Однажды в начале осени, под желтеющим вечерним небом, произошла такая история.

Николай Сергеевич Жуков, школьный дворник, с виду силач и богатырь, оказался в плену у Летучего зверя-налима. Пожалуй, стоит описать обоих участников этой встречи, иначе представить ее непросто. Жуков был, несмотря на высокий рост и покатые, как холмы, плечи, побит и потрепан жизнью: имел один глаз, неполный комплект пальцев на левой руке и клочковатые, как старый мох, волосы, неровно покрывавшие голову; к тому же изо рта его несся дух могилы – по-видимому, из-за некачественного питания и пристрастия к алкоголю.

Надо добавить, что лицо дворника имело цвет второсортной бумаги, а под глазами лежали желтоватые круги. Но внешняя ущербность с лихвой компенсировалась качествами души и характером дворника. Больше всего на свете Жуков любил размышлять и, случалось, стоял столбом посреди пустынного школьного двора, будто мысли налетели на него, подобно шквалу ледяного ветра. Размышления настигали его на работе и дома, в любую погоду, а иногда в глухой ночной час. Никто толком не знал, о чем таком размышлял дворник – но свидетелей его дум хватало.

Завхоз Алевтина – непосредственный начальник Николая Сергеевича – даже завела специальную тетрадку, чтобы вести подсчет минут и часов, в которые выливалась эта задумчивость. А уж потом начальница настаивала на вычитании денежных средств из скудной зарплаты дворника.

Ей казалось, что, стоя столбом посреди школьного двора, Жуков тратит рабочее время впустую. Но и этот способ воздействия результатов не дал. Николай Сергеевич вяло подметал территорию, отругивался от старшеклассников, называя их оскорбительным словом «долгосери», пинал ногой ведро и время от времени бросал тоскливые взгляды вверх, словно рассчитывал, что оттуда того гляди прилетит за ним летающая тарелка и увезет его в хорошее место, где он беспрепятственно проведет на деревянной скамье остаток дня, да и остаток всей жизни. Таков, коротко говоря, был дворник Жуков: как высокий стог сена после внезапной бури.

Ну а Летучий зверь-налим был существом совершенно иного порядка. Его можно бы назвать перемещенным лицом, подвергшимся в свое время целому ряду справедливых взысканий. Побывав (и не раз) под судом, пройдя через неприятнейшие судебные процедуры, налим все-таки не изменил своих привычек. Надо полагать, что склонность к насилию сидела в нем так же прочно, как в Николае Сергеевиче Жукове – потребность в нескончаемых размышлениях.

Какими словами описать внешность Летучего зверя? Безусловно, он был огромен и сопоставим, скорее, с природным явлением, чем с живым существом. Представьте себе гору средней величины – но подвижную, юркую, обладающую способностью к стремительным броскам, зоркую, коварную и безжалостную. Налимьи зубы как огни в созвездии Нового Лебедя – во всяком случае, блеск их почти нестерпим. Но может, этот эффект достигается психологическим воздействием? Пораженная ужасом жертва, утратив способность к разумному поведению, воображает невесть что… Короче говоря – у страха глаза велики.

Итак, ранним осенним вечером ноги принесли дворника Жукова на окраину города.

Задумавшись и немного наклонившись в сторону, Жуков брел по пустынной улице Гоголя, имевшей в это время суток особенно заброшенный вид. Одинокая фигура дворника возвышалась на тротуаре, будто стремянка, у которой выросли ноги. Так Николай Сергеевич шел себе и шел, пока путь-дорога не вывела его к невысокому дощатому забору. Этот забор сохранился с давних времен, когда в Солдатске – короткое, впрочем, время – дислоцировалась воинская часть. За забором когда-то располагался военный городок, от которого теперь осталось беспризорное поле, покрытое увядшей травой, фиолетовыми бессмертниками и могучими пиканами; чуть поодаль виднелись несколько пустующих двухэтажных домов.

Не зная, что предпринять дальше, Николай Сергеевич осмотрел препятствие. Он и сам не мог бы сказать, почему не развернулся и не пошел обратно – ведь никакого дела у него за этим забором не было. Некоторое время дворник простоял неподвижно, погрузившись в задумчивость. Облака, плывшие над улицей Гоголя, бросали слабую тень на его лицо. Мысли ходили по лицу дворника, как высокие волны. Жуков морщился и потирал подбородок, похожий на кусок битого кирпича.

Постояв еще сколько-то, Жуков решил так: в заборе обязательно должна быть дырка, а как же. Никакой забор не выстоит без ущерба на протяжении многих-многих лет… Придя к такому заключению, Николай Сергеевич потер руки, бросил неодобрительный взгляд на ржавеющий остов уличного фонаря, и направился вдоль забора, бесшумно шевеля губами, как будто вел с кем-то невидимым таинственную беседу. Тем временем наступил вечер, и хотя еще не совсем стемнело, небо из желтоватого стало темно-синим, как вода в глубоком озере. Затем подул резкий ветер и принес откуда ни возьмись стаю пыльных листьев, так что дворник сердито отмахнулся: полетели листья ему прямо в лицо, будто маленькие птицы… Мотнув головой, путник все-таки продолжил идти вдоль деревянного забора – вначале по горбатому асфальту, а затем по узкой виляющей тропинке.

Наконец упрямство Жукова было вознаграждено, и он обнаружил то, что искал – довольно узкую щель, в которую протиснулся с радостным восклицанием.

Добившись своего, Николай Сергеевич на некоторое время утратил уверенность. Прилив сил покинул его, а на место былой энергии пришли опустошенность и разочарование. Вот пролез он в дыру… Пролез-то пролез. Не без робости Жуков огляделся. Поле, покрытое колючей травой, слабо светилось в лучах выплывшей луны. Не зная толком, куда дальше путь держать, дворник в конце концов уселся на край бетонной плиты и тут же пустился в привычные рассуждения. Губы его слабо шевелились, точно ими, как палой листвой, играл ветер; под луной, среди травы и осколков булыжника, на виду арматуры, торчавшей из-под земли, дворник рассуждал сам с собой точно так же свободно, как если бы лежал дома на раскладушке.

Окружающий мир не был ему помехой, скорее – был колыбелью: порассуждав, Жуков уронил голову на грудь и почти заснул, несмотря на то, что дрожал от холода. И вот сон накрыл дворника тонким и прочным колпаком, выполненным из неизвестного вещества.

Этот колпак по форме напоминал рыбий пузырь, но превосходил его в несколько тысяч раз и вмещал раскинувшееся ночное поле, чернеющий забор и самого Жукова, замерзающего под ледяной луной. Очутившись внутри пузыря, Жуков подумал – вернее, так померещилось ему со сна – что угодил ногой в мышеловку, которую сам же установил в дворницкой. Боль и испуг ослепили усталого путника, и он бессознательно выкрикнул несколько отчаянных слов, которые тут же разбудили его.

Мало-помалу дворник уяснил, что никакой мышеловки нет и в помине, а сам он – жертва усталости или ошибки – сидит, окруженный туманом, сквозь который пробивается тусклый свет то ли от луны, то ли от другого неизвестного источника. Постепенно, моргая глазами и шевеля губами, Жуков различил детали. Нет, не в мышеловке он оказался – скорее, это был гигантский аквариум, в котором взамен воды плавали облака и струился туман. Мимо Жукова и не замечая его, то и дело проходили рыбы разных размеров.

Николай Сергеевич, который ничего не смыслил в рыбалке, все-таки сумел распознать длинных серебристых щук, проворных окуней и даже молодого, словно раздувшегося сомика, который, не церемонясь, принялся разглядывать дворника, неодобрительно шевеля гигантскими усами. Не без удивления Жуков отметил, что все рыбы, если можно так выразиться, ходят пешком – хотя и сопровождают свой шаг движениями плавающих рыб. Да и как бы иначе они могли передвигаться без воды?

Трудно сказать, почему эти сухопутные рыбы произвели на Жукова такое тягостное впечатление. Но факт остается фактом: дворник закручинился и едва не утратил внутреннего равновесия, так смутило его странное рыбье войско. Каким-то окольным путем в голову вдруг просочилась мысль, что встретить сухопутную рыбу – дурная примета, хуже не придумаешь. Как-то приходилось ему слышать такие примерно небылицы, что сразу за горой Белой в конце лета – год или два тому назад – видал один человек этакую рыбу – тварь достигала ростом рассказчику до колена и смердела тухлятиной.

– Протухла, да и все, – робко предположил тогда дворник. – Рыба вон и на прилавке воняет.

– Это уж точно, – со злобой отвечал рассказчик. – Протухла. И шла, как хромая, – прибавил он с отвращением. – Так и валилась на один бок…

Тут Жуков вновь погрузился в задумчивость и чуть было вторично не заснул. Но остерегся все же спать в незнакомом месте и, ничего не придумав, поднялся на ноги и сделал два или три робких шага навстречу неизвестности. Удивительная картина открылась глазам дворника!

Не только многочисленные рыбы, шевеля хвостами и плавниками, прохаживались мимо, едва замечая незваного гостя. Сама природа таинственного мира была необыкновенно хороша. Особенно сильное впечатление произвели на чувствительного Николая Сергеевича деревья – что-то среднее между наземными растениями и водорослями.

Недоверчиво оглядев произвольно выбранное дерево, Жуков убедился, что оно непрестанно шевелит ветками, как многочисленными пальцами, и производит впечатление живого существа.

К тому же большинство деревьев были необычного цвета – дворник затруднился дать названия этим цветам (если верить мифам о Налимьем царстве, то цвет деревьев варьируется там от серебристо-жемчужного до темно-фиолетового, как чернила).

Завороженный новыми впечатлениями, Жуков двинулся дальше без пути-дороги, делая новые открытия. Чуть в стороне от тающей в тумане тропы вдруг обнаружился Николая Сергеевича рабочий стол из дворницкой – точнее говоря – фрагмент рабочего стола: битая столешница, установленная на табуретки. От удивления дворник стал столбом, а потом заулыбался, точно встретил старого знакомого. Да так оно и было в общем-то; тем более стол из дворницкой оказался заставлен пустыми банками – иные с мутными следами на стенках – и завален всякой всячиной, бережно сохраняемой Николаем Сергеевичем.

Центром композиции был собственноручно выполненный дворником фанерный держатель для туалетной бумаги. Это был заказ (впоследствии отвергнутый) начальницы Алевтины; понадобился ей в рабочий туалет держатель, и Жуков потратил на изготовление приспособления половину дня. А другую половину дивился на результат, словно хотел сказать: подумать только, какая дрянь может выйти из ловких человеческих рук…

Николай Сергеевич заметил, что в местности, где он очутился, стоит не день и не ночь, а что-то среднее. И действительно, в Налимьем царстве отсутствуют времена года и время суток; взамен этого там царят туман и бледный сумрак. Смутные холмы на горизонте, деревья, похожие на водоросли, неподвижная трава словно залиты неопределенным светом. Этот свет струится от бледного диска размером с солнечный, который время от времени выплывает на небо и не похож ни на солнце, ни на луну. Это, безусловно, какое-то светило, но оно выглядит так, будто опутано серебристой паутиной. Может, поэтому свет кажется пробивающимся сквозь толщу вод…

Но удивительно было вот что: казалось бы, обстановка Налимьего царства располагала к созерцательности и размышлениям, но на деле все оборачивалось иначе. Мысли покидали утомленную голову дворника и разлетались восвояси, как хрупкая осенняя листва. В душе Николая Сергеевича сделалось легко и пусто, как на школьном дворе во время долгих летних каникул. Одни только легкие призраки воспоминаний блуждали в сознании: вот мелькнет кушетка в дворницкой, укрытая демисезонным пальто, а вот – забавно, но факт – потерявшийся молоток с разболтанной деревянной рукояткой…

Окруженный зеленоватым туманом, дворник дважды засыпал. Но ноги продолжали нести его в неизведанные лабиринты Налимьего царства. Рыбы, по-видимому, попривыкли к пришельцу и больше не таращили на него выпуклых глаз: вообще все пространство будто струилось навстречу Николаю Сергеевичу, а он знай себе перебирал ногами, чтобы обеспечить равномерное движение вглубь, в тишину, прохладу и сумрак…

Неожиданно тропа закончилась, оборвалась, будто ее отрезали ножницами. Дальше, не без удивления заметил дремлющий дворник, ничего не было (конечно, Жукову было невдомек, что именно такие внезапные обрывы закономерны для Налимьего царства. Никто – ни наверху, ни внизу – не может знать, когда наступит конец).

Итак, тропа кончилась, и тут же из дыры на дворника плеснуло ослепительным светом.

Затем ему почудилось, что неопределенному времени суток пришел конец и наступил день, яркий, как взрыв какой-нибудь мегатонной супер-бомбы. Это белое кипящее сияние было глазами Летучего зверя-налима. Вообще говоря, казалось, будто у налима не два, а тысяча глаз (но это был только обман чувств).

Одновременно в слепящем зареве загорелись молнии – клыки Летучего зверя.

И вот, парализованный и околдованный вспышкой, Николай Сергеевич прикрыл глаза слабой рукой. Но было уже поздно: облучение от налимовых глаз выжгло радужную оболочку Жукова и лишило дворника зрения.

Смертельному воздействию подверглась и поверхность тела пришельца, и его внутренние органы: в мгновение ока они истаяли, испарились, не оставив следа.

После этого Летучий зверь-налим прикрыл глаза и вернулся в глубину своего бездонного логова. Погас белый кипящий огонь, предварительно испепелив грозным пламенем заплутавшего путника. Остались только тени от стоптанных ботинок Николая Сергеевича – огромных, кстати говоря, ботинок, не менее сорок пятого размера.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>