Рецензия на книгу Евгения Лесина «Лесин и немедленно выпил», М.: Рипол классик, 2016

— А премию-то ему дали?

— Какая премия? Книжка только что вышла!

— Заранее должны были дать. Блин, такая книжка.

— Какая такая?

(Слышится бульканье, чоканье, чмоканье…)

— Короче, книжкой надо упиваться.

— Не то слово! Не упиваться, а нарезаться до поросячьего визга!

(Слышится визг, хрюканье…)

— Да потому что пить меньше надо.

— Или больше.

— Да ты чо?

— Потчуй нас!

(Крестятся)

— Так про что там? Про что в книжке, скажи?

— Да, да, про кого там?

— Книжка эта про славного русского писателя-алкоголика Венедикта Ерофеева, состоит она из различных опусов, написанных по случаю или к каждому его юбилею — полному или наполовину. Но это только в первой части, а во второй — и про других многих славных поэтов и писателей — алкоголиков.

— В каждой же книжке, прежде всего, про ее автора?

— Это верно. И здесь и Лесин, естественно, тоже написал, прежде всего, о себе. Точнее сказать — про свой символ веры. Как жить, как пить и как…

— Лечиться!

— Не перебивай… Так, о чем это я? А, ну да — как жить, как пить и как писать. Хочешь войти в историю литературы — делай жизнь с Венички Ерофеева. И Евгений, конечно, по-своему прав. Кстати, там и про его собственные похождения по разным кабакам. Где, сколько, чего и как наливают.

— Хотя войти в историю можно, наверное, и как тайный советник Гете — известный, если верить Лесину-Веничке, трезвенник.

— Кто это сказал?!

— Хм… Но мы все, собравшиеся здесь, хотели бы, конечно, чтобы Лесину повезло именно как Ерофееву.

— А тогда бы и мы, как его собутыльники, тоже вошли бы в историю, и лет через триста и нас тоже помянул бы какой-нибудь Карамзин.

— О себе заботишься, гад.

— Не перебивай, бл…ь!

— А ты не подумал, что, может быть, из ныне живущих и пьющих литераторов, — только Лесин уже и вошел в историю, как самый пьющий и самый живущий?

— Подумал… но не сказал.

— Это потому что ты мало пьешь.

— Это потому что у меня панкреатит!

— Во всяком случае, попросим позаботиться саму историю.

— Наливай!

(Слышится бульканье…)

— Так, давай-ка все же что-нибудь про книжку.

— Да, да, давай лучше про книжку, пока по е…лу не получил.

— Чего?! Сам сейчас получишь!.. Ну, хм… О такой книжке, раз уж она и про самого Лесина, надо и говорить лесинскими же словами.

— Ленинскими?

— Лесинскими!

— Ддд-да… дд-да… д-давай, с-слушай, ленинскими сс-словами, а?

— «Русский человек в старину, как и теперь, всегда находил предлог для выпивки».

— Прав, прав, падла, наливай!

— По полной.

— Да, по полной!

— Господа, господа, подождите! У автора сказано: «Из горлышка, запрокидывая голову, как пианисты».

— К-как хто, п-пианистки?

— Как пианисты! Ты чем, жопой, что ли, слушаешь?

— П-пианистки же б-бабы.

— ««Да на фиг нам бабы!» — орут пьяные мужики и целуются. «Типично русская атмосфера», — сказали бы немцы».

— «Больше пей, меньше закусывай. А то, как известно, не опьянеешь».

— «А вот, к примеру, коньяк у вас есть?.. Чтобы потом поблевать?.. В туалете, допустим».

— Да ты не подряд все цитируй! Смысл, пидор, сохраняй!

— Сам ты пидор!!!

…

— «Пьющему трудно. Непьющему гадко. Пора заканчивать».

— Вечно у нас все заканчивается мордобоем.

— Но насчет конца как-то рановато. Да и конец какой-то не такой получается.

— Придется продолжить.

— Я не понял, так тебе понравилась книжка?

— Конечно!

— А ты мог бы эту книжку за что-нибудь поругать?

— А то ведь скажут, что автор рецензии подхалим. Ведь Лесин, как-никак, литературное начальство.

— Ну хорошо, раз у нас тут про нонконформизм, то вот про что надо бы не забыть упомянуть. Как Лесин плюнул в кофе лучшему другу, Вознесенскому, на странице 217.

— Андрею?!

— Да не Андрею, а Александру!

— Пока тот ходил за бутербродом в главе «По московским кабакам».

— Так это ж комплимент!

— А обещал поругать.

— Да, давай-ка по гамбургскому счету.

— Не малодушничай, как ерофеевский герой.

— Ну хорошо… Если по гамбургскому, то… Вот, допустим, про Высоцкого, Галича и Аркадия Северного зря, по-моему, автор вставил эти тексты в свою книжку. Оттого и фокус ее как-то рассеивается. Все как-то собирается назад. А ведь надо вперед. Нам же до зарезу нужны сейчас индивидуалисты. А так снова — про этот советский противный обобществленный попсовый мир, о котором так хочется забыть. Вот и в целом получается какой-то алкогольный памятник эпохе, которая уже ушла. Алкоголь-то остался, а эпоха ушла. Но алкоголь же выше эпохи. Вот теперь, например, если и пьют, то все больше в одиночку. А режут на трезвую голову от чересчур ясного ума. От невыносимости жизни. И кстати, правильно делают. А вот советские-антисоветские алкоголики — они, конечно, все добрые и никогда никого не убьют и не зарежут. Оттого и…

— Ах ты, гад!

— Режь его, братцы!

— Режь его, индивидуалиста, по роже!

— А еще рецензию взялся писать про главного редактора демократического издания!

— За что, ребята? За что? Это ж только слова! Я же с вами! Это же только полюс сознания такой. Подождите, не режьте хотя бы язык!.. Я зе исё не успе сказять, сьто затё вот про Олега Григорьева и де Сада в книзьке, канечно, очень кста…

— П-пок! Да, там, кста, в книжке много про смерть собутыльников своих.

— Там, кста, и эпиграф есть в одном месте из Григорьева: «Склонился у гроба с грустной рожей. Стою и слушаю похоронный звон. Пили мы одно и то же. Почему-то умер не я, а он».

— Затих автор рецензии-то?..

— Кончается вместе с текстом.

— Вот так-то лучше. А то забыл, видать, бляха-муха, что сказал младенец Лесина на странице сто девяносто три.

— «Ни кагда ни льзя ругать ни ково ни зашто».

— Наливай!

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>