ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Стасик всю дорогу обиженно молчал, и благодаря этому я смог побольше узнать о парнишке. Выяснилось, что нам с моим добрым товарищем доводилось бывать в его родном городе, причем на встрече с самим губернатором края, о чем я вкратце ему рассказал.

Это была сущая правда: за пару лет до описываемых в этом великом рассказе событий, в родных краях паренька состоялась эпохальная встреча между тамошним губернатором и работниками крупнейшего в тех местах предприятия. И для того, чтобы данное мероприятие получило еще большую значимость, из столицы туда был отправлен один молодой, перспективный депутат – не кто иной, как старший брат Стасика.

Был конец августа, приятная пора, когда все студенты и школьники наслаждались остатками летних каникул, в том числе и мы с моим добрым другом. Стасик то лето провел в Москве, хотя родители и друзья настойчиво звали его за границу, но тот очень уж опасался подцепить в тех изнывающих от упадка краях какую-нибудь болезнь. Возможно, именно в награду за это его самоотверженное решение Мирослав и взял своего младшего брата с собой. Также перспективный политик позвал и меня, в качестве вольного журналиста. Я же, напротив, тогда только вернулся с чужбины и, само собой, чувствовал себя крайне неважно, однако, я просто не мог не внять такому прекрасному зову. К слову, Мирослав приглашал меня вовсе не по научению Стасика – мой бесценный товарищ был как раз таки против моего участия в их поездке, ведь я, по его мнению, мог, чего доброго, их всех заразить привезенным из Парижа и Лондона ворохом еще неизвестных науке болезней. Мирослав всегда относился ко мне на удивление хорошо, так что это была сугубо его инициатива.

Губернатор нас приютил прямо в своем богатом особняке о трех этажах, которого он и не думал смущаться или от кого бы то ни было скрывать. Он пояснил, что в городе еще не появилась гостиница, достойная наших персон. Добродушный хозяин нам со Стасиком сразу очень понравился, а вот молодому политику он быстро успел надоесть. Немудрено: будто предчувствуя, что встреча с рабочими пройдет неудачно, губернатор уже в первый день едва не замучил Мирослава своей обходительностью.

Вряд ли Телемак был так же рад возвращению своего отца, Одиссея, как обрадовался Мирославу уважаемый правитель края. Казалось, он бы запросто пожертвовал своей жизнью ради перспективного депутата, если бы тот только на это намекнул. Думаю, каждому приходилось встречать молодую влюбленную пару, чьи чувства еще столь сильны, что они буквально не могут отойти друг друга и оттого пребывают в перманентных объятиях, подобно сиамским близнецам; не расцепляя рук, они пьют напитки в кафе, ходят по улицам, и только естественная нужда способна их разлучить, при этом молодые слезно друг с другом прощаются. Каким несчастным и удрученным выглядит парень, выжидая у дверей дамской комнаты, как долго текут тяжелые минуты разлуки, но вот его милая подруга выходит, и влюбленные вновь соединяют себя в лобызаниях. Такой же романтичной натурой оказался и наш губернатор. Он старался не отпускать Мирослава от себя ни на шаг, одной рукой любезно придерживая того за локоть, а другой слегка касаясь его спины – в такой позе они и проходили весь первый день. И до чего же губернатор расстраивался, когда перспективному политику все же удавалось от него сбежать. Расстраивался похлеще того парня у дверей дамской комнаты. «Простите, вы случайно не видели вашего старшего брата?» — спрашивал он у Стасика голосом, дрожавшим от беспокойства. Можно было только представить, что творилось у губернатора в голове, какие упреки, подозрения, страхи. «Что, если я больше его не увижу? Вдруг он утонул в бассейне?» Но обошлось: Мирослав просто говорит по телефону на втором этаже, он жив и здоров, и не в объятиях губернатора какой-нибудь другой области, он просто был вынужден отойти, так что между ними все осталось по-прежнему. Правитель края подхватывает своего дорогого гостя под локоть и смотрит на него так, будто бы собирается ему прошептать: «Больше я тебя никогда не отпущу».

Жаль, только, Мирослав не отвечал губернатору той же взаимностью. По правде говоря, ему хватило часа близкого общения с хозяином особняка, чтобы на вид резко сделаться глубоко больным, усталым от всего человеком. На фоне своего младшего брата Мирослав всегда казался эталоном спокойствия и рассудительности, однако, губернатору почти удалось довести его своей дружеской симпатией, что называется, до ручки. У Стасика была, впрочем, своя, совершенно иная версия на этот счет: «Все-таки ты, мерзавец, его чем-то заразил, — говорил он мне в расстроенных тонах, — смотри, какой бледный, он уже давно рухнул бы обморок, спасибо, господин губернатор его так мило держит за плечо».

С рабочими губернатор вел себя совершенно иначе. Ни о каком панибратстве уже не могло быть и речи, да никто этого от него и не требовал – все ждали мудрых напутствий, и уж на них правитель края не поскупился. Рабочим явно с ним повезло, ведь губернатор обладал большим пониманием жизни и знал ситуацию в стране изнутри, а ситуация эта была, с его слов, довольно тяжелой, и все из-за многочисленных козней наших врагов, вследствие которых нам всем теперь нужно поумерить свои аппетиты и заиметь совесть не просить слишком многого. Казалось бы, что тут неясного, но так нет же, как бы хорошо оратор ни говорил, какими бы четкими ни были бы его доводы, однако, в зале обязательно найдется хоть один человек, который все будто прослушал. То же случилось и у нас: какая-та женщина – бывшая работница предприятия – имела наглость спросить, когда им погасят двухлетний долг по зарплате. Понятное дело, этот вопрос губернатору совсем не понравился. Да и кому бы понравилось такое откровенное вымогательство, буквально грабеж среди белого дня. Ограбление, в котором камеры журналистов были использованы преступницей как орудия, наведенные на несчастного правителя края. Но наш со Стасиком новый друг и не думал трусливо вскидывать руки вверх. Он не полез поскорей за бумажником, дабы безропотно раздать все свои кровно-заработанные деньги толпе. Губернатор лишь смерил женщину презрительным взглядом и грозно изрек: «Если в таком тоне, то никогда!»

Неизвестно, что именно ему не понравилось в тоне работницы; она говорила предельно вежливо и корректно. Впрочем, губернатора тоже можно понять, он же только что все разъяснил: и про тяжелую ситуацию, и про врагов, и про умеренные аппетиты. В итоге этим своим ответом, которым, надо заметить, он все же оставлял работникам некоторую смутную надежду на то, что в будущем выплаты состоятся (если, конечно, ему перестанут хамить), этим ответом губернатор решил не ограничиваться и продемонстрировал Мирославу все грани своего проницательного ума, обвинив работников в связях с американским послом, не так давно заезжавшим на предприятие – дескать, это он их подначивает на все эти наглые и дерзкие требования.

Не знаю, что до Мирослава, но мы со Стасиком были сражены наповал. После встречи губернатор удостоился он нас целого шквала восторгов:

— Мне больше всего понравилось, как вы отвечали той женщине, — сказал ему Стасик, сделав добрый глоток коньяка, — я бы, скорее всего, растерялся.

— А лично я бы отметил, — добавил я, — как вы ловко раскрыли тот заговор с американским послом. Вы обо всем знали заранее и в нужное время выложили карты на стол. Вот что значит, думать на три шага вперед. Шах и мат!

— Что мне еще оставалось, раз некоторые люди ничего не хотят понимать, — рассеяно говорил гостеприимный хозяин, глазами выискивая Мирослава. Черствый политик был так далеко именно сейчас, когда губернатор как никогда нуждался в дружеских объятиях.

Молодой депутат довольно холодно попрощался с правителем края, чем того сильно огорчил. Стасик же едва сдерживал слезы. Ну а я, желая приободрить губернатора, пообещал написать о нем хвалебный репортаж. Это его действительно ободрило, только он попросил, чтобы статья была написана в каком-нибудь современном стиле, обращенном, можно сказать, к молодежи, ибо от «комсомольского почерка» всех местных газет воротит уже его самого – то ли дело журналы из глянца, которые ему попадаются в самолетах, вот там всегда интересно написано. Его просьба была совершенно излишней, поскольку я и не собирался изменять своему, как мне шутки ради казалось, модному стилю. Много позже губернатор сказал, что из моей статьи он почти ничего не понял, но оценил по достоинству тон – похоже, у него был некий пунктик, связанный с «тоном», корни которого кроются в детстве. Впрочем, мой стильный очерк все равно ему не помог.

А вот небольшой, но характерный отрывок из того репортажа:

«…я вглядываюсь в губернатора, и лишь одна мысль навязчиво копошится у меня в мозгу, переворачивая все вверх дном в моей черепушке, словно объевшийся марок хомяк: «Могут ли картины оживать?»

Кажется, в Европе не осталось музея, по глухим коридорам которого еще не ступали мои Nike Air Max. Последний был распят моим любопытством в одном маленьком бельгийском городке (разноцветные, кислотные домики стоят сувенирами на прилавках мощеных улиц). Penetration. Культурное проникновение или вторжение варвара?

Что-то заставляет меня замирать перед старинными портретами вельмож, патрициев и королей. Нет, это не искусность очередного художника буквально прибивает мои глаза к полотну сотнями крошечных гвоздиков, как будто в худшем бэд трипе (вторжение варвара в самом разгаре – осквернение почитанием). Благородные лица. Осанка. Надменность? No offence. Ничего личного, просто порода.

Этому никто не научит: задирать подбородок ровно под таким углом, чтобы полностью передать высоту своего положения, даже не касаясь при этом границ. Один градус выше, и ты смешон. Один градус ниже, и ты всего лишь часть размытой толпы, носитель эмблемы обыденности. Этому никто не научит, сколько бы расторопный учитель не прикладывал к твоей шее транспортир. Приборы для измерения такта вшиты в подкорку с рождения и с приятным жужжанием выдвигаются сами собой, производя все необходимые манипуляции. Что это? Генная инженерия? Инспектор Гаджет под кислотой?

Лицо губернатора не выражает эмоций. На лице короля должно быть написано только одно: «Я – король». Другое собравшимся людям читать ни к чему. Все лишние буквы получили отгул. Они сейчас где-то на рейве в Испании. Две симпатичные близняшки буквы М игриво вклиниваются в согласие моего внутреннего ДА, и во мне остается только глухой звук, который теперь заменяет биение сердца. В библиотеки поступает букварь, чьи страницы щедро пропитаны кислотой. Ничего личного, просто порода.

Под впечатление попадает и младший брат приглашенного депутата – светло-русый Алек Болдуин в молодости. Он восторженно шепчет мне, указывая на рабочих: «Осознают ли они, какая им оказана честь?» Перед глазами у меня все плывет, и я с трудом фокусирую взгляд на толпе. Я замечаю, что многие держат букеты цветов. Если только они не планируют утопить губернатора в лепестках, как, согласно нелепой легенде, любил поступать со своими врагами римский император Гелиогабал, то да, несомненно они понимают, какая им сегодня оказана честь.

Я вглядываюсь в губернатора, в то, с каким неподдельным достоинством он приближается к толпе, и в моей голове по-прежнему крутится лишь одна мысль: «Могут ли картины оживать…?»»

— Его даже немного жаль, — сказал мне курьер, пока мы ехали в машине, — ни с того ни с сего и вдруг инфаркт. Мой отец говорил, что все это подозрительно.

— Ничего подозрительного, — ответил я, — у губернатора было хрупкое и ранимое сердце. Вот оно и не выдержало всех тех нелепых обвинений.

Далее, мы немного поговорили о работе. Потом паренек спросил у нас со Стасиком о наших планах на будущее, на что я мрачно ответил: «Еще полгода отработаем и добровольцами на Донбасс». До конца пути в машине повисло тяжелое молчание. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>