянтов – амальгаме несопоставимостей. Рак крови – метафизика против ненависти против всех; им болен нынешний век. И вот тогда, когда становилось совсем плохо, приходил доктор – Робин Гуд – но не лечил, а только ставил диагноз. Просто каждая его победа, пусть и рационально не обоснованная, возрождала мечту о прекрасном вневременном пришельце – вечном скитальце Улиссе, – отражающим собой, своим существованием, – словно в зеркале, за которым прячется собственный страх, – метеоритный град неотвеченных вопросов о фатализме истории… Рассказе о глупости и нахальстве.
И всякий раз, в итоге обесславленный, подвергнутый презрению за несуществующую в принципе доктрину «доброй вольной воли», разбойник не исчезал, а всего-навсего растворялся в сумраке эпох в ожидании нового века и новых больших проблем от маленьких людей. Превращаясь то в революционера, то в тирана, а то в их тени, гамлетовские призраки – поди разбери! – робингуд это либо его интерпретированный антипод, взошедший на престол в изображении хрюшки Эпикура.
Он абсолютно ничего не создал, ничего не открыл, – упрекнём мы Робин Гуда, – что неверно: как «шут-философ» Ламетри, по словам Ассеза (J.Assezat), распахивал целину, пролагая путь Дидро, Гольбаху и Робине, чьи идеи он предвосхитил; так же и добрый, с кровинкой, затейник Гуд стал воплощением плеяд смутьянов-самозванцев – от незабвенного мудреца и вербовщика повстанцев Раби Аккивы до нынешних лжемессий – сёко-асахар и мавроди – из непознанной Страны Яхвы. И уж чего бы не хотелось делать точно – включать в список наследников «мятежных вольностей» робеспьеров, ульяновых, чегевар, – подобно роковым варварам, сыгравшим с безрассудным человечеством ва-банк.
Но вполне почему-то устраивают звучные фамилии орловых, пестелей, муравьёвых, хотя методы использовались теми и другими неизменно робингудовские – расстрельные.
Скажем, Брежнев, невзирая на всем известные недостатки соцстроительства, хорош был тем, что очень долго не подпускал к трону робингудов. Они пришли сами и вовремя, когда кончилось безвременье лживых смыслов.
Их никто не зовёт, они являются из ниоткуда знаком, символом напоминания того, что смерть государя-ханжи, государя-деспота не приносит облегчения и разрешения проблем и может стать началом очередной разрушительной войны, создающей очередные цеховые привилегии. Но, как ни странно, нам нужны эти их бесшабашные незримые маяки свободы с налётом самоиронии – робингуды иногда прощают, пускай ты и плох, и зол, и тщетен, не правда ли? – мы любим зависеть от примет, дающих иллюзию наилучших возможностей; иначе сказать – свободу выбора, пускай и дурного, лихого-шервудского.
Обобщённый Робин всегда мудр, иначе б не достиг Свободы. Его хлеб тяжёл, и цена хлеба высока – поступаясь принципами и собой, он во имя нашего блага подчиняется обстоятельствам, себе не принадлежа. Разум его способен принимать нетривиальные решения, ищущие отклика в сердцах любящих его людей.
Сочувствующие действуют не по принуждению, а по необходимости, чтобы, защищая его, защитить в том числе и себя – в чём их совместная мощь, сила, философская подоплёка вечных рисков. Это их выбор. Он сродни утончённому искусству, когда наслаждение испытывают зрители, и уже потом – сам творец. Для этого Робин готов утратить всё – ради этого жить, быстро, небогато, с ветерком. Он обретается среди и ради нас, думая о нас и жертвуя ради нас – иначе не получить воздаяния при жизни, – как-никак, содеяно много неблаговидного, отодвинув порой мораль на задний план. Не будучи завистливым, он охотно признаёт наши заслуги, так же не лишённые безумств и заблуждений, коли мы исполняем роль, предначертанную Судьбой.
Исполать ему за возможность творить и ошибаться, молить и быть услышанными, и говорить и думать о том, за что ещё недавно дед мой гнил на нарах, заклиная кого-то, похожего на Бога, а может и на его извод – вездесущего дьявола робингуда – об отпущении грехов неприкаянной души. Ведь спасение – в сочувствии…
Если хочешь быть совершенным,
пойди, продай имение твоё и раздай нищим. (Мф. 19, 16-26)
История есть совокупность преступлений, безумств и несчастий, среди которых замечаются некоторые добродетели… (Вольтер)