1.

Сейчас, на фоне изменившейся жизни и в свете современных научных знаний довольно трудно представить, что человека неотступно, словно тень, преследует мертвый.

Однако Володя Литвак имел возможность убедиться, что подобная ситуация не менее реальна, чем заметенные пыльной листвой улочки его родного Солдатска. И вот однажды, чтобы рассеять последнее сомнение, Володя задержался как бы случайно около уличного фонаря и слегка повернул голову.

За его спиной действительно стоял мертвый, и гаснущее медное небо обливало его крупную фигуру неуместным тусклым сиянием. В закатном свете особенно ясно проступали отвратительные черты мертвого преследователя: изрытое земляное лицо, отворенный, как черная пещера, рот и клочья бурого мха, выглядывающие из порванной телогрейки. На этот раз мертвый стоял так близко, что Володя почти чувствовал запах прелых листьев и гниющей ткани. Жрет он эти листья, что ли?

Нечего и говорить, какая тоска владеет человеком, если за ним неотступно следует покойник. Такой человек ни днем, ни ночью не может чувствовать себя свободным и счастливым. Да и уместно ли толковать о счастье, когда в твой затылок дышит мертвым смрадом докучливый спутник?

Стремительно, только что не переходя на бег, Володя бросился прочь от фонаря и принялся кружить по улочкам Солдатска, в тайне рассчитывая, что собьет мертвого со следа и тот зависнет где-нибудь в районе брошенных домов или старой, еще раньше брошенной шахты… Но то-то и оно, что покойник обладает изумительным нюхом, не утраченным в подвалах смерти. Наоборот – чутье мертвого таково, что ему позавидует живой.

Так что напрасно изводил себя пешими прогулками Володя Литвак, напрасно расширял круг своих хаотичных блужданий под медным небом осени. Мертвый двигался за ним след в след, и конца этому видно не
было.

2.

Люди с давних пор предпочитали не встречаться со своими мертвецами. Согласно некоторым легендам, мертвеца следовало отпустить, чтобы он беспрепятственно шел один своей темной дорогой, не увлекая за собой близких, а могилу его пусть заметет листва, укроет теплая пыль, оплетет паутина. Как же случилось, что Володя Литвак приобрел мертвого спутника, приставшего к нему, как уродливый страшный горб?

Началась эта история на крутом берегу реки Сосьва, где художник Володя Литвак, готовясь к ночлегу, развел костер. Стояла ранняя осень, и дым от костра едва заметно дрожал в светящемся сумраке, словно живое, хотя и бесплотное существо. Вскоре вышла луна и тут же налилась молочным светом, а затем показались несколько звезд. Володя Литвак с удовольствием отмечал волшебные детали вечера, как вдруг внезапный звук заставил его осторожно, чтобы не вспугнуть гостя, поднять голову.

Тут же и обнаружился источник звука: на нижнюю ветку сосны примостилась белка, но какая! Раза в полтора или два больше тех маленьких прытких зверьков, которые неслышно перелетают с дерева на дерево; огромная белка, да к тому же не из пугливых. Она сидела, покачиваясь, на крепкой ветке сосны и пристально глядела в сторону человека. Этого только не хватало. Уж кто-кто, а Володя хорошо знал: встретить необычного зверя, рыбу или птицу – дурной знак, хуже некуда.

Хотя дома, в мастерской, из коричневых Володиных рук не раз выходили чудо-звери – яшмовые, нефритовые, или, скажем, из мутного горного хрусталя… И как-то, помнится, сосед, очутившись на пороге Володиной мастерской в поисках недостающих луковиц для рассады, натурально окоченел и вытаращил глаза. Володя Литвак тогда хмуро оглядел пришельца и молча ждал, не скажет ли тот чего. Но сосед, позабыв про рассаду, только двигал мокрыми губами, да и не удивительно. Перед тем, как забрести к Володе, этот урод побывал у двоих или троих огородников, и всякий раз, вместо луковиц, получал, будто в награду за неизвестный подвиг, по полстакана спирта.

Почему уж его поили ни за что ни про что? – или, в самом деле, обладал человек удивительным даром внушать доверие и любовь? Так или иначе, очутившись на пороге мастерской Володи Литвака (которая составляла часть большого деревянного дома), сосед отворил уста и неразборчиво и тоскливо заматерился.

На полках, на железном ящике для инструмента, на полу стояли фигуры больших и маленьких существ, и каждая, как показалось одуревшему от спирта и эстетического воздействия соседу, водила удивленными выпуклыми глазами, шевелила бледно-зелеными плавниками, мерцала блестящими клыками изо льда. Затем яшмовые и нефритовые звери выстроились полукругом и начали медленно и неотвратимо наступать на пришельца, целясь своими клыками в прямехонько в его согретое спиртом горло.

Володя, который не видел наступления волшебного войска, с удивлением глядел на соседа, согнувшегося пополам и издающего хриплые стоны.

– Наблюешь в мастерской – убью, – спокойно сказал художник и вытолкал гостя за порог.

Теперь же, в лесу, стоя под вечерним небом, усеянным крупными звездами, Володя Литвак глядел на огромную белку и расстроенно думал: тварь, ах тварь… Как же это я заперся, куда не следует?

Конечно, о подобных встречах Володя слышал и раньше, да и каждый рыбак или охотник слышал…

Но не всякому такая дрянь в глаза лезет. Повстречать «неправильного» зверя или рыбу все равно, что кривую бабу в черном, которая выйдет к тебе из-за дерева и перегородит путь (да прибавьте к этому обстоятельству, что за сто километров кругом не встретить человеческого жилья!)… Конечно, не встретишь – ведь черная баба не человек, а такая точно тварь, как эта дрянь, которая прикинулась белкой… как какой-нибудь полосатый лось или рогатая рыба.

Стараясь не делать лишних движений, но и не отводя взгляда от стеклянных глаз чудовища, художник медленно, спиной вперед начал отодвигаться во тьму. Белка, впрочем, оказалась проворнее.

Неправдоподобно легко для своей комплекции перепрыгнула на ветку соседней сосны и мгновенно истаяла в ночи. Володя перевел дух. Затем вернулся к костру и сел на складной рыбацкий стул. Шипя и потрескивая, во мрак взлетали горсти искр, а в ночном небе полыхали костры бесчисленных звезд. Чудо-зверь – прибежище для духа мертвого. Остается удивляться, что белка ничего не сказала.

Потому что легко могла сказать… Один тип рассказывал Володе, что выловил он как-то рыбу, похожую на уродливый старый башмак. Что за рыба – хрен определишь…

– Так может, – спросил тогда Володя, – это и был башмак?

Молодой был, дурак был, потому и спрашивал такую чушь… Неужто рыбак – даже сто раз в стельку пьяный – не отличит башмак от рыбы?

Короче, тот тип ему сказал, что – не, не башмак. Плавники, жабры, хвост… В общем, рыба как рыба. Да и шепнула она ему кое-что…

– По щучьему велению? – спросил молодой глупец Володя и захохотал.

Но мужик не обиделся. Наоборот, терпеливо объяснил, что сказала рыба совсем другое. Говорила что-то по-тарабарски, а потом – ясно так – про черные полоски.

– Какие такие полоски?

– А хрен ее знает. Думаешь, я сильно слушал?

Окончательно помрачнев, художник припомнил, что мужик тот вскорости помер.

Надышался в гараже выхлопными газами, и помер. И морда, если вам интересно, была вся темных траурных подтеках… Черные полосочки, ну?

Но еще до того рыбак, как умел, объяснил странную встречу:

– Видать, я на чужую могилу наткнулся. Вот он и вылез, покойник… в виде рыбы.

– Покойник в виде рыбы?

– А мертвецу один хрен, – был ответ.

3.

Одиннадцать лет назад Володя Литвак уехал к Белому морю.

Добраться дотуда было не просто: поезд, затем вертолет и, наконец, попутный грузовик, который шел через скованную мартовским льдом реку – не слишком прочным льдом, как вскоре выяснилось…

Шофер грузовика, взявший с Володи за переезд пять копеек, пил спирт, как молоко, и затравленно смотрел перед собой слезящимися глазами.

Художник, всю жизнь мечтавший о рыбалке на Белом море, о дымных клубящихся снежных просторах, в конце концов, все это получил – но вместе с пьяным водилой, который определенно намеревался провалиться со своим чертовым грузовиком и с ним, Литваком, под лед. Поездка заняла вместо сорока минут четыре часа, поскольку грузовик намертво застрял в ледяном бездорожье. Поверхность реки напоминала лунную пустыню, а еще больше – могилу, приготовленную беспечному путнику. В нескольких метрах от грузовика в ледяных проплешинах светилась выступившая на поверхность вода.

– Не ссы, – спокойно сказал водила. – Внизу по-любому лед.

Затем шофер поступил так.

Направился к смертельной кромке и в доказательство своей правоты топнул ногой, обутой в огромный сапог. Молча и отстраненно Володя наблюдал за действиями водителя. Чтоб ты сдох, думал он со странным спокойствием.

Сдох, сдох, сдох.

Раздался треск, словно рядом ломали чьи-то кости. Это глупое самомнение водителя оказалось наказано. Лед разошелся, как незаживший шов на свежей ране. Наверх поползла мутная слизь, и водитель стремительно, будто по волшебству, провалился вниз, судорожно цепляясь за ледяные края своей могилы.

Он что-то орал, но переполненный злобой Володя Литвак не мог разобрать, что именно. Водила орал что-то на неизвестном Володе языке, не имевшим с человеческим языком ничего общего.

Итак, художник не двигался, а проклятый водила вдруг утратил опору. Кромка со слабым треском отломилась, и тот окунулся раз и другой, а затем – удивительно быстро – пропал из глаз. Можно было подумать, кто-то внизу уцепился за тяжелые сапоги и довершил дело.

Когда водителя утащила река, Володя Литвак некоторое время испытывал странную радость. Освободившись от пьяного ублюдка (так он называл утопленника), он радовался, как будто уже оказался на берегу и в безопасности. Как будто – проклятая полынья затянулась и приобрела прочность…

В конце концов, бросив застрявший грузовик, художник побрел к берегу. Ледяным просторам не было конца, да и шел Литвак медленно и осторожно, стараясь не повторить ошибки того урода… К вечеру температура опустилась на несколько градусов вниз и поднялся ветер. Ледяные иглы впивались в лицо путнику, и довольно скоро он понял, что его нос, подбородок, щеки и даже глаза стали мертвыми и ледяными. Если я упаду, у меня отколется нос – вот какие глупые мысли посещали художника во время смертельного похода. Черный ветер сомкнул длинные холодные пальцы на его горле. Остается удивляться, что художник все-таки перешел ледяную пустыню и добрался до жилья.

4.

Осенью Солдатск кажется покинутым, там разбойничает ветер, разнося над пустынным бульваром имени Карла Маркса стаи призрачных листьев и клубы дорожной пыли.

Солнце светит тускло, словно опутано бледной паутиной, а вечера полны запахами сухой травы и гибнущих в палисадниках астр. В ясные ночи над головой кипит серебряная река Млечного пути – Солдатск слабо освещен, так что звезды над городом видны довольно отчетливо.

Таким примерно вечером Володя Литвак вышел из дома, чтобы размять ноги и кое в чем убедиться. Дело в том, что он по-прежнему сомневался в присутствии за его спиной неизвестного покойника. Не верил, что мертвец с таким бесстыжим упорством преследует живого человека. Рассчитывал, что уродливый спутник не больше, чем игра воображения, или следствие смертельной усталости, или, возможно, неправдоподобный мираж.

Художник затворил дверь, перешел двор и вышел на улицу Орджоникидзе.

Последнее время жилось Литваку несладко. Он чувствовал себя осиротевшим, так как почти не мог работать. Покинутые нефритовые и яшмовые создания с молчаливым укором смотрели на мастера. Принимая справедливый упрек, Володя совершенно замкнулся в себе, но, к сожалению, ничего не мог с собой поделать. Затеяв было поработать над новой композицией и даже набросав предварительный эскиз (Девы Осенней Воды), он вдруг помрачнел и отодвинул лист с наброском.

Одиннадцать лет спустя после происшествия на ледяной реке, он почувствовал, как смертельная черная вода в полынье подкатывает к его собственному горлу, а его Девы бездействуют и усмехаются тонкими изогнутыми ртами. Но главное, ему мешал коричневый покойник.

Этим осенним вечером он подошел к Володе так близко, что затылок художника слегка онемел от назойливого сопения. Вот тут-то Володя и принял решение окончательно все проверить. Конечно, такую проверку лучше было бы произвести днем, когда мертвецу не так привольно. Но художник всерьез опасался, что покойник привлечет к себе ненужное внимание окружающих и вызовет законные вопросы. Вот почему он выбрал для прогулки с мертвецом лунную ночь.

Идя по улице Орджоникидзе, Володя Литвак думал вот что.

Если действительно к нему прилип покойник («а это мы выясним, вот только надо дойти до ближайшего фонаря»), то единственный, кто это может быть – утопленник-водила.

Конечно, тут имеются серьезные возражения. Ведь утонул водила одиннадцать лет тому назад, да к тому же – за тысячу километров от того места, где живет художник; ну и потом: Володя отчетливо видел, что его спутник коричневый, в клочьях мха и земли; ну а тот – из-под черной воды – должен иметь совершенно другой облик. Просто здравый смысл указывает, что что-то тут не так.

Но если вдуматься, сомневался далее Володя Литвак, – для мертвых не существует времени или расстояний. В подвалах смерти царит свой порядок, не доступный живому человеку. Быть может, утопленнику с Белого моря всего только и надо, что сделать один солидный шаг – и очутиться около реки Сосьва или вон на улице Орджоникидзе…

«Ничего-то мы не знаем, – сокрушался художник. – Нет, кое-что мы все-таки знаем. Если ты не отпустил покойника, то будь уверен: он выскочит перед тобой, когда ему вздумается. Стоит только сказать: стань передо мной, как лист перед травой». Тут художник громко засмеялся. Может, рассчитывал таким образом оттолкнуть навязчивого спутника?

Наконец, пришло время осуществить свой план. Нужно было стать в более или менее освещенное место, оглянуться и по возможности внимательно оглядеть того, кто стоит за твоей спиной. Володя так и сделал. Он стал непосредственно под одиноким фонарем, и рассеянный желтый свет тут же облил его самого с головы до ног. Понимая, что деваться некуда, Володя обернулся с такой резкостью, что едва не повредил себе шею. Рядом с ним, облитый ровным желтым светом, стоял мертвый преследователь, но к несчастью, установить его личность было невозможно.

У покойника отсутствовало лицо, в чем художник без труда убедился, вглядевшись во мрак. Надо думать, за время своих странствий мертвец утратил опознавательные черты, и было неизвестно – тот ли он водила, который провалился в полынью на северной реке, или какой-то другой не отпущенный покойник. Хотя сапоги были знакомые – огромные, отяжелевшие и почти совсем утратившие форму. Как видно, сапоги все-таки изрядно пострадали от ледяной воды.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>