На Переменах — новый трип! Из Венеции, с недавно прошедшего венецианского карнавала. Автор фотографий и текста — Юрий Медведев.

Цитата:

Ты только спускаешься по вокзальным ступеням на берег Большого Канала, а этот город немедленно знает, зачем ты приехал и что с тобой делать. Он ведет тебя вдоль невидимых силовых линий, через перекаты мостов, теснины переулков и тихие заводи площадей, мимо утесов-церквей и скал-колоколен, к огромному водовороту площади святого Марка. Центр событий. Венеция. Карнавал.

Погрузится в атмосферу карнавала и увидеть ее глазами фотографа (во всех смыслах, это станет ясно из текста), можно здесь.

А в качестве бонуса — карнавальная поэма Джорджа Байрона «Беппо» – немного сокращенная для удобства чтения, проиллюстрированная картинами венецианца Пьетро Лонги и снабженная вольными заметками постоянного автора Перемен Мирчи Октоподе.

I

Известен всем (невежд мы обойдем)
Веселый католический обычай
Гулять вовсю перед святым постом,
Рискуя стать лукавому добычей.
Греши смелей, чтоб каяться потом!
Без ранговых различий и приличий
Все испытать спешат и стар и млад:
Любовь, обжорство, пьянство, маскарад.

II

Когда сгустится ночь под небосклоном
(Чем гуще тьма, тем лучше, господа!).
Когда скучней супругам, чем влюбленным,
И нет у целомудрия стыда,
Тогда своим жрецам неугомонным
Веселье отдается без труда.
Визг, хохот, пенье, скрипки и гитары
И нежный вздох целующейся пары.

III

Вот маски: турок, янки-дудль, еврей,
Калейдоскоп невиданных уборов,
Лент, серпантина, блесток, фонарей,
Костюмы стряпчих, воинов, актеров —
Все что угодно прихоти твоей,
Все надевай без дальних разговоров,
И только рясу, — боже сохрани! —
Духовных, вольнодумец, не дразни.

IV

Уж лучше взять крапиву для кафтана,
Чем допустить хотя б один стежок,
Которым оскорбилась бы сутана, —
Тогда ты не отшутишься, дружок,
Тебя на угли кинут, как барана,
Чтоб адский пламень ты собой разжег, —
И по душе, попавшей в когти к бесу,
Лишь за двойную мзду отслужат мессу.

V

Но, кроме ряс, пригодно все, что есть, —
От королевских мантий до ливреи, —
Что можно с местной Монмут-стрит унесть
Для воплощенья праздничной затеи;
Подобных «стрит» в Италии не счесть,
И лишь названья мягче и звучнее.
Из площадей английских словом «пьяцца»
Лишь Ковент-Гарден вправе называться.

VI

Итак, пред нами праздник, карнавал.
«Прощай, мясное!» — смысл его названья.
Предмет забавно с именем совпал:
Теперь направь на рыбу все желанья.
Чем объяснить — я прежде сам не знал —
Перед постом такие возлиянья?
Но так друзья, прощаясь, пьют вино,
Пока свистка к отплытью не дано.

Байрон прав, слово «карнавал» складывается из двух итальянских слов «carne» (мясо) и «vale» (прощай). В России карнавал называется масленицей. На масленицу поют «Масляная, счастливая…». Пушкин, чей «Евгений Онегин» вдохновлен поэмой «Беппо», пишет, подчеркивая народность Лариных: «У них на масленице жирной водились, русские блины». Готовясь к длинному посту, православный люд обжирается блинами с икоркой и водкой. Когда-то по русским улицам бродил толпы ряженых. Суть всех карнавалов одна: перед постным мраком дать погулять на свободе духам, живущим в человеке. Для того и маскировались, и рядились, изображая собой духов. Это общечеловеческое. Но повсюду рядились (и рядятся) по-разному. Пусть Байрон продолжит:

X

Из городов, справлявших карнавал,
Где в блеске расточительном мелькали
Мистерия, веселый танец, бал,
Арлекинады, мимы, пасторали
И многое, чего я не назвал, —
Прекраснейшим Венецию считали.
Тот шумный век, что мною здесь воспет,
Еще, застал ее былой расцвет.

XI

Венецианка хороша доныне:
Глаза как ночь, крылатый взлет бровей,
Прекрасный облик эллинской богини,
Дразнящий кисть мазилки наших дней.
У Тициана на любой картине
Вы можете найти подобных ей
И, увидав такую на балконе,
Узнаете, с кого писал Джорджоне.

В Венеции я бывал трижды с тремя разными женщинами. С первой из них я познакомился именно в Венеции. Приятель, узнав, что я еду туда, дал телефон: пусть она тебе все покажет. Лаура, назовем ее так, в духе Байрона, оказалось тонкой, нежной немножечко нервной, обволакивающе грустной и очень отзывчивой. Будучи природной венецианкой, она показала мне не только обычные туристические места города, но и грязные закоулки, в которых больше поэзии, чем во во всех дворцах дожей, Риальто и пьяцах Сан Марко вместе взятых. Мы пили граппу в каком-то кафе на окраине, и я пытался заговаривать по-итальянски с мужиками, обсуждавшими футбольный матч. Они меня не понимали, а узнав, что я из России, спели «Катюшу». Потом ночью у Сан Марко мы с Лаурой слушали оркестры в разных частях площади и перебегали, в дым пьяные, от одного оркестра к другому, от одной мелодии к другой. Расстались на пристани. Катер увез Лауру в новую часть Венеции, где она жила. Больше я уже ее никогда не видел. Второй раз я приезжал как раз на карнавал со своей подружкой из Падуи. Я выехал из Милана, она подсела в поезд в Падуе, мы неплохо провели время в праздничном городе, к вечеру разъехались – я в Рим, а она домой. В третий раз я посетил Венецию со своей женой, это был уже просто туризм. Мы прожили несколько дней в гостинице, выпили море вина. Я рассказывал ей о двух итальянках, с которыми бывал здесь раньше, и уверял, что русские женщины не в пример лучше итальянских.

XXI

Но ближе к делу. Лет тому не мало,
Да и не много — сорок — пятьдесят,
Когда все пело, пило и плясало,
Явилась поглядеть на маскарад
Одна синьора. Мне бы надлежало
Знать имя, но, увы, лишь наугад.
И то, чтоб ладить с рифмой и цезурой,
Могу назвать красавицу Лаурой.

XXII

Она, хоть уж была немолода,
Еще в «известный возраст» не вступила,
Покрытый неизвестностью всегда.
Кому и где, какая в мире сила
Открыть его поможет, господа?
«Известный возраст» тайна окружила.
Он так в известном окрещен кругу,
Но невпопад — я присягнуть могу.

XXIII

Лаура время проводить умела,
И время было благосклонно к ней.
Она цвела — я утверждаю смело,
Вы лет ее никак не дали б ей.
Она везде желанной быть хотела,
Боясь морщин, не хмурила бровей,
Всем улыбалась и лукавым взором
Мутила кровь воинственным синьорам.

XXIV

При ней был муж — всегда удобен брак.
У христиан ведь правило такое:
Прощать замужним их неверный шаг,
Зато бесчестить незамужних вдвое.
Скорей же замуж, если что не так, —
Хоть средство не из легких, но простое!
А коль греха не скрыла от людей,
Так сам господь помочь не сможет ей.

XXV

Муж плавал по морям. Когда ж, бывало,
Вернувшись, он вблизи родной земли
По сорок дней томился у причала,
Где карантин проходят корабли,
Жена частенько у окна стояла,
Откуда рейд ей виден был вдали.
Он был купец и торговал в Алеппо.
Звался Джузеппе, или просто Беппо.

XXVI

Он человек был добрый и простой,
Сложеньем, ростом — образец мужчины.
Напоминал испанца смуглотой
И золотым загаром цвета глины,
А на морях — заправский волк морской.
Жена его — на все свои причины —
Хоть с виду легкомысленна была.
Особой добродетельной слыла.

XXVII

Но лет уж пять, как он с женой расстался.
Одни твердили — он пошел ко дну,
Другие — задолжал и промотался
И от долгов удрал, забыв жену.
Иной уж бился об заклад и клялся,
Что не вернется он в свою страну, —
Ведь об заклад побиться все мы прытки,
Пока не образумят нас убытки.

XXVIII

Прощание супружеской четы
Необычайно трогательно было.
Так все «прости» у роковой черты
Звучат в сердцах пророчески-уныло.
(И эти чувства праздны и пусты,
Хоть их перо поэтов освятило.)
В слезах склонил колени перед ней
Дидону покидающий Эней.

XXIX

И год ждала она, горюя мало,
Но вдруг себя представила вдовой,
Чуть вовсе аппетит не потеряла
И невтерпеж ей стало спать одной.
Коль ветром с моря ставни сотрясало,
Казалось ей, что воры за стеной
И что от скуки, страха или стужи
Теперь спасенье только в вице-муже.

XXX

Красавицы кого ни изберут,
Им не перечь — ведь женщины упрямы.
Она нашла, отвергнув общий суд,
Поклонника из тех — мы будем прямы, —
Кого хлыщами светскими зовут.
Их очень любят, хоть ругают дамы.
Заезжий граф, он был красив, богат
И не дурак пожить, как говорят.

Отвлечемся на минуту от «Беппо», посмотрим что такое карнавал по своей сути. Михаил Бахтин в своей знаменитой книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» сравнивает его со зрелищем, с народно-площадной театральной культурой, но тут же и говорит: «Но основное карнавальное ядро этой культуры вовсе не является чисто художественной театрально-зрелищной формой и вообще не входит в область искусства. Оно находится на границах искусства и самой жизни. В сущности, это — сама жизнь, но оформленная особым игровым образом. … Карнавал не созерцают, — в нем живут, и живут все, потому что по идее своей он всенароден. Пока карнавал совершается, ни для кого нет другой жизни, кроме карнавальной. От него некуда уйти, ибо карнавал не знает пространственных границ. Во время карнавала можно жить только по его законам, то есть по законам карнавальной свободы. Карнавал носит вселенский характер, это особое состояние всего мира, его возрождение и обновление, которому все причастны. Таков карнавал по своей идее, по своей сущности, которая живо ощущалась всеми его участниками». А теперь вернемся к описанию Байрона:

LVI

Был карнавал. Строф тридцать шесть назад
Я уж хотел заняться сим предметом.
Лаура, надевая свой наряд,
Вертелась три часа пред туалетом,
Как вертитесь, идя на маскарад,
И вы, читатель, я уверен в этом.
Различие нашлось бы лишь одно:
Им шесть недель для праздников дано.

LVII

Принарядясь, Лаура в шляпке новой
Собой затмить могла весь женский род.
Свежа, как ангел с карточки почтовой
Или кокетка с той картинки мод,
Что нам журнал, диктатор наш суровый,
На титуле изящно подает
Под фольгой — чтоб раскрашенному платью
Не повредить линяющей печатью.

LVIII

Они пошли в Ридотто…

Славно место. Павел Муратов в «Образах Италии» так описывает его: «Этим именем назывался открытый игорный дом, разрешенный правительством, в котором дозволено было держать банк только патрициям, но в котором всякий мог понтировать.

Ридотто было настоящим центром тогдашней венецианской жизни. Здесь завязывались любовные интриги, здесь начиналась карьера авантюристов. Здесь заканчивались веселые ужины и ученые заседания. Сюда приходили после прогулки в гондоле, после театра, после часов безделья в кафе на Пьяцце, после свидания в своем казино. Сюда приходили с новой возлюбленной, чтобы испытать счастье новой четы, и часто эта возлюбленная бывала переодетой монахиней. Но кто мог бы узнать ее под таинственной “бауттой”, открывавшей только руку, держащую веер, да маленькую ногу в низко срезанной туфельке.

Когда в 1774 году сенат постановил наконец закрыть Ридотто, уныние охватило Венецию. “Все стали ипохондриками,— писали тогда отсюда,— купцы не торгуют, ростовщики-евреи пожелтели, как дыни, продавцы масок умирают с голода, и у разных господ, привыкших тасовать карты десять часов в сутки, окоченели руки. Положительно пороки необходимы для деятельности каждого государства”». Байрон продолжает историю похода в Ридотто:

LXIX

Пока в беседе весело и живо
Лаура светский расточала вздор,
Сердились дамы (что совсем не диво!),
Соперницу честил их дружный хор.
Мужчины к ней теснились молчаливо
Иль, поклонясь, вступали в разговор,
И лишь один, укрывшись за колонной,
Следил за нею как завороженный.

LXX

Красавицу, хотя он турок был,
Немой любви сперва пленили знаки.
Ведь туркам женский пол куда как мил,
И так завидна жизнь турчанок в браке!
Там женщин покупают, как кобыл,
Живут они у мужа, как собаки:
Две пары жен, наложниц миллион,
Все взаперти, и это все — закон!

Не забудем, что это все-таки карнавал. В таком контексте турок – это маска. Вроде той, что нацепил на себя бедный господин Журден в «Мещанине во дворянстве» Мольера. И начинаются недоразумения. Г-жа Журден: «Господи помилуй! Это еще что такое? На кого ты похож? Что это ты на себя напялил? Рядиться вздумал? Да говори же, наконец, что все это значит? Кто это тебя таким шутом гороховым вырядил?» Г-н Журден. «Вот дура! Так разговаривать с мамамуши!» Журдена-то дурачат: «Твой не обманос? Нет, нет, нет. Не шарлатанос? Нет, нет, нет. Дать ему тюрбанос!» А что делать, если человек хочет стать дворянином, не имея к этому никаких оснований? Только рядиться. Люди, готовые за некоторую мзду сделать тебя экзотическим академиком и вручить диплом человека года, всегда найдутся. И вот результат: «Твой – дворян. Не вру ни капля. Вот тебе сабля». Однако не все в мире так откровенно безумно, как в случае с господином Журденом. Маскарад может иметь и очень даже рациональную подоплеку.

LXXXI

Наш турок, глаз с Лауры не спуская,
Глядел, как самый христианский фат:
Мол, будьте благодарны, дорогая,
Коль с вами познакомиться хотят!
И, спору нет, сдалась бы уж другая,
Ведь их всегда волнует дерзкий взгляд.
Но не Лауру, женщину с закалкой,
Мог взять нахальством чужестранец жалкий.

……………..
……………..

LXXXVII

Все ж наконец усевшись, по каналу
Поплыли граф с Лаурою домой.
Был посвящен весь разговор их балу,
Танцорам, платьям дам и — боже мой! —
Так явно назревавшему скандалу.
Приплыли. Вышли. Вдруг за их спиной —
Как не прийти красавице в смятенье! —
Тот самый турок встал как привиденье.

LXXXVIII

«Синьор! — воскликнул граф, прищурив глаз, —
Я вынужден просить вас объясниться!
Кто вы? Зачем вы здесь и в этот час?
Быть может… иль ошибка здесь таится?
Хотел бы в это верить — ради вас!
Иначе вам придется извиниться.
Признайте же ошибку, мой совет».
«Синьор! — воскликнул тот, — ошибки нет,

LXXXIX

Я муж ее!» Лауру это слово
Повергло в ужас, но известно всем:
Где англичанка пасть без чувств готова,
Там итальянка вздрогнет, а затем
Возденет очи, призовет святого
И в миг придет в себя — хоть не совсем,
Зато уж без примочек, расшнуровок,
Солей, и спирта, и других уловок.

ХС

Она сказала… Что в беде такой
Могла она сказать? Она молчала.
Но граф, мгновенно овладев собой:
«Прошу, войдемте! Право, толку мало
Комедию ломать перед толпой.
Ведь можно все уладить без скандала.
Достойно, согласитесь, лишь одно:
Смеяться, если вышло так смешно».

Вот именно. Зачем скандалить. В конце концов, на карнавале, который является отнюдь не только игрой, но и жизнью (вспомним Бахтина), возможно все, что угодно. Ибо в это заколдованное время «ни для кого нет другой жизни, кроме карнавальной». Впрочем, в Венеции карнавал длился чуть ли не весь год напролет. И поэтому Анна Ахматова в своей карнавальной «Поэме без героя» могла свободно переместить карнавал, в котором является гость из будущего, на Святки, тоже время ряженых: «И я слышу звонок протяжный, / И я чувствую холод влажный, / Каменею, стыну, горю… / И, как будто припомнив что-то, / Повернусь вполоборота, / Тихим голосом говорю: / «Вы ошиблись: Венеция дожей — / Это рядом… / Но маски в прихожей»… И среди них – давно предчувствуемая: «С детства ряженых я боялась, / Мне всегда почему-то казалось, / Что какая-то лишняя тень / Среди них «б е з л и ц а и н а з в а н ь я» / Затесалась…» И вот эта тень (погибшего мужа) явилась. И как же из этого двусмысленного положения вышли герои Байрона? А с честью:

XCI

Вошли. За кофе сели. Это блюдо
И нехристи и христиане чтут,
Но нам у них бы взять рецепт не худо.
Меж тем с Лауры страх слетел, и тут
Пошло подряд: «Он турок! Вот так чудо!
Беппо! Открой же, как тебя зовут.
А борода какая! Где, скажи нам,
Ты пропадал? А впрочем, верь мужчинам!

XCII

Но ты и вправду турок? Говорят,
Вам служат вилкой пальцы. Сколько дали
Там жен тебе в гарем? Какой халат!
А шаль! Как мне идут такие шали!
Смотри! А правда, турки не едят
Свинины? Беппо! С кем вы изменяли
Своей супруге? Боже, что за вид!
Ты желтый, Беппо. Печень не болит?

XCIII

А бороду ты отрастил напрасно.
Ты безобразен! Эта борода…
На что она тебе? Ах да, мне ясно:
Тебя пугают наши холода.
Скажи, я постарела? Вот прекрасно!
Нет, Беппо, в этом платье никуда
Ты не пойдешь. Ты выглядишь нелепо!
Ты стриженый! Как поседел ты, Беппо!»

XCIV

Что Беппо отвечал своей жене —
Не знаю. Там, где камни древней Трои
Почиют ныне в дикой тишине,
Попал он в плен. За хлеб да за побои
Трудился тяжко, раб в чужой стране.
Потом решил помериться с судьбою,
Бежал к пиратам, грабил, стал богат
И хитрым слыл, как всякий ренегат.

XCV

Росло богатство и росло желанье
Вернуться под родимый небосклон.
В чужих краях наскучило скитанье,
Он был там одинок, как Робинзон.
И, торопя с отчизною свиданье,
Облюбовал испанский парус он,
Что плыл на Корфу. То была полакка, —
Шесть человек и добрый груз tobacco.

XCVI

С мешком монет, — где он набрать их мог! —
Рискуя жизнью, он взошел на судно.
Он говорит, что бог ему помог.
Конечно, мне поверить в это трудно,
Но хорошо, я соглашусь, что бог,
Об этом спорить, право, безрассудно.
Три дня держал их штиль у мыса Бон,
Но все же в срок доплыл до Корфу он.

XCVII

Сойдя, купцом турецким он назвался,
Торгующим — а чем, забыл я сам, —
И на другое судно перебрался,
Сумев мешок свой погрузить и там.
Не понимаю, как он жив остался.
Но факт таков: отплыл к родным краям
И получил в Венеции обратно
И дом, и веру, и жену, понятно.

Гм-гм, поэма, очищенная от трепа, который так ценил в Байроне Пушкин, выявила карнавалистскую сущность исчезновения Беппо и его возвращения. Псевдосчастливый конец этой истории сблизил Беппо с Журденом, с одной стороны, а с другой – приоткрыл турецкую суть того гостя из будущего, который явился Ахматовой. А все-таки согласитесь: русские женщины лучше венецианок. Интересней, загадочней, трепетней.

Галереи картин Пьетро Лонги, использованных в оформлении поста.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>