Памяти великого поэта-переводчика

Еще в мои студенческие годы в сборнике лирики Николауса Ленау я прочел стихотворение «Смотри в поток».

Впечатление было таким сильным, что я невольно заинтересовался: кто же возродил немецкий подлинник в прекрасных русских стихах? Я отыскал в конце книги имя этого переводчика — Вильгельм Левик.

Признаюсь, это был первый в моей жизни случай, когда я задумался о роли и личности посредника в нашем общении с зарубежной поэзией. И с тех пор я понимаю почему, при обсуждении публикаций зарубежной поэзии наряду с именами иноязычных авторов, как правило, называют имена их русских интерпретаторов. Более того, иногда ищут работы именно такого-то переводчика, и это, бесспорно, высшее свидетельство его заслуг и признания читателей, завоеванного талантом, трудом и требовательностью к себе.

Таких корифеев поэтического перевода совсем немного, и один из них — Вильгельм Левик.

Когда в 1974 г. вышла книга его избранных переводов под названием «Волшебный лес», ее раскупили в мгновение ока. У всех книг В. Левика была такая же завидная судьба — они тут же исчезали с прилавков книжных магазинов.

Перечитывая этот сборник поэтических шедевров, я думал: в чем же секрет привлекательности левиковских переводов?

Вот некоторые мои наблюдения.

Как известно, работа переводчика начинается с выбора оригинала, и этот выбор уже говорит об индивидуальности интерпретатора. Любимая переводческая страна Левика — это великая европейская классическая поэзия, хотя и поэтический Восток не остался для него чуждым. Он не только ярко и свежо переводил уже известные вещи (например, стихи Гейне), но и открыл для нас творчество таких титанов как Дю Белле, Ронсар, Камоэнс. Да и Бодлер, по сути дела, предстал перед нами впервые во всем своем величии именно под пером Левика.

Его воистину эпохальный творческий подвиг — это перевод «Паломничества Чайльд-Гарольда».

Огромная поэма Байрона написана «спенсеровой» строфой, а при такой сложнейшей рифмовке добиться естественности речи — задача невероятной трудности:

Мой кончен труд, дописан мой рассказ
И гаснет, как звезда перед зарею,
Тот факел, о который я не раз
Лампаду поздней зажигал порою.
Что написал, то написал, — не скрою,
Хотел бы лучше, но уж я не тот,
Уж, верно, старость кружит надо мною,
Скудеет чувств и образов полет,
И скоро холодом зима мне в грудь дохнет.

Когда думаешь, что таких строф 492, и ни в одной из них не чувствуется натуги и насилия над словом, тогда сознаешь, что у тебя на глазах был завоеван настоящий поэтический Эверест.

Оставаясь удивительно точным в передаче подлинника, Левик нередко поднимается до уровня гениальных оригиналов, вдохновивших его. Здесь достаточно упомянуть «Путешествие» Шарля Бодлера, которое и по-русски звучит как полная страсти и красок трагическая симфония.

Люди, знакомые с Вильгельмом Левиком, всегда отмечали его жадность к жизни, его отзывчивость и доброту, его интерес к любому появившемуся на его пути человеку. Он постоянно был в движении: будучи профессиональным живописцем, Вильгельм Вениаминович писал картины, читал лекции, работал над литературоведческими статьями, занимался с учениками. И все это время, а точнее, одновременно и непрерывно переводил.

Веяние живой жизни в поэзии было бы немыслимо без естественной, рискованной интонации. Вильгельм Вениаминович тонко чувствовал, где и когда уместна в переводе простонародная речь.

Вот строки из сонета Дю Белле:

То к папе на поклон, то письма, то доклады,
То знатный гость пришел и — рады вы, не рады —
Наврет с три короба он всякой чепухи.

Те просят, те кричат, те требуют совета.
И это каждый день, и, веришь, нет просвета.
Так объясни, Панжас, как я пишу стихи?

Левик — настоящий виртуоз классического стиля, а его стихотворческая фантазия просто неистощима. Я был свидетелем того, как для выражения одной и той же поэтической мысли он находил с полдюжины синтаксических конструкций и синонимических оборотов. И все это буквально в считанные минуты! Какое бы «сальто-мортале» ни проделала его фраза, она, словно кошка, опускалась на все четыре лапы, не теряя при этом равновесия и грациозности.

Неудивительно, что такому мастеру были подвластны все тона и полутона чувств и настроений, от пикантной игривости до мрачного трагизма.

Вот только некоторые краски из его богатейшей палитры:

Однажды по весне какой-то молодец
Пробрался в монастырь во образе девицы.
Пострел наш отроду имел пятнадцать лет.
Усы не числились в ряду его примет.
(Жан Лафонтен)

И наслаждения острей стекла и льда
Найду ли в зимние ночные холода?
(Шарль Бодлер)

Так на чужом пруду, пугая всю округу,
Прижавшись крыльями в отчаянье друг к другу,
Три лебедя кричат, что бьет их смертный час.
(Жоашен Дю Белле)

Блистательного переводчика всегда коробили затертые рифмы. Он стоял за рифму точную и свежую, и в этой области у него было много сладостных для слуха находок.

Например: «в скверах — неверных», «порядок — неполадок», «зелен — расселин». Но рифма у Левика никогда не превращалась в самоцель.

Одна из привлекательных особенностей левиковской поэтики — это предельная смысловая насыщенность каждой строки и в особенности — заключительной. Перед нами настоящий и на редкость щедрый мастер поэтического афоризма.

Нет мысли пламенней, чем та, что взаперти,
И нет страдания сильней, чем скорбь немая!
(Жоашен ДЮ Белле)

И стыдно требовать Поэзии наград,
Когда Поэзия сама себе награда.
(Жоашен Дю Белле)

Располагая великим множеством средств поэтической выразительности, Левик не выпячивает ни одного из них, все они подчинены воссозданию целого. Отчасти благодаря этому переводы Левика пленяют своей гармоничностью и поэтичностью.

Недоброжелатели не преминут заметить, что и у него можно отыскать банальные рифмы или следы торопливости. Но такие огрехи настолько редки и незначительны, что они буквально тонут в море совершенства.

И еще. Создателя «Волшебного леса» было бы несправедливо упрекнуть во всеядности. Например, новейшая поэзия ему, как переводчику была чужда в той мере, в какой она была лишена образности и формы. Ему вообще претили случайность, необязательность, взаимозаменяемость эпитетов и метафор.

Отсюда некоторое недоверие его к верлибру. Левику просто-напросто было неинтересно обрабатывать материал, не оказывающий подлинного сопротивления.

Если собрать воедино все переводы Вильгельма Левика, они составят целую библиотечку, представляющую несколько столетий европейской поэтической культуры в ее развитии. И здесь поражает крайне редкое сочетание высокого качества и огромного количества.

И тут меня могут спросить «Уж не смахивают ли Ваши заметки на признание в любви?» — «Так и есть», — отвечу я. И я убежден, что имеются все основания для нашей общей любви к драгоценному творчеству Вильгельма Левика.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>