Пустозерск – место пустынное, и тот рукав Печоры, что всегда прикасался к селению, высох, обмелел, только невозможно забыть, как однажды процвела эта пустыня, вспыхнула. На здешнем костре сожжены были: протопоп, поп, дьякон и инок. Старообрядчество благоговейно хранит предание о том, что именно последний в этой церковной иерархии первым взошел на небо. Из-за раскола 17 века птицу эту не найти в современных таблицах, но голос ее чист, и если слышишь его, сразу плачешь.

В течение пятнадцатилетнего заключения в пустозерской тюрьме протопоп Аввакум, поп Лазарь и дьякон Федор взволнованно переживают за судьбу страны, рассылают обличительные письма, воззвания, предупреждения и устрашения. Призывая на помощь св. Дионисия Ареопагита, они философствуют на богословские темы, обсуждают проблемы государства. Инока же Епифания предание изображает иноком, иным.

Он тихий, углубленный в себя человек, личность созерцательная. Изуродованной палачами рукой своей он описывает в заключении тюремном лишь покаянное житие свое. Он не вовлечен в заботы мира сего, он бежит от споров и людской молвы, но всякий раз, когда перед ним встает вопрос исповедничества, исповедует он веру христианскую мужественно.

Традиция собственноручного написания жития за долгие годы борьбы со старообрядчеством всячески осуждалась, называлась прельщением, но современные агиографы и историки древнерусской литературы сходятся в мнении, что такая необычная форма вызвана обстоятельствами конкретной ситуации и носит глубоко исповедальный характер. Известно, что столетием позже данную традицию пытался поддержать св. Паисий Величковский, назвав автобиографию свою «Саморучной повестью».

В житии Епифания мы можем найти некоторые параллели с житием св. Максима Исповедника, и всё же подвиг инока Епифания неповторимый, единственный, потому что в житии своем он старался воспроизвести именно русскую святость, рождающуюся из безмолвного знания, тот тщательно хранимый на русском севере дух, потерю которого предвидел в появлении новых обрядов.

Чудный сей Епифаний родился в деревне. В каком году – неизвестно, из уст его самого следует, что как умерли родители его, оставил он деревню и удалился в некий город многолюдный и христианский. Прожил он в городе том семь лет, и пришел к Епифанию помысел – взыскать пути спасения. Желал он образ обрести – получить образование, и отправился к Спасу Всемилостивому во святую обитель Соловецкую. Была с Епифанием и благодать Христова: отцы приняли его с радостью, а ведь иным и отказывали.

Пробыл он в Соловецком монастыре на послушании семь лет, и все его за послушание любили, а после того святой архимандрит Илья с прочими отцами возложили на него и святой иноческий образ, стал Епифаний иноком в 1652 году. Год этот для истории русской непростой потому, что в том же году и Никон патриарх на престол патриарший взошел по попущению Божию. Только на Соловках говорили не взошел, а наскочил.

Еще пять лет пробыл здесь Епифаний уже на послушании иноческом, но жизнь в обители Соловецкой менялась, стали отцы тужить да плакать, ведь в Москве на Печатном дворе вводились новые порядки, правились старые книги. Менялись формы жизни и слова в молитвах, менялись облачения, обряды и устои. Переправленные книги быстро печатались и быстро распространялись, во множестве возникали и новейшие, наводящие панический страх, эсхатологические тексты. Царь Алексей Михайлович все время на войне, то с Польшей, то со Швецией. Украина воссоединилась с Русским государством – и все это за пять лет его в иноках…

От той тоски и печали, по совету и по благословению старца келейного и отца духовного, взяв книги и небольшие плотницкие инструменты, необходимые для пустынного жития, вышел Епифаний из обители. И благословил его старец «образом Пречистыя Богородицы со младенцем Исус Христом, медяным вольяшным», то есть медным чеканным маленьким образком. Он ушел от святого монастыря Соловецкого «милости у Христа просити себе и людем» в дальнюю пустыню на Суну-реку, на Онегу озеро.

Здесь он встретил старца, именем Кирилла, жившего чудно и славно, в молитве, псалмопении и посте. Была у Кирилла и мельница. Епифаний подрабатывал на этой мельнице, а старче Кирило обучал его бесов изгонять. Когда Епифаний изнемогал от борьбы, тогда от образа медного чеканного являлась ему Богородица Пресвятая и помогала ему чудесно.

Свою келейцу малую Епифаний поставил в пятистах метрах от Кирилловой безмолвия и уединения ради. Маленький пятистеночек срубил, поменьше закуток – белый, для правила, книг и «образа медяного вольяшного Пресвятыя Богородицы со Исус Христом», а чуть побольше закуток – для отдыха и рукоделия. Резал Епифаний кресты – и большие, такие только на телеге увезешь, и малюсенькие, нательные детские. Был он мастером известным на всю округу.

Обладал он и дарами преестественными, смиренномудрием, говорил, что «грамотике и философии не учился, и не желаю сего, и не ищу, но сего ищу, како бы ми Христа милостива сотворити себе и людем, и Богородицу, и святых Его». Текстов Епифания осталось мало, но эти немногочисленные страницы полны самой тонкой рассудительности. Любил Епифаний пустынное житие свое и воспевал его.

Кто бы мне поставил прекрасную пустыню
Кто бы мне поставил на нежительном, тихом месте,
Чтобы мне не слышать человеческого гласа,
Дабы мне не зрети суету-прелесть света сего.
Начал бы громко плакать грехов своих тяжких ради
Кому повем грехи своя, кому объявлю беззакония?
Токмо Тебе, Владыка мой, Ты буди мне избавитель
Подаждь, Христе Боже, злым грехом моим всем простыню.

Семь лет прожил Епифаний со старцем Кириллом на Суне-реке и перешел к иноку Корнилию на реку Водлу. С Водлы оба инока перешли на Кяткозеро, здесь Епифаний прожил около двух лет.

Основным делом, основным стремлением Епифания было постижение молитвы Иисусовой. Желал он делание сердечное постичь во всей полноте, завещанной святыми Отцами. Старообрядческая традиция сохранила предание о том, что в одну из ночей, когда инок, утомленный правилом и потерявший уже всякую надежду, прилег на лежанку и забылся тонким сном, вдруг услышал он как «молитва Исусова творится светло, красно и чудно». Он проснулся, а ум его яко лебедь доброгласный вопиет ко Господу.

Однажды явился ему архимандрит Соловецкий Илья. Он Епифания и в монахи постригал, а теперь велел написать книги на обличение царю и на обращение его к вере Христианской, святой, старой. И написал Епифаний книги ко спасению цареву и всего мира, и, несмотря на тишину любимую, в столицу книги свои понес. Книги до нас не дошли, но известно, что они были, и что именно за «книги» кроткого инока посадили в Москве в темницу, а потом…

При участии русских и греческих иерархов в Москве в 1667 году большим церковным собором были прокляты и осуждены как еретики пятеро старообрядцев – протопоп Аввакум, поп Никифор, поп Лазарь, дьякон Федор и инок наш Епифаний. На Болотной площади прилюдно урезали бедному Епифанию язык, и на подводах повезли его и остальных узников в Пустозерск – далекий северный острог на Печере. Из сохранившихся собственноручных записей инока известно, что когда палач резал ему язык, «яко лютая змея укусила, и всю утробу мою защемило, и до Вологды тогда у мене от тоя болезни кровь шла задним проходом».

Когда язык его отрос чудесным образом, стал Епифаний по-прежнему молиться Богу внятно, кресты по-прежнему вырезывать стал. Но палачи явились в Пустозерск и второй раз язык ему, многострадальному, урезали.

«Потом приступиша ко мне, грешному, палач с ножем и с клещами, хощет гортань мою отворяти и язык мой резати. Аз же, грешный, тогда воздохнул из глубины сердца моего, умиленно зря на небо, рекох сице: «Господи, помози ми». О дивнаго и скораго услышания света нашего, Христа-Бога! Наиде на мя тогда яко сон, и не слыхал, как палач язык мой вырезал».

Но злым тем людям этого было мало, решили они еще четыре пальца Епифанию отрубить и отрубили. Положил Епифаний четыре пальца в карман и пошел в яму тюремную молиться, чтобы Бог забрал скорей его к себе. Все уже, нет больше сил человеческих. Вся яма в крови, охранники даже сена подкинули на кровь, чтоб не так страшно было.

То на спину Епифаний ляжет, то на живот – боль невыносимая. Кое-как на лавку взобрался, руку на землю положил, авось кровь вся вытечет, да и он отмучается. Пять дней кровь сочилась, а как подсыхать рана стала, сжалился над ним охранник один, смазал рану смолой еловой, а сам со слезами вышел, видя инока тоскующего так горько.

Епифаний целую неделю весь в поту, весь горит от внутреннего жара, то Бога возблагодарит за то, что отлученного его удостоил кровью из урезанного языка причаститься, то архимандрита Илью припомнит – зачем же ты святой отец наш архимандрит Илья на Москву меня послал, в Москве-то я не пригодился…

Не находил никак Епифаний мира внутреннего и тосковал много, валяясь на земле, а день на седьмой – всполз на лавку, лег на спину, руку бедную свою положил на сердце и нашел на него как бы сон.

«И слышу – Богородица руками своими больную мою руку осязает, и преста рука моя болети. И от сердца моего отиде тоска, и радость на мя наиде. А Пречистая руками своими над моею рукою яко играет, и, мнит ми ся, кабы Богородица к руке моей и персты приложила, и велика радость наиде на мя тогда».

Проснулся от сна того Епифаний, руку свою потрогал, пальцев нет, а рука не болит и сердце радуется. И вернулся к Епифанию мир Христов. Несмотря на увечье, продолжал он и писать, и кресты вырезывать.

Чудное смирение таят в себе его записки:

«Аз, многогрешный, воздохну из глубины сердца моего, и слезишка иногда из глазишек появятся, и со слезами теми погляжу умиленно на крест и на образ Христов, и стану молиться Господу».

Молился он и вслух, на правиле, третьим своим языком, чудесно отросшим, молился он и таинственно, непрестанно в середине сердца своего.

В 1675 году в Боровской тюрьме замучена голодной смертью инокиня в миру боярыня Феодора Прокопьевна Морозова, а с нею и сестры ее духовные Евдокея Прокопьевна Урусова и Марья Герасимовна Данилова. В 1676 году после долгого сопротивления, длившегося несколько лет, царскими войсками был взят и залит кровью Соловецкий монастырь. Через неделю после падения монастыря умер царь Алексей Михайлович и воцарился Федор Алексеевич. Близился конец и пустозерским мукам. Никифор уже умер, а Епифаний и трое его соузников окончили страдания свои на костре в 1682 году. Через две недели после сожжения исповедников старой веры умер и царь Федор Алексеевич.

Когда Аввакума, Лазаря, Федора и Епифания вели к новому срубу, предназначенному для сожжения, протопоп Аввакум, по иерархии самый старший, подбадривал товарищей, говоря, что мучения от столь мощного огня будут легкими и скорыми, и терпеть уже осталось совсем недолго. По сохранившемуся преданию, когда угли погасли и стали разбирать головни, были найдены останки только трех тел, тела Епифания найдено не было, по свидетельству очевидцев он был вознесен в пламени огня.

В последующие века постановления собора 1666-1667 годов соблюдались с разной степенью неукоснительности, отменены они были лишь решением священного Синода в 1929 году, далее – решением поместного собора Русской православной церкви в 1971 году. В новейшее время справедливость, казалось бы, восторжествовала окончательно в словах Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II, когда в одной из речей своих по данному вопросу он сказал, что к старообрядчеству относиться следует как к «сугубой святыне». Казалось бы, потому что вопрос раскола до сих пор не решен. Я сотрудничал недавно с двумя маленькими православными журналами, но ни в одном из них тексты про Епифания настоятели печатать не благословляют.

Дивный сей Епифаний житием своим попадает прямо в сердце наше, потому что совместил он в жизни своей кротость с мужеством. Не доблесть и не дерзновение совместил он с мужеством, а именно тишь Христову. Инок Епифаний – дарователь слез, он дарует слезы просящим, и речь здесь не о всех, а о тех только, кто взыскует их и знает, что жизнь человеческая без слез не состоятельна.

В пустыне пригодятся стихи его, те слова его, где приводится традиционный обряд и правило молитв для вырезывания деревянных крестов, те слова его, где Епифаний повествует о чуде от иконы Богоматери, продолжая важную для древнерусской словесности традицию. Слова о правиле молитв, завещанном святым отцом Зосимой, основателем Соловецким, благоговейно, сугубо хранимом во времена возникновения раскола по кельям, правиле молитв к Матери Божией, Пресвятой Богородице, таинственной Покровительнице русского монашества…

В тексте использована авторская живопись.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>