Бог дал человеку всё с единственной целью — отнимать.

«Стал богатырь со Змеем биться. Богатырь одну голову срубит, вместо неё три новые вырастают». Русская народная сказка

Жизнь — первое из того, что Бог даёт человеку, и последнее, что у него отнимает. Бог изначально знает, какова ценность человеческой жизни, а человек понимает это в самом конце, когда перед глазами раскрывается обратная перспектива прожитого. Бог даёт человеку жизнь при участии двух помощников, а отнимает с кем попало. Словно отнять жизнь — дело, не стоящее внимания, наподобие того, как хранитель театральной костюмерной, притаившийся за кулисами, не глядя в лица, обрывает со статистов реквизит.

Смерть может быть естественной, от старости, от болезни, и неестественной, когда человек гибнет, не исчерпав возможностей здоровья, в результате несчастного случая, самоубийства или убийства.

Частным случаем убийства является смертная казнь, убийство, но низведённое до канцелярского делопроизводства, совершаемое в установленном порядке киллерами закона ответственными исполнителями.

Закон убивает бесстрастно и горд своей бесстрастностью, сходной с бесстрастностью природы. Но есть отличие, которое закон считает своим преимуществом, — природа убивает случайно и слепо, а закон по справедливости.

А амнистия? А прощение — это благое нарушение справедливости? Но не всякий сумеет простить то, чего нельзя простить.

Преступление и наказание. Возмездие. Справедливо. Глаз за глаз, коготь за коготь. Справедливо. Жизнь за жизнь. Справедливо. Бесстрастно, взаимообразно.

Животные спокойно воспринимают гибель собратьев. Их не волнует справедливость или несправедливость, своевременность или несвоевременность смерти. Воробьи с безразличием следят за кошкой, треплющей одного из них, и озабочены лишь собственной безопасностью.

Кровавая картина смерти их не интересует. В этом тупое благородство животного мира, решительно отличающееся от интеллектуальной низости людей.

Пока человек был животным, его убийства были обоснованы самозащитой, борьбой за самку, необходимостью выживания. Но человеком это животное стало в тот миг, когда впервые насладилось беспричинным процессом убийства и зрелищем смерти. Зрелище человеческой смерти завораживает.

Это стихия, страсть. Глубинный зов, прорывающийся из подсознания зверя. Только человек так сладострастно тянется к зрелищу смерти. В особенности, когда официально внушают, что убивать можно, убивать правильно, убивать — единственный способ наказания убийцы.

Смертная казнь. Принудительная смерть. Плановое убийство, выполняемое бесстрастно. Убийство, при котором неважно, кому и кого убивать. Из всех возможных убийств из корысти ли, из мести ли, из страсти ли, из патриотизма ли, самое беспрецедентное убийство ради убийства. Закон берёт ответственность на себя. Множатся оговорки, ссылки, оправдывающие ответственность.

Но обилие законов — это и есть беззаконие. Казнённого уже ничему нельзя научить. Смертная казнь убийство-возмездие — устрашающий урок для тех, кто намеревался совершить аналогичное преступление. Потенциальному преступнику казуистически внушается: убивать нельзя, потому что убивать можно. Кому, кого — второй вопрос. Населению страны внушается — убивать можно. Но чему может научить тот, кто убил человека?

Чем законнее насильственная смерть, тем больше в ней исполнителей. Идёт размывание ответственности в индустрии уничтожения, где на каждого умерщвляемого работают десятки, если не сотни профессиональных убийц — рядовых делопроизводителей. В убийстве виновен не только палач, хотя и ему ничто человеческое не чуждо. Приятно отрубить голову человеку большого ума, например, гильотинировать Лавуазье.

Виновен не только палач. В равной с ним степени виновен каждый, кто причастен к осуществлению убийства и тот, кто его одобряет, и тот, кто к нему безразличен.

Виновен весь народ, призывающий палача осуществить наказание, понимающий смертную казнь как справедливое возмездие за совершённое преступление, более того как благо. Страна, где в перечне наказаний остаётся смертная казнь, это, как ни поверни, страна потенциальных убеждённых убийц. Каждый понемногу, по чуть-чуть привыкает убивать и, успокаивая свою совесть, кивает на палача, или на закон, или на Бога.

Смертная казнь — палка о двух концах, а вернее, Змей о трёх головах.

Стоит отрубить одну голову, взамен вырастают три новых. Казнят одного преступника, а взамен остаются здравствовать десятки других, куда более опасных, хладнокровно и бесстрастно убивающих с разрешения закона. Поднимая вопрос о сохранении или отмене смертной казни, надо думать, в первую очередь, не о преступнике, которого убивают. Надо думать о тех, кто убивает преступника, и ещё более о тех, кто считает эту кару справедливой, и о тех, кто, обуреваемый низменным любопытством, приобщается к зрелищу, к правомочности принудительной человеческой смерти. И ещё надо думать о тех, кто уже подсознательно догадывается, что является соучастником убийства.

Смертная казнь — кратчайший путь к тотальному растлению общества, разврат, узаконенный государством, активное насаждение садистского сладострастия через причастность к физиологической жестокости или через её созерцание. Заказчик убийства — всё общество, кроме безумных и малолетних. Исполнитель — также всё общество.

Убийцы не люди. Но они и не звери в буквальном смысле. Скорее, они — нелюди.

Их можно приравнять к животным лишь условно, не разбирая причин, приведших к убийству, так или иначе, но и те, и другие убивают. Но зверей нельзя убивать только за то, что они звери. Поэтому люди ограждают свою жизнь от зверей или сажают зверей в клетку. Подобный подход годится и в отношении нелюдей. Если нельзя защититься от их изощрённого стремления проникнуть в человеческую жизнь и разрушить её, их следует пожизненно содержать в клетках, но ни в коем случае нельзя убивать, чтобы самим не превратиться в нелюдей. Не пей из копытца!

Каким бы высоким оправданием ни был оправдан солдат, убивавший врага на войне, кто знает, какие тайные страдания хранит он в себе, как изувечена его душа? Или врач, который мог и не сумел спасти жизнь больного? Кто может поручиться, что оправданный всеми возможными правдами — этот невольный убийца свободен от страшной памяти, от угрызений совести? Кто может поручиться, что если совесть его не мучает, он ещё человек?

Человек становится безразличен к убийству и гибели людей, если он ничего не может изменить, и безразличие к гибели других оправдывает безразличием к своей собственной гибели. Но ожидание смерти… Эта смертная тоска, скука бесповоротности… А впрочем, пока в нашей стране существует смертная казнь, все мы убийцы в законе. Звери. Пусть и дрессированные. Парадоксально, но если убийца скрылся с места преступления, он поступил гуманно, не стал множить число убийц, необходимых для его убийства. Парадоксально, противоестественно… но вдруг совершивший преступление лишит себя жизни сам, по собственной воле и освободит других от необходимости его убивать?

Главный дар после дара жизни — случайность смерти.

Смерть всегда внезапна, даже, когда её приход очевиден. Бесстрастная природа свято отвечает этому божественному принципу. А мы ещё смеем называть её жестокой.

Абсурдный будто бы вопрос, но почему из массы людей, которые имеют возможность легко и незаметно убить, воспользуются этой возможностью единицы или вовсе никто? Короче, почему люди не убивают? Что-то заложено в человеке, препятствующее этому. И не обязательно жалость к жертве, скорее отвращение к ней. В какой-то степени, история человечества — смена позиций по отношению к убийству человека человеком, эволюция идеологии убийства.

Всё чаще ловишь себя на том, что где бы ни был, на улице, в метро, в троллейбусе, ты окружён людьми, с которыми в любой момент тебя может навеки породнить общая смерть. На какое-то недолгое время эти случайные несимпатичные люди становятся ближе родных и любимых. Вот каково наше время. Время массовой гибели. Самый тяжёлый век тот, в который живёшь.

«Живём от взрыва до взрыва», — говорим при встрече друг другу.

Мы с подозрительностью и неодобрением относимся к клонированию, резонно считая, что люди превышают полномочия в вопросах созидания — искусственного рождения с надеждой одухотворения. Но мы не стесняемся брать на себя функции Бога в целях уничтожения. При этом большинство выводов, оправдывающих право человека на убийство другого человека, делалось и делается на основе субъективных толкований текстов Библии.

Недвусмысленным, не отягощённым оговорками, уточнениями, оправданиями, является единственное: не убий.

Первый, кто не убьёт, умрёт человеком.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>