Когда-то очень давно, уже не помню точно когда, мы с моим добрым товарищем по имени Стасик решили отныне всё делать исключительно в шутку, не снимая с себя различные образы и разнообразные личины, словом, даже мыслить и чувствовать начать не всерьёз.

Сложно сказать, собирались ли мы стать какими-то сверхлюдьми или это был эксперимент над собой, послание миру, либо ни к чему особенному мы не стремились, однако, задуманное стало даваться нам довольно легко – если только мы вообще хоть что-то задумывали, возможно, шутка сама выбрала нас для каких-то своих таинственных целей.

Всецело отдавшись течению, что навязала нам та самая священная шутка, мы беззаботно порхали по жизни, равнодушные ко всему – как к обстоятельствам, так и к собственным судьбам.

Через несколько лет, прожитых в шутку, мы очутились, можно сказать, на распутье. Каким-то немыслимым образом (вероятно, благодаря родителям, широко уважаемым в обществе) нам удалось закончить юридический факультет весьма престижного вуза; все дороги разом открылись для нас, но поскольку карьера нас не заботила, мы попали на службу в одну жалкую адвокатскую конторку.

Здесь следует заметить, что всерьез мы со Стасиком ничего не обсуждали, даже когда оставались наедине, решения наши были сугубо спонтанны. Нас будет уместно сравнить с актерами импровизации, только мы никогда не сходили со сцены; зритель, пусть порой и незримый, всюду преследовал наш славный дуэт.

Оказались мы там во многом случайно, что в нашем случае вполне естественно: мы просто проходили мимо, и нас завлекла то ли нелепая вывеска, то ли смешная фамилия владельца этой конторки, но наши сердца устремились именно туда.

Владелец конторки – невысокий, полноватый мужчина под пятьдесят – сразу же отнесся к нам подозрительно. И ведь непонятно почему. Выглядели мы солидно, особенно Стасик. Тот всегда был в дорогом, приличном костюме, сам ростом два метра, широкий в боках и плечах; аккуратная стрижка, волосы светлые, как и его взор; голубые глаза этого крупного, энергичного юноши так и светились добротой – они были словно два хрустальных островка честности, затерянные в мировом океане лжи, а созерцание его одухотворенного лица поистине умиротворяло: если долго смотреть на румяные щеки Стасика, то можно было услышать тихое пение и перезвон церковных колоколов. Кажется, мне ни разу не доводилось слышать его настоящий смех, как, впрочем, и ему мой, зато свою широкую улыбку он ни от кого не скрывал и щедро делился ей с окружающими. Правда, многие находили ее насмешливой и даже называли «наглой ухмылкой», но что взять с таких недоверчивых людей. Кроме того, Стасик обладал великолепным, поставленным голосом.

Если сравнивать со мной, то у Стасика был целый ряд преимуществ; он действительно умел пускать пыль в глаза. Однако, к его минусам нельзя не отнести страсть к излишней театральности – он переигрывал в своих образах, нередко доводя ситуацию до абсурда. Я же всегда был куда более тонок. Мне удавалось находить путь к индивидууму, тогда как Стасик хорошо действовал на толпу. Далеко неслучайно, что мой добрый товарищ так любил массовые скопления людей. Он ловил небывалое вдохновение среди таких сборищ, и в такие моменты его было уже не остановить.

Завидев, как кто-то выступает с речью перед толпой, Стасик немедленно бросался на сцену. Иногда с боем, но он завладевал микрофоном и также начинал свою речь. Ему было неважно, что говорил предыдущий оратор – Стасик повторял то же самое, только с еще большей экспрессией. Не было случая, чтобы не нашлась группа безумцев, дерзнувших прервать его искренний порыв, и видит Бог, они не ведали, на что шли. Собравшейся публике выпадала честь наблюдать ожесточенную, неравную схватку, причем в проигрышном положении оказывались именно противники Стасика. Они так и разлетались в разные стороны, как будто эти глупцы решились обуздать настоящий ураган или смерч. В глазах пострадавших, когда те оказывались на земле, читалось смирение и ужас – как у матросов перед стихией в лютый шторм. Я в свою очередь занимал сторону нападавших: всячески выказывал неудовольствие, призывал поскорее скрутить выскочку, а если оказывался вблизи, то выискивал удобный момент, чтобы как следует пнуть своего товарища исподтишка.

Борьба могла растянуться на целых двадцать, а то и тридцать минут. Казалось, сами дерущиеся постепенно теряли к происходящему интерес, и бросив попытки скрутить нарушителя, как ни в чем не бывало уходили по своим делам. А когда уставал мой добрый товарищ, то он обычно изображал потерю сознания. Если ситуация накалялась, он не чурался сыграть и припадок – этим Стасик немедленно вызывал сочувствие зрителей. В конце концов, он же не хотел ничего плохого, просто речь произносил.

Владельцу конторы Стасик шутки ради сказал, что мы с ним давно мечтали стать частью его корпорации. Он с ностальгией припомнил наши студенческие годы, когда мы, два якобы бедных, вечно-влюбленных студента, сидели в своей скромной комнатке в общежитии и с упоением обсуждали свое профессиональное будущее. Говорил больше Стасик. Владелец конторы пытался вклиниться в его монолог, задавая различные вопросы, но мой добрый товарищ находил их крайне неуместными и потому пропускал мимо ушей. Я сидел рядом и медленно кивал, обратив мечтательный взор как бы в прошлое, в годы студенчества.

Шутки ради, там было что вспомнить. В общежитие нас со Стасиком, к сожалению, не пустили, ведь мы не были обделены жильем, но нам и без этого удалось неслабо всех извести. Похоже, другим студентам не нравилась наша священная шутка, хотя чего-то совсем криминального мы не творили. Стасик поначалу сохранял романтический настрой – в этом на него повлияли молодежные сериалы. Как-то раз, шутки ради, он грозился выпрыгнуть из окна, чтобы надавить на одну из своих избранниц (потом он сказал, что это был социальный эксперимент, и ему за это ничего не сделали), которых он вечно путал, забывал имена, в общем, как это у него обычно бывало со всеми людьми – отдельные личности Стасика мало интересовали; любой девушке достаточно было перекрасить волосы, чтобы скрыться от его преследований. А больше всего он обожал устраивать скандалы из ревности. Едва ли не каждый день, когда его громкий, полный возмущения голос начинал сотрясать коридоры, все тут же стекались к нему в надежде увидеть драматичную сцену. Позже Стасику надоело пародировать подростковые фильмы, и он занялся общественной деятельностью.

Его идеей фикс стало обязательное включение государственного гимна перед занятиями. Руководство вуза имело смелость не соглашаться со Стасиком, тогда он даже пробился на ТВ, на один заштатный канал. Тот эфир, конечно же, закончился дракой. Виноваты были сами редакторы; они посчитали нормальным, что помимо их главного гостя, также выступать будут личности несогласные с ним, тогда как Стасику это нормальным вовсе не казалось.

В итоге деканат все равно был вынужден сдаться. По невероятному совпадению, случилось это сразу же после того как старший брат моего драгоценного друга начал неплохую карьеру в политике. За день до вступления в силу воодушевляющего нововведения, Стасик говорил мне, сияя от радости: «Завтра нужно будет как следует вымыть руки – вдруг, кто-нибудь из студентов кинется мне их целовать. Я, конечно, не стою того, но не мне кому-то указывать, как им следует выражать свою благодарность». Руки ему никто не целовал, но и особых протестов не было; многие весьма оценили. Стасик мог бы даже получить уважение от студенческих масс, да вот только он быстро успел охладеть к собственной затее: не прошло и трех дней, как он уже слушал гимн исключительно сидя, при этом позволял себе вести светские беседы и громко шутить; словом, вел себя как в кабаре — разве что сигару не закуривал. А малейшие замечания возмущали его до глубины души: он замечательно делал вид, будто искренне не понимает сути претензий. Помнится, ему хорошо удалось подлить масло в огонь, сказав нашим сокурсникам: «Уж не знаю, кому пришла в голову такая идиотская мысль. Как можно было не спросить наш студенческий совет?»

Что до меня, так я имел множество своих личных дел, описать которые в общих чертах будет крайне нелегкой задачей. Могу лишь добавить, что со Стасиком пересекались мы редко – каждый был увлечен своим – но теперь, с началом нашей профессиональной карьеры, всё должно было пойти по-другому.

Собеседование в целом проходило удачно. Стасик без умолку болтал, и постепенно его манера становилась все более развязна. Только нашего будущего начальника не сильно впечатлили его слова. Он долго и пристально изучал наши дипломы, очевидно, проверяя, настоящие ли они. Тем не менее, владельцу конторы явно польстило, что к нему пришли выпускники серьезного вуза, иначе он бы точно нас выгнал; немолодой адвокат вольготно откинулся в кресле, отчего стал и правда похож на главу крупной компании. Как это часто делают на собеседованиях, он решил нас со Стасиком немного припугнуть, поведав о том, за что увольнял своих прошлых сотрудников. Коварный юрист устроил нам настоящее испытание духа, какими бесы так любили терзать старцев в пустыне.

Его обширный послужной список и холодный тон, с которым владелец конторы перечислял обстоятельства казней своих нерадивых жертв мигом согнали с нас всякую спесь. Пораженные ужасом перед строгостью плешивого адвоката, мы взволнованно переглядывались между собой, и у нас стучали зубы, потели ладони, а Стасик весь покраснел и даже начал хвататься за сердце. И все же мы выстояли. Но загвоздка была в том, что он ему был нужен только один новый сотрудник. Выдержав зловещую паузу, владелец конторы предложил нам испытательный срок, по истечению которого он собирался решить, кого из нас взять окончательно. Удивительно мудрый ход, мы только ахнули. Сам того не желая, наш капитан подкинул нам замечательную идею: так мы со Стасиком стали конкурентами в борьбе за место под солнцем, в борьбе за мечту.

Ничего удивительного, в наши дни часто забывают о дружбе в интересах карьеры. Друзья детства могут разом стать непримиримыми врагами, дай им только для этого повод. Предложи им какой-нибудь владелец конторы соревнование за должность стажера, и те не раздумывая откажутся от всего, что их связывало.

К счастью для меня, адвокат не требовал от нас со Стасиком драться на смерть: поле боя располагало к всевозможным подлостям и коварствам, а нашим оружием должны были стать мои фирменные удары исподтишка – а в этом у меня был некоторый перевес. Всю неделю мы со Стасиком увлеченно делали друг другу разные нелепые пакости, а потом владелец конторы не выдержал и завершил наше испытание раньше срока. Он вдруг взял нас обоих. Очевидно, наш энтузиазм и профессионализм впечатлили его. Либо в нем победила жадность. Все-таки он получил двух сотрудников по цене одного, ведь мы с радостью согласились работать за половину положенного жалования. И свои прямые обязанности мы, шутки ради, старались исполнять хорошо.

Услышав мудрое решение нашего капитана, нам со Стасиком оставалось только обняться и покаяться друг другу во всех грехах. Но быть дружными коллегами оказалось слишком скучно: вскоре наша контора вновь содрогнулась от череды мерзких подлостей и предательств. Теперь мы якобы боролись за повышение, которое, впрочем, нам никто не обещал.

Опаздывать на службу было не в наших правилах. Случалось, что кто-нибудь из нас, влекомый священной шуткой, уходил раньше или пропускал несколько дней, но ни я, ни Стасик никогда не опаздывали. Делать это было не так уж и просто – конторка находилась далековато от центра; благо, мы мало спали, опасаясь, наверное, снов, и у Стасика появился личный водитель. Автомобиль ему предоставил вовсе не владелец конторы, а матушка Стасика, которую крайне обрадовало решение ее младшего сына начать свой карьерный путь с самых низов или, как она выразилась, выудив больше информации о нашем месте работы — «с самого дна». Мы жили со Стасиком в соседних домах, и на работу я приезжал вместе с ним, в его экипаже.

Одно время у Стасика были водительские права, пока его бесславно их не лишили. Однажды он, то ли нарочно – так, ради смеха – то ли по невнимательности, слегка сбил пешехода. Пострадавший спокойно переходил дорогу, причем в самом что ни на есть положенном для этого месте и на зеленый свет, однако, даже делая все правильно и осторожно, нельзя чувствовать себя в безопасности в наши дни – возможно, именно это хотел сказать ему Стасик, дружески похлопав пешехода капотом машины.

Как Стасик оправдывался потом на суде, тот удар был совершенно несильным, больше похожим на легкий, непредумышленный толчок, который каждый может получить утром в метро или же в другом людном месте – разница была только лишь в том, что он, Стасик, находился в машине и задел пострадавшего не плечом, а капотом; что же касалось образовавшейся трещины на бедре пострадавшего, то она, несомненно, возникла вследствие неудачного падения, тогда как само столкновение здесь не причем; в конце концов, если вас случайно толкнет прохожий, и вы при этом, допустим, споткнетесь и упадете, получив трещину на бедре, вы же не потащите прохожего в суд, не засадите в тюрьму этого несчастного, который испугается еще больше вас, бросится вам помогать, проявит необходимую чуткость и даже запишет видео с искренними пожеланиями здоровья, причем музыкальное видео, то есть абсолютно не формальное и сделанное от души; тем более поднимать такой шум из-за простого ушиба не пристало взрослому, крепкому мужчине, коим является пострадавший: это как минимум смешно – втягивать служителей закона в столь абсурдный процесс.

Стасик говорил очень складно, его речь вызвала много улыбок в зале суда, жаль только, что пример с чутким прохожим к самому Стасику не относился – это показало видео, снятое очевидцем.

Ролик начинался с того, что Стасик с видом абсолютно спокойным, если не сказать надменным, выходит из салона своего дорогого авто и, не обращая никакого внимания на потерпевшего, первым делом осматривает капот. Состояние капота его очень расстраивает – похоже, там заметная вмятина. Лихой водитель мигом теряет душевное равновесие; он водит руками по вмятинам, будто надеясь таким образом их загладить, затем адресует в небо несколько грубых ругательств, что-то вроде «вот блядство же, еб твою мать» и патетически восклицает: «Отец меня убьет!» (эта фраза вызвала особый интерес, поскольку отец Стасика к тому времени был давно мертв – некоторые даже настаивали на психической экспертизе). С этими словами Стасик поворачивается к собравшимся людям, как бы ища в них сочувствие, но к его беде толпа относится довольно прохладно – их явно больше интересует сбитый пешеход. Двое молодых людей уже осматривают пострадавшего мужчину, который отполз к тротуару и прилег на обочине. Стасик говорит им повелительным тоном: «Правильно, задержите его, пока не сбежал». Сделав очень серьезное лицо, Стасик пытается доказывать очевидцам, что пешеход намеренно бросился под колеса, чтобы вытянуть у него определенную сумму. Он начинает рассказ об одном шотландском аферисте, прожившем за счет этой методы целых двадцать лет. Далее, Стасика прерывает бутылка, что стеклянной кометой пролетает над его головой и разбивается где-то посередине шоссе. В ответ на эту выходку молодой автолюбитель демонстрирует удивительную для своих габаритов ловкость и в считанные секунды вновь оказывается за рулем. Вот, он уже эффектно отъезжает с места происшествия: на дорогу он не смотрит, так как высунулся в окно и показывает окружающим неприличный жест – оттого Стасик едва не сбивает нового пешехода. Черный автомобиль мчится со свистом вдаль, однако, видео на этом не заканчивается. Еще две минуты какой-то увешанный медалями старый казак восхваляет в стихах быструю езду.

Этот образец кинодокументалистики нисколько не смутил обвиняемого. Он вынес ленте строгий приговор: «Подделка, пусть и хорошо смонтированная. Фотошоп это все». Стасик также заявил, что ролик призван очернить политический облик его уважаемого брата, Мирослава.

Старший брат Стасика действительно переживал больше всех. Перед одним из заседаний, до которых я, к слову, был допущен в качестве вольного журналиста, он мне сказал: «Такими темпами моей политической карьере скоро придет конец». Он поделился со мной, что это дело давно можно было тихо замять, но Стасик будто нарочно все осложняет. Оно вообще не должно было дойти до суда. Сам потерпевший этого не хотел. Хотел только Стасик, ведь он рассчитывал получить адвокатскую практику, защищая себя самого.

«Ни к чему мне эти ваши адвокаты, — говорил нам Стасик в одном уютном ирландском пабе, где мы втроем обсуждали обстоятельства дела, — я же сам учусь на юриста. Вы когда-нибудь видели доктора, который бы позволял лечить себя кому-то другому? Это же такой шанс! Всего лишь студент, а уже громкое дело. Дело, которое все обсуждают, в котором ставки повышаются с каждым днем, растет возможный срок подсудимого… Народ уже требует введения смертной казни. Первый клиент и такой важный. Брат большого человека. Такое не доверят какому-нибудь неопытному идиоту. Вызов принят! К тому же, мой подзащитный невиновен, прямо как Йозеф К., а невиновных еще никогда не сажали. Дело беспроигрышное».

Выслушав Стасика, перспективный политик снял очки и минут пять интенсивно тер лицо. А его братец тем временем беззаботно напевал: «Баб-эль-Мандебский пролив, Баб-эль-Мандебский пролив, эх, лишь бы знать, лишь бы ждать, лишь бы жить!»

Адвоката Стасику все-таки навязали, но обвиняемый его словно не замечал. Адвокат заявлял одно, а Стасик совсем другое, чем крайне запутывал дело. Еще Стасик упорно говорил о себе только в третьем лице, используя слова, вроде «подсудимый», «обвиняемый» или, реже, «ответчик»; замечания судьи на него действия не оказывали. Он выступал с таким видом, что и правда казалось, будто судят вовсе не его, будто он второй адвокат, чья линия защиты идет, впрочем, совершенно вразрез с линией первого адвоката, тогда как виновник происшествия вообще не явился.

В итоге судье это все до такой степени надоело, что он рискнул своей карьерой и осмелился лишить Стасика водительских прав. Стасик не огорчился, как и его брат. Мирослав был только рад, ведь люди теперь убедились, что закон един для всех. Его немного беспокоил общественный резонанс, но благодаря каким-то ребятам из не менее уважаемых семей, что днем спустя влетели в пассажирский автобус, про Стасика вместе с его жалким, дружеским тычком все тут же забыли.

Мирослав решил-таки перестраховаться и отправил Стасика в один далекий монастырь, чтобы тот до конца летних каникул занимался там выпечкой хлеба. Этим молодой политик хотел показать глубокое раскаяние своего брата в содеянном. Сам Стасик комментировал поездку иначе: «После такой блестящей победы не плохо и отдохнуть месяц другой в тихом месте». ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>