В общем, по улице Пономаренко, после проспекта Жукова, есть неплохой ресторанчик. Его красная неоновая надпись «Пивной бар» смущала и в то же время соблазняла меня четыре года. Я всегда проезжал мимо и с опаской поглядывал в сторону этого сомнительного заведения. Между словами «пивной» и «бар» неумелым дизайнером была вклинена большая неоновая кружка с пенящимся пивом а натюрель. Фронтальная часть ресторана была представлена большими стеклянными витражами, выдававшими высокий потолок и сталинский тип всей постройки. Ресторан находился чуть выше самой дороги, хотя и легко с нее просматривался, и поэтому каждый раз, как ты проезжал мимо со стороны проспекта Жукова, слева сверху в левом же глазу на верхней части его сетчатки брезжил тусклый красный свет. Все водители на этом участке невольно притормаживали, так как этот самый красный отблеск на сетчатке рефлексировал мышцу правой ступни, и водитель в беспокойстве начинал оглядываться в поисках пропущенного светофора. Когда над рестораном вешали эту вывеску, я не думаю, что они сделали ее красной с таким вот водительско-рефлекторным умыслом, целью которого была заставить прохожих в недоумении останавливаться, искать либо пешеходный переход либо спрятанный светофор и ничего не находить либо, глядя на красную пену, стекавшую по красному бокалу, просто гадать, какое там подают пиво. Мне доводилось испытывать и первое, и второе, и третье.

К самому ресторану ведет небольшая присыпанная снегом лестница. Теперь я уже не помню, сколько раз с нее падал, но тогда я не заподозрил в ней ничего опасного. Одному господу известно, сколько алкашей оставило свои зубы на этой ацтековской мини-пирамиде. Так как трезвым из ресторана почти никто не выходит, да что таить — никто вовсе! — эта завуалированная лесенка-убийца становится почти непроходимым препятствием для запутавшихся ног, принадлежащих очередному поддатому владельцу. Через дорогу от пивного бара располагаются дома. Дома эти, судя по виду, не первый век заброшены. Окна разбиты, и если проходишь мимо днем, то видишь, что кроме оторванной с особой жестокостью и рвением плитки здесь покрали даже обои. Иногда в одном из домов на втором этаже (там их всего два, но каких!) справа загорается свет. Окно прикрыто шторами, поэтому не видно, что творится внутри. Я как-то прислушивался: думал, может хоть телевизор смотрят. Но слышна была одна лишь тишина. Ладно бы скрип кровати или громкая ругань пьяного мужа или на пьяного мужа — но там ни звука. Только зажженный свет и шторки. Ресторанчик с одной стороны, участок с заброшенными домами с другой — все это создает какой-то странный и необъяснимый уют, отчего хочется зайти в ресторан, сесть спиной к витражу, заслонившись неоновой же рекламой пива «Крынiца», и дать заказ «как всегда».

Зайти в бар (владелец заведения явно чудак — назвать ресторан «баром»; теперь все путаются) мне всегда что-то мешало. Это могла быть непокормленная и орущая в преддверии весны кошка, это мог быть вчерашний непрожаренный и не прошедший санэпидемстанцию чебурек, это могла быть моя всеобъемлющая лень — это могло быть что угодно. В общем, четыре года прошло, и я случайно зашел на блог своей судьбы, где было написано «пора». Медлить я не стал и сразу позвонил другу Роману, в простонародии (а мы не брызжем аристократичной слюной от «Prada») именуемому Геннадьичем.

Внутри оказалось довольно-таки просторно. Приятная стилизация «под дерево», большие деревянные темно-коричневые столы с длинными деревянными лавками, отдающими запахом Баварии и, конечно же, алкоголя, высокая барная стойка с приветливыми официантками, приятный музыкальный фон и куча блюзового цинизма. Вопреки кричащему названию ресторана ассортимент пива, как оказалось, был не такой уж и большой, однако даже в этом скудном предложении удалось найти то, что надолго по солодо-ячменному запало в душу. «Петрович» — так называлось это пиво. Будучи крайне привередливым пивным ценителем, я предложил Роману оперативно передислоцироваться в ресторан, на худой конец в бар, на еще худший — в ресторан под названием «бар», — где будет нормальное пиво. Однако, так как у Геннадьича было настроение «впадлу», он предложил попробовать «Петровича». Я вяло кивнул, и к нам подбежала услужливая официантка.

— Добрый вечер. Вам что?

— Для начала нам шесть Пертовичей и вот та-а-акую гору чипсов, — я поднял руку повыше.

Официантка улыбнулась:

— Что-нибудь еще?

— А это попозже, — довольно ответил Рома.

Официантка ушла, оставив после себя тонкий аромат туалетной воды и слащавое воспоминание о худенькой попе.

Мы молча зажгли сигареты и уставились на лучи от проектора на белой стене, которые изображали какой-то очередной попсовый клип. Без пива разговаривать мы не привыкли, поэтому терпеливо дождались, пока нам его принесли. Громко ударив бокалами и произнеся какой-то невразумительный тост, мы отпили по полкружки и оглушительно причмокнули. Роман докурил сигарету и тут неожиданно выпалил:

— Так вот, я ее уже не первый день бросить хочу. Мне она уже под завязку надоела. Почему, когда я мучу с бабами только ради того, чтобы отпереть их пару раз и поделом, мне приходится слышать потом их голоса по нескольку раз на день, они начинают трезвонить, как сумасшедшие. «Ты где? Что делаешь? Когда будешь?» и так далее. Что за бред, спрашивается? Неужели моя рожа действительно выглядит романтичной? Вообще-то, на самом-то деле, мне как бы уже через месяц все надоедает. Ну то есть месяц отношений для меня – рекорд. На большее я, наверно, не способен. Но знаешь, Рыжий, меня это устраивает. Я знаю так: если баба есть, она должна просто быть, не должна приходить ко мне каждый день, когда я просто хочу посмотреть фильмец и мирно дать храпу. И не должна меня постоянно обхаживать, задавая глупые вопросы и так далее. Ну единственное, что хорошо в таких, — это то, что они, как правило, хорошо варганят хавчик, а похавать я люблю, — я кивнул, выпустив неровную струйку дыма. – Но пока что я ее еще не бросил. Жду, когда у нее месячные начнутся, — в ответ на мой вопросительный взгляд он пояснил: — Ну чтобы после того как расстанемся, не было такой истории, что, мол, вот меня обрюхатил и бросить захотел, типа давай женись ну или что-то в этом духе.

Пока Роман рассказывал о своих похождениях и яйцеклеточных загонах, у меня в расход пошел сначала второй, а потом и третий бокал. Сам того не заметив, я повеселел и что-то усердно начал втирать в ответ Геннадьичу, вторя немного смутным мыслям в моей голове. Потом на стол прибыло еще шесть бокалов, и все они подчистую были нами опустошены.

Решив не произносить свою не то чтобы трудновыговариваемую, но в любом случае и при любой погоде доставляющую слушателю либо оратору некие акустические затруднения («Терешковец» с завидной регулярностью почему-то произносят как «Чиишкавец» /ленятся, суки/, кроме того я уже привык сразу называть фамилию по слогам), я припомнил фамилию попроще.

— Фамилия?

— Попов, — цинично раздалось эхом в службе такси.

— Как-как? – переспросил молодой женский голос.

Я закатил глаза, отнес трубку от уха и прикрыл ее левой рукой:

— Вот дебилы! – набрав побольше воздуха в легкие, я опять поднес к себе трубку и еще раз четко и с придыханием, которому бы позавидовал бы даже средний англичанин, повторил: — По-пов. Записали? По-пов. Повторить еще раз? Пооо-пооов, – я уже был готов произносить эти пять букв снова и снова, когда Роман меня остановил и сказал, что нам все еще нужно такси.

Выйдя на улицу, я с тревогой посмотрел в сторону ступенек.

— Пошли лучше левее, там удобней, — неуверенно сказал я другу.

Налево уходила прямая покатистая дорожка, идя по которой, можно было в итоге прийти туда же, куда вела лестница с парой ступенек, разве что путь в таком случае увеличивался минимум в три раза. Пока мы спускались по этому серпантину, как раз подъехало такси, и мы в него сели. Мы взяли путь на ресторан в центре города, который назывался «В гостях». В-третьих, там была живая музыка, во-вторых, ресторан работал где-то до часу, ну и во-первых, там можно было выпить. Всю дорогу Геннадьич о чем-то трындел с таксистом. Я пытался уловить суть разговора, но Роман постоянно перескакивал с одной темы на другую, и я оставил тщетные усилия. Город горел разноцветными огнями, и иной романтик мог бы этим восхититься да крикнуть в открытую форточку, как он рад, что здесь живет. Однако, сравнивая видимое здесь с увиденным мною в Сан-Франциско, я понимал, как убог и этот город, и здешние люди, и как убог я сам, что здесь обитаю. Как паскудны этот город и эта страна. Поразмышляв об этом и пришедши к выводу, что немедля телепортироваться в штаты не удастся, я снова улыбнулся, потому что вдали увидел вывеску ресторана. Там мы изрядно подчехлились, пару песен оттанцевав под корявые звуки группы «Минское море», которым, казалось бы, вручи хоть сто рублей, загодя попросив сыграть «Мурку», и они бы с горем пополам и с душой, проданной еврейскому дьяволу, стали бы играть полузаводные аккорды.

Короче, заебало. Таков был вердикт. Мы перетянули еще по одному бокалу, прежде чем удалиться, и были таковы. От Геннадьича поступило предложение рвануть на «Вернисаж». Я в этом клубе еще ни разу не был, и название мне особого доверия не внушало. Плюнув пару раз через правое плечо и трижды стукнув об лысеющую голову друга, я сел в такси, и мы помчались дальше. Жутко хотелось жрать (ЖХЖ). У нас тут в столице есть сеть ларьков-магазинчиков «Хутка. Смачна». Эти мини-ларьки не раз спасали желудок падшим душам полуночников, к коим в тот день примкнули и мы. Хотя в последнее время скитание по злачным местам во время, не столь отдаленное от 12 ночных ударов колокола на Немиге, стало абсолютной привычкой. Возле ларька очереди не было. Из такси, стоявшего перед нами, выскочила миловидная девочка, подбежала к ларьку, улыбнулась нам и заказала две «златки». Это что-то вроде лепешки со всякой почти съедобной чушью сверху. От кетчупа с майонезом она отказалась, обратившись к нам:

— Ой, этот кетчуп… Там столько калорий. И ничего полезного.

Да, очевидно, у нее в руках была просто гора витаминов, раз она так говорила. Это было ясно, как день: она держала пару златок, которые, без сомнения, готовились в местных подвалах, но несмотря на это были одобрены министерством здравоохранения и им же причислены к еде, обогащенной многочисленными витаминами, которая дает вам энергию на весь день. Ну и на всю ночь, если понадобится. Однако мой желудок прилип к спине, и даже циничные мысли не заставили меня долго размышлять над выбором пищи. Те же златки, мать их. И еще пиво. И еще. И еще. Когда ел златки, думал, что завтра утром скорее всего именно ими и отравлюсь. И еще пива. Да, скорее всего, это будут именно златки, и именно от них я буду блевать. И еще.

До «Вернисажа» оказалось недалеко. Совковая надпись над клубом предвещала угарный треш на барной стойке, а также игры в «перепью-не перепью». Мой ответ был однозначен: «Ни хуя не перепьешь!» — за которым, собственно, в мою глотку отправлялась очередная порция паленой водочки. Пить ее было крайне омерзительно, поэтому в расход пошел еще и «Burn», который был призван немного смягчить этот отвратный вкус водки, но в то же время он подействовал совершенно обратно. Пить стало еще противнее, а ответ оставался прежним, посему приходилось пить дальше.

В зале расположилось множество столиков, половина из которых были свободны, как сам дух Америки. Вспомнив старину Америго Веспуччи, я опрокинул еще один 50-граммовый за его усопшую душу. Барная стойка, за которой я сидел, представляла собой полукруг, выдававшийся немного в зал. На полу у них стояли коробки с соком, чуть выше — стаканы, еще выше — водка. На аккуратных полочках чего только ни было, казалось, будто там есть все, что надо, и даже более того: Gordons, Larios, Milagro, Sierra, Becherowka, Baileys, Campari, Olmeca, Absolut, Finlandija, Metaxa и еще куча разного обольстительного дерьма. Справа от меня лежала голова, которая принадлежала заснувшему прямо на баре мужчине. Слева к мужлану с уверенным видом лепилась, словно пиявка, дородная женщина. И он с удовольствием принимал в свои объятия не только ее, но также и ее задницу и ее «передницы». Нечто похожее происходило и с Романом на танцплощадке, где он ухитрялся одновременно завладевать двойным уловом, правда таким же красивым и симпатичным, как трехдневный карп в соленой воде брюхом к верху. Я подошел к Роману и на всякий случай отметил, что он пьян и то, с чем он танцует, далеко не Одри Хепберн и в «Завтраке у Тиффани» это даже не пропустили бы на кастинг. Кажется, его сознание от моих откровений не прояснилось. Он лишь насупил брови, обнял меня по-братски и ответствовал: «Вон ту видишь? Так вот, она украинка, замужем и ей 36». Подумав, он добавил: «Да, и еще я хочу ее выебать». Оставляя его с похотливой украинкой, я проворчал, что такими темпами он скоро доберется и до старухи Изергиль.

Я спустился на первый этаж перекурить и тут увидел следующее: по лестнице к аквариуму спустился Роман. Из-за его спины вдруг выплыла очередная нимфоманка, крепко державшая его за руку. Ее глаза выдавали женскую невменяемость, однако пелена водки с пивом не давала Геннадьичу перестать галлюцинировать. Прелестная, но вдупель пьяная русалка повела его в туалет. Там, конечно, была очередь, но женщина не растерялась и стала распихивать всех своими могучими локтями. Роман прищурившись посмотрел на окруживших его фемин, кричащих что есть мочи о несправедливости и гендерном угнетении, и тут — о боги! — он врубился, что происходит, вырвался из объятий железной леди и мрачно побрел наверх, где залпом опрокинул пару рюмок.

В конце концов я уговорил Геннадьича свалить из этого заведения. Роман обменялся телефоном с украинкой, и мы вывалились наружу. Нас подвез таксист. За бесконечный трындеж Ромы он скинул нам 25 центов. На следующее утро даже на пиво не хватило.

(Вы ждете мораль? Откройте Библию)

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>