Но зачат я был ночью порочно…
В. Высоцкий

1.

Валентин Катаев так описал появление на свет Остапа Бендера:

«Тогда я носился со своей теорией движущегося героя, без которого не может обойтись ни один увлекательный роман: он дает возможность переноситься в пространстве и включать в себя множество происшествий, что так любят читатели….увлекаясь гоголевским Чичиковым, я считал, что сила “Мертвых душ” заключается в том, что Гоголю удалось найти движущегося героя…Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давало, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времен нэпа. Все это я изложил моему другу и моему брату, которых решил превратить по примеру Дюма-пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман». Вскоре, свидетельствует Катаев, «передо мною предстали мои соавторы… Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух. Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер, как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа, самой сильной его пружиной. Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно следующее:

— Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал» (В.Катаев. «Алмазный мой венец»).

Исходя из того, в какой общественной атмосфере происходили описанные события (см., к примеру: Михаил Одесский, Дмитрий Фельдман. «Троцкий, Бухарин и 12 стульев», альманах Лебедь, Бостон, 2011), рискнем предположить, что опытный и осторожный Валентин Катаев отказался от авторства не только из благородных побуждений. Созданный Ильфом и Петровым герой явно выламывался из первоначальной идеологической задачи романа – «нарисовать сатирическую галерею современных типов времен нэпа». И доконал Катаева он, скорее всего, своей невероятной свободой в отношении к окружающей действительности.

Недаром Постановление Секретариата Союза Советских Писателей СССР по поводу переиздания книги И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» по серии «Избранных произведений советской литературы» от 15 ноября 1948 r. осудило «буржуазно-интеллигентский скептицизм и нигилизм по отношению ко многим сторонам и явлениям советской жизни, дорогим и священным для советского человека… в духе издевки и зубоскальства по отношению к историческому материализму, к учителям марксизма, известным советским деятелям, советским учреждениям».

Присущий Остапу Бендеру дух свободы отметили практически все, кто писал о нем в постсоветское время. Но выделяется он в этом отношении не только на фоне зарегламентированного советского социума. Достаточно сравнить Остапа с тем же Чичиковым, чтобы, как говорится, почувствовать разницу. Да ведь и советское общество «Двенадцати стульев» настолько же советское, насколько и буржуазное, нэпманское. Нет, Остап Бендер – это герой на все времена.

Откуда же пришел в романы Ильфа и Петрова этот свободный герой?

Давно уже широко известен герой литературы и истории, который характеризуется как раз невероятной свободой своего поведения. Это Иисус Христос. У Ильфа и Петрова присутствуют совершенно явные указания на связь двух героев:

«– Мне тридцать три года, – поспешно сказал Остап, – возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил…»; «- Ксендз! Перестаньте трепаться! — строго сказал великий комбинатор. — Я сам творил чудеса. Не далее как четыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом. И все было б в порядке. Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил, но какая была давка!». (Цитаты из романов даются по изданиям: И.Ильф, Е.Петров, «Двенадцать стульев». Полная версия романа. Москва, Вагриус, 2017 и И.Ильф, Е.Петров, «Золотой теленок». Полная версия. Русская книга, 1994.)

Эта связь не укрылась от внимательных читателей. К примеру, священник Яков Кротов так и озаглавил свой пост в Живом Журнале (25.04. 2010): «Остап Бендер как образ Христа».

Яков Кротов пишет именно о свободе: «Восторг, который испытывает читатель при чтении романа, есть не восторг перед остроумной сатирой, а восторг перед главным героем – явлением свободы в абсолютно несвободном мире. Глоток свободы, – вот за что обожали “Двенадцать стульев”».

Говоря о «евангельском характере сатиры Ильфа и Петрова», Кротов расшифровывает этот характер следующим образом: «Двенадцать стульев» не над «бывшими» смеялись, а над «залипшими». Иногда кнопки залипают – перестают откликаться нажатию. Люди залипают чаще. Грехопадение есть общее залипание. Какая-то пружинка перестаёт подбрасывать человека вверх, лишает его способности откликнуться на Божие нажатие. Бендер, конечно, тоже не откликается, но ему доверено большее – он представляет Того, Кто нажимает. Он жмёт, жмёт неустанно, в постоянной надежде, что кто-то, в конце концов, откликнется адекватно, а откликаются – жадно, глупо, агрессивно. Вокруг — залипшие».

По существу, речь идет о евангельской миссии Остапа Бендера.

В самом деле, странствуя по городам и весям и околпачивая советских обывателей, Остап выводит наружу их грехи:

— воровство Альхена,

— использование служебного положения в личных целях Варфоломея Коробейникова,

— желание усидеть сразу на двух стульях членов «Меча и орала»,

— тщеславие Эллочки-Людоедки и шахматистов из Васюков…

Как правило, эти малосимпатичные персонажи демонстрируют и изрядную долю лицемерия:

«Застенчивый Альхен потупился еще больше.
– Кредитов отпускают в недостаточном количестве»;

«Все может произойти… Кинутся тогда люди искать свои мебеля, а где они, мебеля? Вот они где! Здесь они! В шкафу. А кто сохранил, кто уберег? Коробейников. Вот господа спасибо и скажут старичку, помогут на старости лет… А мне много не нужно – по десяточке за ордерок подадут – и на том спасибо… А то иди, попробуй, ищи ветра в поле»;

«Первым чувством владельца «Быстроупака» было желание как можно скорее убежать из заговорщицкой квартиры. Он считал свою фирму слишком солидной, чтобы вступать в рискованное дело. Но, оглядев ловкую фигуру Остапа, он поколебался и стал размышлять:

«А вдруг!.. Впрочем, все зависит от того, под каким соусом все это будет подано»…Владелец «Быстроупака» был чрезвычайно доволен. «Красиво составлено, – решил он, – под таким соусом и деньги дать можно. В случае удачи – почет! Не вышло – мое дело шестнадцатое. Помогал детям, и дело с концом».

Но ведь и евангельский Иисус ведет жизнь странствующего проповедника, изгоняя бесов из одержимых и обличая грехи.

Причем в первую очередь, пожалуй, грех лицемерия:

«Горе вам, книжники и фарисеем, лицемеры, что поедаете дОмы вдов и лицемерно долго молитесь» (Мф, 23:14).

(Евангельское «поедаете дОмы» вдов» практически совпадает с обворовыванием Альхеном одиноких старух).

Проповедь свою Христос, как Остап свои проделки, обращает в первую очередь к грешникам: «Приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его» (Лк, 15:1); «Я пришел призывать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф, 9:13); «Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат и не разумеют» (Мф, 13:13).

Конечно, романное сопоставление Остапа Бендера и Иисуса Христа – пародийное. Но к пародии мы в данном случае применим определение, которое дал Юрий Тынянов в работе «О пародии»: «Все методы пародирования, без изъятия, состоят в изменении литературного произведения, или момента, объединяющего ряд произведений (автор, журнал, альманах), или ряда литературных произведений (жанр) — как системы, в переводе их в другую систему».

Мы постараемся определить какую систему в какую переводят Ильф и Петров в романах об Остапе Бендере. Проще говоря, постараемся ответить на вопрос, что же Ильф и Петров пародируют. Мы полагаем, что смысл пародийного сопоставления Остапа Бендера с Иисусом Христом вовсе не в насмешке над Иисусом.

Но прежде покажем, что пародийные аналогии между Остапом и Христом не случайны и насквозь проходят через оба романа об Остапе Бендере, по существу составляя их каркас. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>