Максим Кантор. Красный свет. М.: АСТ, 2013. 608 стр.

«Красный свет» — большая книга, которую не все прочтут, но большинство обсудит. С которой все известно заранее – она в финалах ведущих литературных премий, но первое место ей дать поостерегутся; вспыхнут полемики… А что вы хотели, если книга неудобна по содержанию так же, как неудобна по формату для чтения в метро? Если это настоящий роман идей, по отсутствию которого плачут наши литературные идеологи, но к появлению которого отнюдь не готовы? Из относительно недавнего что-то похожее пытался сделать в «ЖД» Быков, но потонул в банальной невнятице, давно пытается сделать Проханов, но воспаряет в психоделические небеса сатиры. Хотя бы «Благоволительниц» Литтелла на безрыбье перевели.

Интриги в окружении Гитлера и сталинские процессы, сегодняшние либералы и простые солдаты Великой Отечественной войны (с обеих сторон линии фронта), московский воришка и Хайдеггер, социализм и капитализм – для пересказа сюжета можно с тем же успехом прочесть аннотацию или сказать, что главным героем тут — история. Вернее, ее восприятие – с ним Кантор дискутирует наиболее ожесточенно. Штампы, зашоренность, клише – против них брошены танковые дивизии и партизанские отряды «Красного света», здесь интрига, сюжет и даже главный герой. У которого есть и два воплощения, современные эринии, спущенные на Клио: Эрнст Ханфштенгель, пресс-секретарь нацистов (волей Кантора доживший до наших дней), и Петр Щербатов, следователь, ведущий дело об убийстве водителя одного (и одним?) из лидеров российской оппозиции.

«Ты хочешь участвовать в истории? Я отвечал на исторические вопросы аккуратно; просто слушать меня было невыносимо. Современный интеллигент жаждет обладать знаниями, готов сделать усилие, чтобы знания присвоить, но усилия не должны быть чрезмерными». Они говорят и спорят, любители откапывать и озвучивать «неудобные» исторические факты в не очень подходящих для этого обстоятельствах. Первый – вершитель истории, в силу долголетия пережил себя, прожил и видел столько истории, что ее правда становится его циничным хобби, второй – любитель книг и архивов, впитавший от бабушек не менее пыльные представления о справедливости. Цинизм и идеализм оказываются созвучны, особенно в том полифоническом мире, где даже Кантор, как демонстрирующий студентам понятие относительности оценок лектор, дает, например, рядом противополюсные оценки ельцинских свершений – главку с демократической апологией, главку с охранительным проклятием и еще одну, бонусом-довеском. «Я отказался принять схему. История, сказал я Халфину, — живая и не схематичная вещь».

Хотя Кантор – традиционалист, правый, он не скрывает, не делает из этого торжественно-стыдливого камин-аута. Он может показаться таким анти-«Ледоколом» («Примем вашу логику. Если результат уравнивает теории, приведшие к результату, тогда действительно нет разницы между нацистом и коммунистом. Но тогда нет разницы и между солдатом вермахта и членом айнзацкоманды. Убивали они оба, просто погоны были разные. Если фашист и коммунист равны, поскольку оба убивали, то солдат вермахта и солдат СС – тоже равны. Значит, убийцы остались на свободе, их даже сделали героями долга. Не было никакого суда, никто не понес наказания. И вы, евреи, сегодня доказываете мне, что ваши палачи, гуляющие на свободе, те, кто душил ваших матерей, лучше, нежели те, кто ваших палачей разбил»), современным Эволой («все крупное пугало: религия, категориальная философия, образное искусство – это казалось фанатизмом. Попробуй начни отстаивать иконопись – так и до концлагеря недалеко. Новый средний класс не-производителей нуждался в необременительных убеждениях, а если и был к кому-то строг, то лишь к тем, кто выражался определенно и что-нибудь делал») или же редким колумнистом, выступающим против оппозиционных митингов – марширующих «бессмысленных масс с невнятными требованиями» («попробуй гражданин учинить бунт против начальства своей корпорации – его немедленно уволят: но против правительства страны – роптать разрешали»). Может, и правым левым («насилие и капитализм мне представляются крайним плебейством»).

Интересно, кстати, что что-то похожее о манипулируемости, бессмысленности протеста, о мертворожденности нашего среднего (самоназвавшегося «креативным»?) класса и усталости властных элит сказал несколько раньше с другой стороны баррикады в своем последнем «Бэтмене Апполо» и Пелевин, недавний кумир либералов и хипстеров, также написавший большой, публицистический роман.

Рыхловатый и читающийся при этом без отрыва роман Кантора нужен хотя бы потому, что наше публицистическое пространство убого и скучно предсказуемо – топорная государственная пропаганда сможет поучиться у книги знанию фактов и изяществу полемики, не до конца зашоренные либералы, возможно, поймут, что если они говорят о демократии, то чужое мнение как минимум не обязательно громить на корню из всех орудий, а традиционалисты просто порадуются еще одному голосу в их редких рядах.

ФРАГМЕНТЫ РОМАНА «КРАСНЫЙ СВЕТ» ЧИТАЙТЕ НА ПЕРЕМЕНАХ ЗДЕСЬ.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>