Фрагмент из неопубликованной книги автора «Сны о культуре. Часть первая»

Ко дню смерти Хлебникова (28 июня 1922 г.)

В 1873 году гениальный Рембо (Rimbaud, 1854-1891) в последний в своей жизни раз заставит вздрогнуть беспутную Францию своим циклом «Пора в аду» («Une season en enfer»), и в сборнике «Озарения» («Illuminations») воздаст должное демократии: он взял этот экспромт в кавычки, это его прямая речь:

Демократия
«Знамя ярче на грязи пейзажа, и наша брань
заглушает барабанную дробь.
В столицах у нас расцветёт самый наглый разврат.
Мы потопим в крови любой осмысленный бунт.
Во влажные пряные страны! — на службу самым
Чудовищным военно-промышленным спрутам.
До встречи тут или там.
Мы добровольцы, и наши заповеди жестоки,
Невежды в науке, в комфорте доки,
Грядущее пусть подохнет.
Пробил наш час. Вперёд, шагом марш!»
(перевод Н.Стрижевской)

Больше он не напишет ни строчки, хотя жить будет ещё 18 лет. Жизнь его раздавила, «Озарения» не явили ничего, кроме «ада» («enfer»); Рембо понял, что это конец, и порвал с Поэзией — в этом мире места ей не осталось…

А какая это была поэзия! —

В карманах продранных я руки грел свои;
Наряд мой был убог, пальто — одно названье;
Твоим попутчиком я, Муза, был в скитанье
И — о-ля-ля! — мечтал о сказочной любви.

Витал я в облаках, рифмуя в исступленьи,
Как лиру обнимал озябшие колени,
Как струны, дёргая резинки от штиблет.
Моё бродяжество (перевод А.Ревича)

О себе Рембо скажет: «От предков-галлов у меня молочно-голубые глаза…»

Похоронив Александра Дюма Отца, Артюра Рембо и генерала де Голля, Франция cнесла на кладбище своих последних галлов…

* * *

В России в XX веке жил поэт, похожий на Рембо — Велимир Хлебников (1885-1922), даже жизнь они прожили одинаковую — 37 лет. Роднит их многое, в том числе любовь к Коммунам, одного к парижской, другого к советской — обоих обманули. Буйная, удержу не знающая фантазия, словотворчество, ассоциативные образные ряды, порой недоступные никому, кроме них самих, а порой и им самим после пробуждения от поэзии и возвращения в действительность. Предельно обнажённые, одинаково несчастные и счастливые…

Детуся!
Я ведь такой же, сорвался я с облака.
Много мне зла причиняли
За то, что не этот…

Отношения с Богом у них были сложные, но в подсказках Творцу они не стеснялись.

Бог, чьё страшно молвить имя
Рту земного и везде.
Повели, чтобы могли мы
Вверить жребий свой звезде!
«Медлум и Лейли»

«Родина сильнее смерти!» — отрежет Велимир Хлебников. Он знал цену всему тому настоящему, что только и стоило ценить.

Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях — рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждый торговки.
«Не шалить!»

А вот его живопись — иначе это трудно назвать — про Стеньку Разина, кульминация легенды-песни: «…И за борт её бросает в набежавшую волну» —

…Богатырь поставил брёвна
Твёрдых ног на доски палубы,
Произнёс зарок сыновний.
Чтоб река не голодала бы.
Над голодною столицей
Одичавших волн
Воин вод свиреполицый,
Тот, кому молился чёлн,
Не увидел тени жалобы
И урокам поздних лет
Прогремел его обет:
«К богу-могу эту куклу!
Девы-мевы, руки-муки,
Косы-мосы, очи-мочи!
Голубая Волга — на!
Ты боярами оболгана!»
Волге долго не молчится.
Ей ворчится, как волчице.
Волны Волги, точно волки,
Ветер бешеной погоды.
Вьётся шёлковый лоскут.
И у Волги у голодной
Слюни голода текут.
Волга воет, Волга скачет
Без лица и без конца.
В буревой волне маячит
Ляля буйного донца.
«Уструг Разина»

Поэзия это ещё не весь Хлебников:

«Полюбив выражения вида ,
Которые отвергают прошлое, мы
Обретаем свободу от вещей» — это тоже он; свои занятия по исчислению «законов времени» он считал главным делом, а поэзию и прозу лишь средством их живого изложения.

Но в памяти людской он остался прежде всего поэтом.

И озарю ночную высь моим
Созвучием про иволгу и Волгу…

Артюр Рембо скажет: «Рука пишущего стоит руки пашущего…», есть уверенность, что Велимир Хлебников с ним бы согласился.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>