Беседин П.С. Дети декабря. — М.: Эксмо, 2017.

Платон Беседин долгое время ходил в молодых писателях, подающих большие надежды. В его арсенале — рассказы, повести и вот уже три романа. Новый — имеет удивительное название — «Дети декабря». Но прежде чем говорить о нём, необходимо объясниться.

О Беседине мало пишут, но много говорят.

(Исключение — как раз-таки последний роман. Сколько там уже появилось рецензий? Открыт второй десяток?)

В первую очередь, это связано с его активной социальной позицией. Кому-то кажется, что писатель, занимающийся публицистикой, а с недавних пор и ведущий телепередачу, пытается усидеть сразу на двух стульях: и с почвенниками дружить, и с либералами быть на короткой ноге.

Если посмотреть на его ареал литературного обитания (здесь необходимо сказать, что мы намеренно прибавляем к художественной прозе публицистику Беседина, чтобы получилась максимально наглядная картина), мы увидим толстые журналы «Наш современник», «Дружба народов», «Юность» и «Нева»; гламурный глянец «Сноб»; старые газеты с черносотенной позицией — «Литературная Россия» и «Литературная газета». И буквально месяца не проходит, чтобы Беседин не нашёл для себя новое издание.

Высказывается он решительно, никого не щадя и, что называется, рубит правду-матку. Может быть, не всегда эти спичи выдерживают проверку временем, но у нас столько профессиональных «говорунов», что на их фоне каждое изречение Беседина выглядит выдержанным и, что немаловажно, созидательным.

В то же время есть ещё один момент, о котором необходимо сказать.

В писательских кругах о Беседине существуют прямо противоположные мнения. И это нормально! Герман Садулаев и Роман Сенчин всячески поддерживают младшего товарища. Вадим Левенталь не упускает случая вставить шпилечку. Захар Прилепин вроде бы ценит его как писателя, но о журналистике отзывается негативно.

О новом романе неожиданно для многих высказалась Людмила Улицкая. Наверное, её подкупил антивоенный пафос романа.

«Эта книга расположена на опасной территории между художественной прозой и документом, — пишет она. — Настоящая русская литература. Никаких шуток — только о жизни и смерти».

Что ж, пройти мимо столь неоднозначного автора могут только серьёзные глянцевые критики. Какой там Беседин и первый серьёзный антивоенный роман, когда нужно писать о новинках из разряда капучино-литературы?..

По большому счёту Беседин как прозаик начинался с небольших рассказов. Первая книга — роман «Книга греха» (2012) — не снискала автору громкой славы. Как и второй роман — «Учитель» (2014). Зато сборник рассказов «Рёбра» (2014) показал, что в очереди на литературный Олимп случилось пополнение.

После «Рёбер» Беседина начали активно звать в коллективные проекты. И вот уже вышло два знаменательных сборника рассказов — «Крым, я люблю тебя» (2015) и «Семнадцать о семнадцатом» (2017). И там короткая проза нашего героя не теряется на фоне Виктора Пелевина или, скажем, Ольги Славниковой.

О рассказах из книги «Рёбра» мы уже писали и отмечали, что реалистическая проза, может быть, по-шукшински чудоковатая — главный козырь Платона Беседина.

Но давайте уже поговорим о новом романе.

Начнём с самого главного. В «Детях декабря» необыкновенный язык. Часто, как отмечал тот же Герман Садулаев, синтаксические конструкции исполнены песенного драйва. Они заряжались на старых зарубежных пластинках и на олдскульных русских кассетах. Чаще всплывает рок, реже — советская эстрада.

Нам же кажется, что это наоборот выглядит странно и порой нелепо. После «дозоров» Лукьяненко, где довольно бесхитростно разбросаны культовые рок-тексты, создающие атмосферу Иного мира (или, если обратиться к кинематографу — после балабановских фильмов, привкус которых явственно чувствуется в прозе Беседина), любая попытка вставить «музыкальную фразу», пусть даже более сложная и витиеватая, выглядит несуразно.

Между тем у Беседина получился очень поэтический язык. И это несказанно удивляет. Никогда Платон не был замечен в любви к поэзии. До этого, если что-то и мелькало, списывалось на случайность. Но вот в «Детях декабря» тут и там встречаются отрывки, из которых могли бы сложиться дельные верлибры.

Приведём пример:

Она, как дитя, всхлипывала во сне,
а я пялился в окно,
искал звёзды —

… и засыпал только ближе к утру,
когда холодными красками
брезжил суровый донбасский рассвет.

Имеется, однако, в этом романе ряд недостатков. С какими-то можно смириться, с какими-то — трудно.

Самое безобидное — это персонажи. Куда ни глянь — на героев, на Майдан, на Севастополь, на мимо пробежавшую кошку — кругом Беседин. Но это не столько проблема автора, сколько примета времени. Если посмотреть на серьёзных литераторов, то мы увидим, что у Андрея Рубанова — одни рубаноиды, у Эдуарда Лимонова — сплошные эдики, у Германа Садулаева — садулайчики, у Андрея Аствацатурова — один ходячий аствацатур. Если брать писателей из иного политического лагеря, там будет та же картина, только ещё наглядней.

Возьмём, например, вторую часть, где главный герой Вадим Межуев приезжает в Киев. Сам он из Севастополя. Придерживается умеренных взглядов. Начитан, наслушан, образован. Вместе с коллегами он едет на Антимайдан, но не забывает прогуляться по бунтующему городу, чтобы всё увидеть своими глазами. Это обязательно, иначе полноценной и реальной картины не разглядеть.

И тут обязательно должен появиться вопрос: чем так принципиально отличается Вадим Межуев от Платона Беседина? Флобер говорил: «Мадам Бовари — это я!» Но он эпатировал. Беседину и места для эпатажа не остаётся. Слишком маленький зазор между персонажем и автором.

Но вернёмся ко второй части. Так бы Беседин и развивал эту линию, но он зачем-то возвращает своего героя мысленно в Севастополь, потом всё в том же воображении отправляет его в Чехию, зачем-то знакомит с чешкой Петрой, агитирующей на улицах Киева за вступление в Евросоюз (это уже в реальности).

И вновь музыкальные реминисценции: Кит Ричардс, Сплин, Radiohead. По мысли автора, они должны привнести в текст новые смыслы. Досказать то, что было бы неуместно прописать самому. На деле же, они выглядят пришитыми на воротник хлястиками.

Ничего нельзя с собой поделать, но уж очень смешно выглядит несостоявшаяся сексуальная сцена Межуева и Петры:

“Я близок к вторжению советского танка на влажную улочку Праги, когда стук в дверь оглушает, сбивает с ритма, и сексуальная аннексия откладывается”.

Понятно, что такими категориями мыслит герой, а не сам автор. Понятно, что сексуальные сцены у нас мало кто умеет описывать. Но всё равно это читается очень смешно.

Встречаются в романе порой риторически сильные сентенции, сдобренные хорошим современным языком… но всё это не спасает «Детей декабря». Слишком много воздуха в книге, посвященной столь грозным событиям. Даже если ожидание твердого сюжетного нерва было ошибкой одного критика (“впс”), это не отменяет затянутости всего текста.

Может, не нужны эти романы? Может, лучше вернутся к рассказам?

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>