Преходящего, смертного человека утешают: «Ты, в сущности, вечен. Смерть — это не конец твоего существования, и страхи твои напрасны: ты просто видоизменишься. Ведь и куколке может померещиться, что она умерла, но в действительности она стала бабочкой. То же самое происходит с человеком: был он, к примеру, древнеегипетским рабом, а теперь он — китайский функционер. Вот и все!».

Так утешает буддийская теория метемпсихоза — переселения души из одного тела в другое. По своей длительности этот процесс принципиально можно представить только в двух вариантах: 1) как ограниченный во времени; 2) как вечный (бесконечный).

I. Если ряд переселений человеческого «я» конечен (ограничен) то и само «я» конечно и ограничено. Умру я в 70 или в 700 лет — это все равно означает, что я не бессмертен. Здесь теория метемпсихоза, в принципе, не отличается от материалистических представлений о судьбе человеческого «Я» в мире.

А как выглядит с такой точки зрения судьба всего живого?

Логично предположить, после грехопадения в мире обитало ограниченное число живых существ, включая и растения. Превращаясь друг в друга (или переселяясь друг в друга), они не могли бы измениться в общей численности. От перестановки слагаемых сумма не меняется.

В действительности численность живых существ растет с каждым годом, с каждым часом, с каждой секундой. А может и сократиться до нуля — в случае термоядерной войны совершенно не в кого будет переселяться.

Итак, теория ограниченного метепсихоза не выдерживает сопоставления с реальностью.

II. А если метемпсихоз длится вечно?

Это вступает в противоречие не только с действительностью, но и с идеей Творца.

Начал по этой теории не должно быть. Тогда каким же образом во Вселенной возникают все новые и новые живые существа, новые начала?

Если извечно и бесконечно переселение человеческой души, то и сама она извечна. Извечна, как сам Всевышний. Тогда кем же она сотворена ?

Это буддизм.

А что же христианство?

Утешает и оно, говоря о загробной жизни души. Не знаю, тождественны ли в христианском богословии человеческая душа и человеческое «я». В обыденной жизни для верующих и неверующих это одно и то же. Загробная жизнь души. а значит нашего *Я* — жизнь вечная, а земное существование лишь короткий испытательный срок на земле, где предоставляется возможность заслужить или вечное блаженство, или вечные муки. Отсюда — ограничения, налагаемые на плоть и ее стихию, отсюда двусмысленный, в лучшем случае, взгляд на земную жизнь.

В сущности, и христианство говорит нам о неисчезаемости человеческого «я». Но в каком же возрастном состоянии оно переселяется в загробный мир? В конечном, предсмертном, чаще всего старческом? Юрий Стефанов высказал остроумный домысел: жизнь вечную обретает душа зародыша, чистая как tabula rasa.

Но это же еще только абстрактная возможность души, лишенная каких-либо реальных свойств, как не заснятая фотопленка.

Да что ты об этом знаешь? — возразят мне.

— Не меньше и не больше, чем вы, — парирую я. — Можно ли вообще обсуждать то, о чем мы ничего не знаем?

Поймите, я сам не прочь утешиться, но утешиться могу лишь при условии, что утешение основано на истине. Здесь же я вижу вольное или невольное заблуждение.

Суть его состоит в молчаливом и априорном допущении вечной непрерывности некоего абстрактного человеческого «я», которое перемещается из одного конкретного сосуда (или состояния) в другой, не меняя своей индивидуальности (какой? – детской. зрелой или старческой ?)

Но что же такое «я»? Прежде всего и по существу, «я» — это чувствилище, ограниченное в себе самом, конечное в пространстве и во времени, т.е. нечто конкретное. Выйти за пределы своего «я» — значит лишиться его.

«Я» — это любая чувствующая (ощущающая) особь, кем бы и какой бы она ни была. «Я» — это всегда изнутри особи, «я» — это всегда субъективность. Никто не может испытать «за меня» ощущения, чувства, никто не может «за меня» удовлетворить мои телесные, душевные и духовные потребности. Сопереживать? Но это означает переживать параллельно подобие чужих эмоций в своем воображении. Сопереживание предполагает наличие еще одного чувствилища.

Каким бы стандартным я ни был, для самого себя я принципиально не заменим. Даже если сотворить моего близнеца, это будет мой близнец, а не я сам. Это будет новое чувствилище, иной экземпляр. И только для других, для взгляда со стороны я и мой близнец — одно и то же. Ведь для другого мы объекты. А субъект, «я», всегда единичен. Первый близнец может блаженствовать у себя в кресле, а второй орать от боли в кресле у дантиста.

Люди наивно полагают, что трансформация — это еще не смерть, не исчезновение. Увы, милые мои! Трансформация — это смерть трансформированного, его исчезновение. Смерть есть исчезновение не материи, а индивидуальной формы материи. Это справедливо и для психической энергии. Моя смерть и трансформация моей индивидуальности есть полные синонимы. Будучи однажды прерванным, существование данного человеческого «я» больше не возобновляется.

И что мне до лопуха, из меня выросшего? Что мне до ветерков, облаков, и прочих красивостей, в которые я преображусь? Что бабочке до личинки, исчезнувшей ради ее появления на свет? Что личинке до какой-то там неведомой бабочки, для которой она послужит исходным материалом? Личинка чувствует свое, бабочка — свое. Ведь нелепо думать, что ребенок в прямом смысле слова есть его мать и наоборот. Мой загробный дух — это уже не мое земное «я», это иной породы, иного состава «нечто», живущее совсем иной, загробной жизнью. Что-то оно унаследует от меня, возможно, да только много ли в том проку? Ведь я унаследовал что-то от своего прадеда, но сознаю себя Юрием Денисовым, а не моим предком.

Делаю вывод. Даже преображаясь в загробном существовании, уникальное, земное «я» исчезает в момент смерти. Каким бы благим или злым ни представлялся человеку земной мир, как бы он ни расценивал самого себя, каждое земное «я» — единично, преходяще и неповторимо. Для меня несомненна эта вечная истина. Она страшна. Но не менее страшно пренебречь ею.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>