Анатомия бюрократического идиотизма

Сегодня тема мирного договора с Японией и судьбы Курильских островов широко обсуждается и на межгосударственном уровне, и в общественном пространстве. Это вполне объяснимо. Однако за новостями последнего времени остаются как бы в тени события начала минувшего века. Между тем, именно в наши дни исполняется 115 лет началу Русско-японской войны (27 января по старому стилю). И неплохо бы с высоты прожитого обратиться нам к тем событиям, чтобы извлечь необходимые уроки.

Поможет в этом яркий документ того времени — книга замечательного писателя и, что особенно важно, живого участника роковых событий В.В.Вересаева. Надо сразу отметить — его записки «На японской войне» до сих пор издаются и находят своего читателя. Почему? Да, прежде всего, потому, что мы имеем дело с умной книгой человека, болеющего за судьбу России, и, в то же время, умеющего глубоко разобраться в причинах нашего позорного поражения в той войне.

Врач по профессии, Вересаев стал военным медиком и служил в полевом госпитале в Маньчжурии в 1904-1905 годах. Соединив в одном лице профессионализм писателя и врача, он смог разобраться и показать читателю симптомы, ход болезни и ее итог, что поразили тогда и русскую армию, и все общество. Уроки той войны неплохо бы извлечь и нам, живущим сегодня.

Написанная от первого лица, книга эта была одним из первых отечественных произведений того художественно-документального жанра, что приобрел потом большую популярность, стал значительным и продолжает быть таковым по сей день. Без него уже немыслима наша и мировая литература.

Отличают автора несомненная точность наблюдений и умение вычленить главное. Вот его строки о настроениях, царивших в России в самом начале войны.

— При взгляде со стороны, при взгляде непонимающими глазами происходило что-то невероятное: страна борется, а внутри страны ее умственный цвет следит за борьбой с враждебно-вызывающим вниманием. Иностранцев это поражало, «патриотов» возмущало до дна души, они говорили о «гнилой, беспочвенной, космополитической русской интеллигенции». Но у большинства это вовсе не было истинным, широким космополитизмом, способным сказать и родной стране: «ты не права, а прав твой враг»; это не было также органическим отвращением к кровавому способу решения международных споров. Что тут, действительно, могло поражать, что теперь с особенною яркостью бросалось в глаза, – это та невиданно-глубокая, всеобщая вражда, которая была к начавшим войну правителям страны: они вели на борьбу с врагом, а сами были для всех самыми чуждыми, самыми ненавистными врагами.

Газеты были полны, между тем, отчетами о высоком патриотизме всего русского общества, живописали грядущие легкие победы над недоразвитыми «японскими макаками». Войска провожали с цветами и музыкой, они увозили с собой огромное количество икон. И вдруг пошли телеграммы о русских поражениях, сперва на море, а потом, как гром, прокатилось известие о том, что Порт-Артур отрезан.

— Оказывалось, на нас шли не смешные толпы презренных «макаков», — на нас наступали стройные ряды грозных воинов, безумно храбрых, охваченных великим душевным подъемом. Их выдержка и организованность внушали изумление.

А как проходила мобилизация, каково было отношение к призванным? С репортерской точностью показывает Вересаев:

— На большом дворе присутствия, у заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле сидели бабы, ребята, старики. Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал:

– В понедельник! – Мужики отходили, разводя руками. – Подняли ночью, забрали без разговоров. Ничего справить не успели, гнали сюда за тридцать верст, а тут – «приходи в понедельник». А нынче суббота.

Это отношение начальства к солдату как к безропотной «святой скотинке» отмечает автор на протяжении всего повествования. Навсегда остались живым свидетельством эпохи страницы о почти месячном движении эшелона из Тамбова до Харбина и Мукдена. Солдаты часто голодали в пути, не разрешали, несмотря на начавшиеся холода, топить в вагонах печи, хотя бы по ночам, так как еще не наступило 1 октября. Офицерам трудно было поддерживать дисциплину — шло поголовное пьянство и грабежи на станциях, в ближайших деревнях и на полях.

А какой контингент попадал под призыв?

Солдаты были отвыкшие от дисциплины, удрученные думами о своих семьях, многие даже не знали обращения с винтовками нового образца. Они шли на войну, а в России оставались войска молодые, свежие, состоявшие из кадровых солдат. Рассказывали, что военный министр Сахаров сильно враждует с Куропаткиным и нарочно, чтобы вредить ему, посылает на Дальний Восток самые плохие войска. Слухи были очень настойчивы, и Сахарову в беседах с корреспондентами приходилось усиленно оправдываться в своем непонятном образе действий.

Мобилизованы были и запасные самых ранних призывов; перед глазами бесконечною вереницею проходили ревматики, эмфизематики, беззубые, с растяжением ножных вен.

И уже вскоре, после прибытия на фронт, эта «инвалидная команда» дружно пополняла госпиталя, так как началась к тому же (из-за плохой воды) эпидемия дизентерии и тифа — вследствие ужасной антисанитарии. А военным врачам строжайше было запрещено командованием ставить эти позорные диагнозы.

Кто же командовал военной медициной, каков был профессионализм этих самых людей?

— Главное руководство всем санитарным делом в нашей огромной армии принадлежало бывшему губернатору, – человеку, совершенно невежественному в медицине и на редкость нераспорядительному; инспектором госпиталей был бывший полицмейстер, – и что удивительного, если врачебные учреждения он инспектировал так же, как, вероятно, раньше «инспектировал» улицы и трактиры города Иркутска?

Отсюда и описанная очень живо Вересаевым абсолютно бестолковая система, когда раненых постоянно эвакуировали из госпиталей, причем без всякой необходимости, при открытых ранах. Люди были вынуждены трястись в повозках по скверным дорогам, что часто приводило к летальному исходу. Врачи были вынуждены на свой страх и риск хоть на несколько дней оставлять их в госпиталях.

Совершенно особая тема — казнокрадство. Оно приобрело повальный характер.

Рядовой почти случай — начальник госпиталя просит китайца, у которого он квартирует, поставить свою подпись в документе о том, что тот будто бы продал столько-то пудов зерна:

— Китаец побоялся и стал отказываться.

На это китаец согласился и получил в награду рубль, а канцелярия наша обогатилась «оправдательным документом» на 617 р. 35 коп. (круглых цифр фальшивые документы не любят)…

Или такой пример «обмена опытом» по виртуозному воровству.

— С позиций в нашу деревню пришел на стоянку пехотный полк, давно уже бывший на войне. Главный врач пригласил к себе на ужин делопроизводителя полка… Подвыпивший гость рассказывал, как у них в полку ведется хозяйство, – рассказывал откровенно, с снисходительною гордостью опытного мастера.

— Из обозных лошадей двадцать две самых лучших мы продали и показали, что пять сбежало, а семнадцать подохло от непривычного корма. Пометили: «протоколов составлено не было». Подпись командира полка… А сейчас у нас числится на довольствии восемнадцать несуществующих быков.

Совершенно отдельный разговор о «боевых наградах». Побывавший в госпитале наместник Маньчжурии Алексеев, сановник, пользовавшийся в армии всеобщей ненавистью и презрением за барство и пустозвонство, вручает кресты не тем, кто заслужил, а кто лежит ближе к проходу. В результате:

— Получил Георгия солдат, который в пьяном виде упал под поезд и потерял обе ноги; получил солдат, которому его товарищ разбили в драке голову бутылкою. И многое в таком роде.

А когда было подписано соглашение о перемирии, выгодное Японии, после всех отступлений и часто даже бегства русских войск и сдачи Порт-Артура, награды вообще посыпались как из рога изобилия.

— Рассказывают, когда в Харбине была получена телеграмма о мире, шел дождь. В одном ресторане офицер обратился к присутствовавшим, указывая на густо сыпавшиеся с неба капли:

Закончилась великая борьба Христова воинства с «драконом».

И, наконец, эпизоды возвращения демобилизованных в Россию, где уже бушевала смута революции 1905 года:

— Солдаты жили одною безмерною своею злобою, и для злобы этой все были равны. Били офицеров – били железнодорожников; разносили казенные здания – разносили и толпы демонстрантов, приветствовавших войска дружественными кликами.

– Да так. Не знаю… Все били.

Извлекла ли Россия тогда урок из поражения? В чисто техническом модернизационном плане удалось серьезно продвинуться за 10 лет вперед перед Первой мировой войной. Но вот преодолеть коррупцию, казнокрадство и чиновный беспредел так и не смогли. На фронте сотнями тысяч гибли люди, а на их страданиях наживались наглые дельцы, грабящие государство и открыто кичливо жирующие в тылу. Потому и повторились, но с еще более ужасными последствиями, погромы и бесчинства, устроенные десятимиллионной армией, когда она бросила фронт в 1917-1918 годах.

2 сентября 1945 года Сталин отметил в своем обращении к советскому народу, что «поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. 40 лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт о безоговорочной капитуляции».

На этом факте мы стоим сегодня совершенно твердо. Однако нельзя забалтывать тему патриотизма, превратив ее в безудержное шапкозакидательство. А то ведь раздаются уже безумно-кликушеские призывы ставить окончательную точку в войне атомными бомбами, вновь наказать «япошек». И еще — опасные симптомы проявляются и сейчас: на фоне все чаще наглеющего чиновничества, плюющего на нижестоящий народ. Когда Минюст вводит нормы, оправдывающие коррупционеров, «ввиду обстоятельств непреодолимой силы».

А это очень опасные симптомы. О чем и написана, по сути, книга Вересаева — чуткого врача и писателя.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>