Огни — факелы, настоящие, дышащие на ветру вдоль длинной извилистой дороги. Старые потрескавшиеся ступени ведут к храму. Круглые свечи — живое пламя на ступнях статуй чудовищ. Торговец пивом с тележкой, полной пива и льда.

Полно народу. Теснятся под крышей театра без стен. Потом все ломанулись на открытую площадку, она больше.

Европеоидные туристы бегут, позабыв о приличиях и традициях своей культуры, расталкивая друг друга, пихаясь, локтями отвоёвывая себе место у сцены — в самом первом ряду, — как дикие крестьяне или обезьяны, не понимая, что действие надо видеть издалека.

Должна быть видна вся сцена. В итоге плотного первого ряда, почти уже вылезшего на сцену, уже с третьего ряда ничего не видно.

Я понимаю, что снизу нам уже ничего не будет видно, и поворачиваюсь, чтоб залезть повыше, но там уже занято. Я прошу людей подвинуться немного, чтобы хоть ребенка пустить, Званка плачет, люди равнодушно пожимают плечами — самим места мало…

Я озадаченно отворачиваюсь, чтобы придумать что-нибудь.

Тут молодой итальянец галантно уступает нам место.

Начинается довольно сильный дождь, и тогда на середину сцены выходит кривой старичок, замотанный в какие-то шкуры, кропит воздух водой, и дождь прекращается.

Начинается представление. Общее действо довольно запутанное — войско обезьян, войско духов, войско людей, потерянная и найденная принцесса, все хотят чего-то своего, духи пытаются украсть принцессу, слуга духов шутит со зрителями по-английски.

Вокруг сцены плотным кольцом сидят мужчины с голыми спинами, в каком-то подобие не то юбок, не то повязок на бедрах.

Время от времени они начинают петь и ритмично взмахивать руками, их смуглые волосатые кисти рук и длинными трепещущими пальцами похожи на огонь, их так много, ритм захватывает и уносит, только огонь факелов, шелест веток, и глубокое звездное небо над головой.

Время уже растворилось и пропало, и мы там же и так же, как и тысячи лет назад — горстка людей, внемлет тому, кто рассказывает историю. Нет никакой техники, есть только тело человека, огонь и воздух, и они не много изменились за пару прошедших тысячелетий.

Мужские голоса продолжают военную песню, тут даже музыкальные инструменты неважны, это происходит задолго до появления музыкальных инструментов, но война была всегда, ритмичные движения вскинутых рук — это ненасытное пламя войны. Во время сражения гибнет один из героев, и его душа, завернутая в белый саван простыни, уносится на небо сквозь храмовый проход. Просто удивительно, как меняется пластика актера — ты прям чувствуешь, — что теперь это не человек из плоти и крови, а легковесная, дыханию подобная душа, и мимолетный ветер уносит её вот в это вот огромное, наполненное звёздами, чёрное небо над нами.

Умирающему врагу отдают почести, хор войны временно становится обезьянами и скачет, вопя и подпрыгивая. В это время белые туристы встают, выходят покурить, попить, в туалет, а иногда и просто уходят (непонятно, зачем тогда было с таким боем брать первые места…). Выходит все тот же старичок, прекративший дождь и на ломаном английском объясняет, что сейчас будет самый главный танец, прогоняющий злых духов, танец предотвращения бед, напастей и войн.

На середину сцены выносятся дрова, обливаются бензином и поджигается костер. Он мигом становится высоким-высоким, и раскаленные искры яростно летят в самую глубину неба, в своей разрушающей ненависти пытаются добраться и до звезд, грозя им уничтожением. Обжигающее, беспощадное, всепожирающее пламя войны, даже на нашем высоком и далеком ряду становится жарко и душно дышать.

И тут выходит танцор — молодой парень, босоногий, без рубашки, с игрушечной лошадкой-качалкой в руках.

Полыхает настоящий огонь, вкруг него столпились старики с граблями, тесно обнимает сцену круг воинов хористов — теперь, когда есть настоящее пламя их руки нашли себе другое занятие — они стали барабанами войны — ритмичное хлопанье не замирает ни на секунду — бьется пульс уже обреченной на уничтожение жизни.

Босоногий парень набрасывается на костер, бегает прямо посредине и босыми ступнями разбрасывает его по сторонам, не давая пламени разрастись. Лошадка трепещет у него в руках, от огня летят в черное небо искры.

Пожилые мужчины ругают его, оттаскивают за руки, и вожделенно сгребают вновь свой костер, и снова босоногий парень раскидывает горящие угли, и так повторяется снова и снова.

И ты вдруг понимаешь, что другого способа, видимо, и нет, и чтобы отогнать злых духов должен кто-то один выйти вот так босиком по горящим углям. И не придумано другого оружия, и только игрушечная лошадка в руках. И всегда тушащего огонь будут ругать и толкать, и обязательно найдутся те, кто попытается подгрести угли и разжечь, раздуть огонь снова, и надо кому-то выйти вот так одному, босиком в самую гущу костра и раскидать его повсюду.

И пламя постепенно гаснет, отступает под отчаянной дробью босых пяток безоружного человека. Слабый последний дымок постепенно угасает, и на сцену тихо смотрят спасенные вновь глубокое небо, яркие звезды, благодарные лохматые пальмы склоняются к этому парню, тихо мерцают свечи на колеблющихся старых дверях храма. И люди, еще недавно отталкивающие друг друга, тихо расходятся по сторонам.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>