Первыми из творений Иосифа Бродского в конце 60-х годов мне попались «Пилигримы» и «На Васильевский остров». Стихи мне понравились, в них дышала поэзия. Другие я слышал в исполнении автора. Он словно захлебывался собственной речью, и его строки так спешили опередить друг друга, что их смысла я не уловил.

Это был какой-то особый обрядовый распев. Должно быть, такую манеру исполнения сам Бродский считал фирменным знаком настоящего поэта.

Рифмованные строки лились быстро, бурно и неудержимо, словно вода, прорвавшаяся из испорченного водопроводного крана. Автор явно не сомневался в боговдохновенности собственного стихоизвержения. И лицо его было обращено куда-то ввысь. Так в представлении обывателя былых времен и должен выглядеть великий поэт, не сомневающийся в своем высоком предназначении.

И вот Иосиф Бродский — мировая знаменитость, лауреат Нобелевской премии. По телевизору, по радио, по компьютеру о нем говорят с придыханием, как о величайшем современном классике.

А меня, грешного, почему-то не покидало ироническое сомнение в этом. И мне захотелось разобраться в феномене Иосифа Бродского.

В ближайшей библиотеке нашлась одна его книга — «Часть речи», Стихотворения 1972—1976 гг., СПБ, Издательский Дом «Азбука-классика», 2008 г.

Ну, что же, почитаем внимательно.

Первое, что поражает, это богатство неожиданных редкостных рифм. Если читаешь только их, не вникая в строки, невольно ахаешь от восхищения.

Но если вникаешь в строфы и строки, это впечатление тускнеет. Налицо небывалая фетишизация рифмы. Ей то и дело приносится в жертву и естественность фразы, и ее смысл, и простейшая логика, и вкус, и убедительность сравнений и метафор.

Примеры? Да сколько угодно!

Вот цикл «Письма римскому другу». И здесь читаю такие перлы:

«Брать сестерций с покрывающего тела
Все равно, что дранку требовать у кровли».

«Покрывающее тело» — это попросту клиент проститутки. Невольно вздрогнешь от такой словесной находки. А все потому, что слово «клиент» не легло ни в ритм, ни в рифму.

Зато «кровля» так красиво сочетается с «торговлей»! И где это Бродский нашел дранку у древних римлян? И кроме него кому еще придёт в голову мысль требовать дранку у кровли?!

Вот еще из этого же цикла:

«Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин. Воды налью им».

В этих предложениях единственное существительное во множественном числе — это «горы». Если следовать грамматике, патриций намерен налить воды горам. Но контекст подсказывает, что имеются в виду цветы. А ведь цветам не наливают — их поливают. А наливают воду в кувшин. Сказано не очень-то грамотно, зато прозвучала редкостная рифма- «налью им — повоюем»!

А как тебе, читатель, фраза:

«Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит».

Найдется ли в мире человек, способный понять и перевести эти строки на русский?!

«Нам звезда в глазу, что слеза в подушке».

Что же выражает это сравнение?

Осмелюсь доложить: ничего! Замечу к тому же, что слеза обычно падает на подушку.

Ради рифмы со словом «холод» тулуп оказывается «проколот». Булавкой, иглой или шилом?! Кто и зачем это сделал?!

«…вершины скрывали, сумев распластаться».

Не у каждого поэта горные вершины могут проделывать такие фокусы!

Все эти примеры говорят о разнузданной безответственности стихотворца перед словом. Каждый свой вопиющий промах Бродский легко прощает себе. Похоже, он убежден, что любой, даже крайне неудачный фрагмент его текста, священен и неприкосновенен. Свидетельств этому предостаточно.

«Номера телефонов прежней
и текущей жизни, дают цифирь
астрономической масти, И палец, вращая диск
зимней луны, обретает бесцветный писк
«занято»; и этот звук во много
Раз неизбежней, чем голос Бога».
«Темза в Челси»

«Масти» — вместо «размаха, масштаба, чисел». «Палец (…) обретает (…) писк»! Ну и ну! И причем тут голос Бога?! А притом что рифмуется со словом «много».

Еще, из этого же стихотворения:

«…покуда есть правый берег у Темзы, есть
левый берег у Темзы. Это благая весть».

Умозаключение вполне достойно чеховского «Письма ученому соседу». К тому же оно завершается бессмысленным кощунством.

Порой дело доходит и до кощунства хулиганского:

«Борис у Глеба в морду просит».

А вот всего лишь милый курьез:

«Пускай Художник, паразит,
Другой пейзаж изобразит».

Написав Художника с уважительной большой буквы, наш лауреат тут же ни за что ни про что обзывает его паразитом. Что же, фетишист рифмы и не на такое пойдет!

А вот стихи из сонетов к Марии Стюарт!..

«Но кайсацкое имя язык во рту
Шевелит в ночи, как ярлык в Орду».

Какой разгул фантазии!

Раздражает меня Бродский бесчисленными enjambements, то есть обрывом фразы, как правило, на предлоге и переносом ее части на другую строку. Читаешь такие строки, и восприятие вдруг обрывается, словно попадает в неожиданную яму. Чтение похоже на ходьбу по выбоинам и колдобинам.

Не так уж редки у Бродского синтаксические, фонетические и семантические уродства.

Вот яркий тому пример:

«Знал бы Ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства
Основной механизм Рождества».

Это надо же придумать такой мерзкий и опять кощунственный прозаизм!

Может быть, мне попалась неудачная «Часть речи» Бродского?

Нашел в интернете его «Лучшие стихи». И что же я вижу в этих лучших стихах? Да всё то же!

Вот строки, выбранные наугад:

«Детишки шли, поскольку осень, в школу,
И тучи с громыханием ползут,
Минуя закатившиеся окна».

И еще:

«…и потому пронзительное «карр!»
Звучит для нас как песня патриота».

Искусность стихосложения у Бродского то и дело переходит в искусственность.

Подобного рода безвкусицы у Бродского встречаешь чуть ли не на каждой странице.

Столь же часто ему изменяет чувство стиля. В стихах, посвященных Марии Стюарт, я наткнулся на рифму «сады — сюды»! Как тут не вспомнить юмористические рассказы Зощенко!

В стихах Нобелевского лауреата царит речевой произвол: «что хочу, то и ворочу».

Лишь бы в ритм, а главное, лишь бы в рифму! Читатель, воспитанный на вездесущей графомании, воспринимает этот произвол как художественную смелость.

А у меня лично остается впечатление, что стихи Бродского написаны иностранцем, выучившим русский язык, но для которого он так и не стал родным.

Ритмика и строфика у Бродского разнообразны, но, несмотря на это, его стихи монотонны и скучны. Думаю, потому что интонация их сугубо описательная. А главное, их эмоциональное содержание крайне скудно.

Тут впору сказать, что во всех видах искусства я разделяю произведения на два разряда — питательные и непитательные.

Преобладающее большинство стихов Иосифа Бродского относится к разряду непитательных. Поэтому нет желания их запомнить, как многие стихи прекрасных русских поэтов. Они не только непитательны, но и совсем не вкусны. Как говорится, «ни уму, ни сердцу». Прочтешь его стихотворение, вслушаешься в себя и убеждаешься, что оно ничем не обогатило душу.

У Бродского великое множество стихов, но поэзии в них — «кот наплакал».

Нескольким моим знакомым, мужчинам и женщинам разного возраста и социального статуса, читавшим стихи Бродского, я задал вопрос: «Возникает ли у вас желание перечитать их?» Все до одного ответили: «Нет, такое желание не возникает».

Я лично убежден: сотни, а скорее, тысячи рифмованных и не рифмованных строк Иосифа Бродского — это кондовая графомания.

Мне тут же возразят: «А вот Ахматова…». Но Ахматова не назвала стихи своего любимца великими или выдающимися. Она заявила, что советская власть сама делает яркую биографию «нашему рыжему». И не более того!

Среди графоманов я выделяю разряд — «проблесковые графоманы». Говоря «проблески», я имею в виду точное существительное, меткое прилагательное, удачную метафору и другие частности.

Но у Бродского есть несколько больших стихотворений вполне поэтичных от начала и до конца. И стихотворения эти без преувеличения замечательны. Это стихи на тему Рождества Христова и «Большая элегия о Джоне Донне».

Увы, таких цветущих островов среди океана бродской графомании не больше полудюжины. Как возникли эти взлеты вдохновения, для меня остается загадкой.

Но достаточно ли этих нескольких прекрасных исключений для того, чтобы присудить их автору высочайшую премию?! Сколько жило русских поэтов, воистину достойных ее!

Думаю, не я один догадываюсь, что здесь дело решили соображения политического характера: жертву советской власти, побывавшего в ссылке молодого многострадального изгнанника самый раз провозгласить великим поэтом — хотя бы в пику престарелому не очень-то умному ЦК КПСС!

Названные выше исключения в стихотворчестве Бродского — это не ноль. Так что назвать его дутой величиной не могу, но невероятно раздутой имею полное право.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>